Американец вернулся через несколько минут.
— Нашел, — сообщил он. — Что будем делать?
— Предлагаю вернуться ко мне домой, — пожал плечами Эгон Шнейдер. — Пороемся в моих папках. Может, у меня есть что-нибудь интересное о 13-м бараке. — Однако Саундерс не услышал в его голосе особой надежды.
— Хорошая мысль. — Джефф неожиданно повеселел. — Но почему бы нам сначала не пропустить по стаканчику? Я уже сто лет не был в «Гогенцоллерне».
Шнейдер выразительно посмотрел на часы.
— Мне очень жаль, но…
— Ну, пожалуйста, Эгон, я прошу…
При необходимости Джефф Саундерс мог уговорить кого угодно. Шнейдер сдался со снисходительной улыбкой.
Саундерс ни на минуту не закрывал рот после того, как пожилой метрдотель в накрахмаленной куртке торжественно принес металлическое ведерко с красивой бутылкой рислинга. Они разлили ароматное вино.
— Prosit,[6] — сказал Шнейдер и поднял стакан.
Саундерс ничего не ответил. Неожиданно он помрачнел и пристально посмотрел в глаза австрийцу.
— Что случилось? — спросил Шнейдер. — Что-то не так?
Саундерс тяжело вздохнул. Помолчал пару секунд, потом решительно произнес:
— Хорошо, Эгон. Хватит нести чушь. Объясните мне, что происходит.
Эгон Шнейдер вздрогнул, как будто ему влепили пощечину. Он побледнел и поставил стакан.
— О чем вы говорите? Какую чушь? — Его голос дрожал от негодования.
— Может, все-таки хватит? У меня страшно мало времени, чтобы предотвратить катастрофу, а вы не только не помогаете, но даже вставляете мне палки в колеса. А сейчас в довершение ко всему еще и обижаетесь. Скажите мне правду. Больше я у вас ничего не прошу. — Краешком глаза Джефф заметил, как к ним поворачиваются посетители. Он глубоко вздохнул и постарался взять себя в руки. Потом, не глядя на Шнейдера, спокойно сказал: — А я то думал, что мы друзья. Я попросил вас помочь в очень важном и срочном деле. Вы не рассказали мне и половины того, что знаете. Почему?
Шнейдер молчал.
Саундерс посмотрел на собеседника и покачал головой.
— Вчера вечером вы встретили меня, как старого друга. Но стоило мне упомянуть фамилии двух русских из Дахау, как вас словно подменили. Вы знали их, знали их имена и знали то, что они сидели в 13-м бараке. Почему вы скрыли это от меня?
— Почему вы считаете, что я знал все это?
— Почему? Очень просто. Я посмотрел вам в глаза и сразу понял, что вы нервничаете. Помните, вы спросили: «Неужели из-за этого дела зависит судьба человечества?» Это в вас говорила неспокойная совесть. В подвале Ратхауса, где, по вашим словам, вы давно не были, вы сразу подошли к шкафам, в которых находились досье на Драгунского и Слободина. И материалы по 13-му бараку вы нашли очень быстро. На все поиски у вас не ушло и пяти минут. Это значит только одно: вы недавно видели эти папки и знали, где они лежат. Смотритель сказал, что в подвал провели свет, чтобы вы не портили себе глаза. Вы часто приходили в Ратхаус. Для чего, герр Шнейдер? И с кем?
Эгон Шнейдер пожал плечами и ответил:
— Три месяца назад ко мне приехали три члена Организации Бывших Узников Лагерей, штаб-квартира которой находится в Швейцарии, в Берне. Они хотели сделать список всех оставшихся в живых узников Дахау и Бухенвальда. Я предоставил свои архивы в их распоряжение, и они, примерно, неделю работали с ними. Ко мне часто обращаются с такими просьбами, и я никому не отказываю. Разве в этом есть что-то плохое?
— Кого еще вы водили в подвал?
— Что это, полицейский допрос? — вспыхнул Шнейдер. Саундерс никогда еще не видел австрийца таким разгневанным. — Кого еще, по-вашему, я туда водил?
— Если хотите, я вам скажу, кого. — Джефф достал из кармана блокнот. — По правде говоря, я не забывал в архиве блокнот. Я попросил вас подождать только для того, чтобы задать несколько вопросов смотрителю. Две сотни шиллингов развязали ему язык.
Два месяца назад вы приходили в Ратхаус с каким-то молодым человеком. Смотритель думает, что он француз или бельгиец. На следующий день вы вновь привели его. Хотите, я опишу вам этого молодого человека? Среднего роста, шатен, худощавый, на нем был свитер, куртка и светло-синий плащ. Вы говорили по-французски. Достаточно, герр Шнейдер?
Австриец долго молча смотрел на стол. Наконец он поднял голову, встретился с Саундерсом взглядом и тяжело вздохнул. Только сейчас Саундерс увидел у него знакомые глаза: теплые, добрые…
— Хорошо. Наверное, я заслужил эту глупую сцену. Просто забыл, что имею дело со старым хитрым лисом из разведки.
Саундерс молчал.
— Вы правы, — кивнул Эгон Шнейдер. — Все было так, как вы сказали. Я знал и о ваших русских, и о том, что они сидели в 13-м бараке. Да, я недавно был в подвале. Я ничего об этом не сказал, поскольку боялся навредить тому молодому человеку. Он мне доверился, и я поверил ему.
— Кто он?
— Я вам все расскажу с самого начала. Около двух месяцев назад мне позвонил один сотрудник парижского издательства «Фонтеной». Он довольно молод, около тридцати лет. Работает рецензентом в «Фонтеное» и специализируется на истории нацистского холокоста, Сопротивления и всей Второй мировой войны. Юноша несколько раз уже консультировался со мной по поводу рукописей. Конечно, его интересовало мое мнение о литературной стороне рукописей. Он просто хотел проверить некоторые сомнительные места и узнать, нет ли в них чего нового.
— Вы говорите о документальных книгах?
— Да. Большей частью современная история. Беллетристика его не интересует. Он позвонил мне и очень взволнованным голосом сказал, что хочет приехать в Вену посоветоваться. Его интересовали некоторые подробности из истории Дахау. Ему только что передали на рецензию потрясающую рукопись, которая, по его мнению, может открыть новую страницу в истории концентрационных лагерей. В конце сентября она будет издана в издательстве «Фонтеной».
Юноша приехал на следующий день. Рукопись он оставил в Париже, но сделал кое-какие выписки. Он попросил проверить несколько людей, которые сидели в 13-м бараке в 44-м и 45-м годах. В списке было шестнадцать фамилий. Штурмфюрер СС, Иоаким Мюллер, в чьем ведении находился 13-й барак, и пятнадцать заключенных. Среди них были и Драгунский со Слободиным. Мы вместе пошли в архив и нашли папку с материалами об этом бараке. Особенно его интересовало, где сейчас находятся эти люди и что с ними случилось. Я объяснил, что мои архивы, к сожалению, заканчиваются только 1946 годом и посоветовал поискать адреса в Людвигсбурге, в «Централштелле». Вы ведь там много раз были, да? Они следят за адресами для того, чтобы в случае необходимости людей можно было вызвать в суд в качестве свидетелей. У них есть и копии всех моих списков.
По моему совету этот молодой человек отправился в Людвигсбург. Через несколько дней он позвонил и сказал, что сумел найти адреса почти всех интересующих его людей. Из пятнадцати оставшихся в живых узников 13-го барака несколько человек уже умерли. Ему удалось найти адреса всех живых, за исключением одного: Аркадия Слободина. Кроме Слободина, он попросил меня найти адрес и Иоакима Мюллера, который исчез после войны и скорее всего живет сейчас под вымышленным именем. Сомневаюсь, что Мюллера можно найти, но на всякий случай я связался со всеми знакомыми организациями, которые ищут военных преступников, и попросил их поискать Мюллера. Результат пока отрицательный.
Вот, собственно говоря, и все. Когда вы вчера ночью ворвались ко мне в дом и театрально сообщили об угрожающей миру опасности, а затем назвали фамилии русских из Дахау, должен признаться, я испугался. Я испугался, что из-за нас с тем парнем разгорелся какой-то международный кризис. А может, это простое совпадение? Знаете, я отношусь к тому молодому человеку с большой симпатией. Он честный юноша, и мне как-то не верится, что он может участвовать в заговоре против человечества. Поэтому я и решил сначала переговорить с ним, прежде чем рассказывать вам это. Хотел выяснить, простое это совпадение или он что-то все-таки натворил. После вашего ухода я позвонил ему в Париж, но не нашел его. Тогда решил сегодня позвонить в издательство «Фонтеной»…
— Нет, никому не звоните. — Джефф Саундерс схватил руку друга и сильно сжал. — Пожалуйста, поверьте мне. Я прекрасно понимаю ваши чувства и хочу извиниться за то, что так грубо с вами разговаривал. Мне очень не хочется, чтобы у вас создалось впечатление, будто я вас подозреваю в чем-то плохом. Но я вас очень прошу: пожалуйста, не звоните ему! Не думаю, что он сделал что-то плохое. Я уверен, что действовал он из самых добрых побуждений, когда приезжал к вам, так же, как и вы, когда помогали ему. Но повторяю: это дело чрезвычайной важности. Позвольте мне поступить по-своему. Сегодня я сам поеду в Людвигсбург, а завтра вечером, наверное, буду уже в Париже… Я должен задать вам последний вопрос. Как его зовут?
