— О да!
— А я полагал, что журналисты перегружены заданиями. Где-то читал, будто бы они на втором месте по непродолжительности жизни. На первом — повара, на. третьем — шахтеры.
— Я — исключение, месье Моран. Вам, кажется, рекомендованы прогулки? Так давайте отправимся в Булонский лес, и я расскажу о себе, если у вас есть охота слушать.
Стоял теплый осенний день. По аллеям Булонского леса носилась детвора, резвились собаки, с напускным безразличием прогуливались проститутки. На озере шумно хлопали крыльями утки.
Робер говорил неторопливо, обстоятельно и бесстрастно, словно не о себе, а о ком-то постороннем.
…Известность в журналистском мире пришла к нему сразу, как только он сделал свой первый репортаж с Ближнего Востока. Потом были Алабама, Родезия, Ангола, Ливан, Иран. Имя Робера Дюка сделалось слитным с горячими точками, это были корреспонденции из «кратеров вулканов». В то время он считался свободным художником — работал на того, с кем договаривался о конкретном репортаже. Это мог быть журнал, телевидение, порой газета или радио.
Но вот однажды его пригласил на ужин трикотажный король, крупный воротила текстильного бизнеса. В реестре того, чем он владеет, числится еще и полдюжины газет и журналов. И среди них самый популярный в стране иллюстрированный еженедельник. Для престижа и еще большей славы своего любимого издания фабрикант решил купить восходящую звезду остросюжетных репортажей — Робера Дюка. За ужином магнат сделал ему предложение и сообщил о своих вкусах: не любит, чтобы его сотрудники подвизались где-то еще. Нет, это не каприз, боже упаси! Трикотажный промышленник выше ревности и зависти. Он человек практичный и трезвый. К чему метаться от одного заказчика к другому, когда есть шанс хорошо зарабатывать в одном месте? И Роберу называется крупная сумма, которая твердо гарантируется в еженедельнике независимо от того, сколько он сделает репортажей и очерков и сделает ли вообще.
Робер зарабатывал прилично, однако о такой ставке, которая была предложена, даже не мечтал. И он согласился. Сейчас трудно установить, какими логическими азимутами он шел в кабинет бизнесмена, чтобы подписать контракт… Возможно, воображение поразила огромная сумма денег. Возможно, он рассуждал так: талант всегда при мне, его не отнимешь, и, не думая теперь о заработке, можно целиком посвятить себя творчеству.
Деньги действительно он стал получать большие. Время от времени его посылали на интересные задания, и он писал блестящие репортажи. Но, как известно, крупный журнал не может жить именем только одного автора, каким бы талантливым и даже знаменитым он ни был. Журнал требует разнообразия, многообразия. У прессы есть свои законы, по которым она живет и умирает.
Робер Дюк стал приглядываться к коллегам. Оказалось, что в еженедельнике, как в музее, собраны лучшие мастера пера и камеры. Робер знал их имена, они когда-то громко звучали, потом примолкли… И теперь он вдруг снова открыл их здесь, в редакционных кабинетах. Периодически его коллеги получали задания, ненадолго исчезали, и на страницах снова вспыхивало известное, но уже затушеванное редким появлением имя. Зато все они получали солидную зарплату. Одних это вполне устраивало, другие нервничали и интриговали, ревниво следя за каждой публикацией соперников, третьи спокойно и стойко томились от жизни вхолостую, играя на скачках или тихо спиваясь.
Но Робер Дюк не хотел бездумно сидеть и выжидать, когда где-то затрясется земля, подстрелят президента или появится «летающая тарелка» и его пошлют «осветить событие». Он хотел своего любимого постоянного труда, который и вдохновляет, и изматывает, и радует, и тревожит. Он хорошо знал прелесть ни с чем не сравнимого сладкого чувства, когда бываешь доволен собой от сделанного, хотя и устал, как лесоруб. Робер рвался в каждодневный бой, пытался внушить это патрону, старался передать свои переживания, не поддающиеся измерению во франках.
Но хозяин не понял журналиста. Однако, уловив сумятицу в настроении, без обиняков напомнил, что контракт у них долгосрочный и расторгнуть его практически нельзя. По условиям сделки литератор не может отдать ни в одно периодическое издание ни одной своей строчки. Все, что напишет Робер, заранее принадлежит тому, кто его купил, кто имеет право распоряжаться его пером по личному усмотрению.
Жан-Поль умел слушать, располагая к откровенности живым, неподдельным вниманием. И от этого рассказчику всегда хотелось выговориться до конца, словно он попал на долгожданную исповедь к чуткому падре.
Когда Робер умолк, Жан-Поль покачал головой:
— Здорово же вас всех заарканил трикотажный туз. А я ведь его знаю. Разбогател сразу после войны на спекуляции ношеным американским обмундированием. Американцы не знали, куда девать свое тряпье, а он взял да скупил — оптом и за бесценок, а потом перепродал куда-то, кажется в Африку, с большой выгодой. Ловкач! Предприниматель, деловой человек и должен быть таким — хватким, с разумной долей риска.
— Я тоже так считаю, месье Моран. Но и мы, его вассалы, должны держать ухо востро. Но я вам не досказал главного: все же я разомкнул круг, в который меня загнал патрон.
— Вот как!
— Да. Я внимательно изучил договор, подписанный им и мной, и выловил одну деталь. Там говорится только про строчки, про написанное, подчеркиваю это. Все написанное мной принадлежит ему, и только ему. «А если не писать, а говорить, если сделать интервью для телевидения? — подумал я. — Что тогда?» И сделал, даже не одно. Вот здесь-то я обошел моего шефа — условия соблюдены! Запрета на мое изображение на экране и на мой голос в договоре нет и придраться не к чему.
— Что же, вы молодец и, как видно, находчивы, можете постоять за себя. А теперь, дорогой Робер, вернемся к нашим баранам. Меня интересуют двое: Гаро, труп которого придется извлечь и установить подлинную причину смерти, и сержант полиции, участвовавший в инсценировке.
— Сержант?
— Да. При задержании Клода полицейских было двое. Капитан Курне твердый орешек. Припереть к стенке его можно только бесспорными фактами. Но и тогда, я уверен, он, как осьминог, выпустит защитные чернила, чтобы улизнуть. А сержант — дело другое. Похоже, он всего лишь статист в этой постановке, а заплатили ему, должно быть, по ставке первого любовника.
— Тогда, может быть, нам разделиться? Мне заняться, скажем, кладбищем, вернее, могилой, а вам повидаться с сержантом?
Но Жан-Поль решил по-иному: с сержантом встретится сам, а с могилой придется повременить. На вскрытие захоронения нужно согласие вдовы, а на эксгумацию — властей при условии обоснованной необходимости. Все хлопоты мог взять на себя только Жан-Поль — и как друг семьи Гаро, и как следователь по особым делам, хотя и в отставке, но сохраняющий звание до конца жизни.
На следующее утро Жан-Поль взял такси и поехал в пригород отыскивать полицейский участок, куда несколько месяцев назад был доставлен Клод и откуда бежал. Представившись, узнал имя заинтересовавшего его сержанта — Жак Ленье. На службе Ленье, к сожалению, не было — после ночной смены уехал домой.
— Можно узнать его адрес?
Дежурный полицейский покачал головой.
— Это не в моей компетенции, месье. Вам следует обратиться к нашему капитану Курне. Я доложу.
Постучав в кабинет капитана и услышав: «Войдите!», Жан-Поль понял, что схватка началась.
Среднего роста с черными, глянцево-блестящими, словно лакированными, волосами, зачесанными назад, с черными стрелками усиков, капитан Курне напоминал какого-то известного киноактера двадцатых годов.
— К вашим услугам, месье… — Капитан заглянул в визитную карточку, переданную дежурным. — Месье Моран. Следователь по особым поручениям? Видимо, на пенсии? Ну, так что вас привело к нам?
Капитан с подчеркнутым любопытством разглядывал посетителя, не предлагая сесть.
Жан-Поль неторопливо уселся на металлический стул, как бы давая понять, что разговор будет долгим.
— Видите ли, капитан, мое спокойное пребывание на отдыхе оказалось нарушенным одним беспокойным событием. Погиб близкий мне человек, он был моим добрым другом много-много лет. В этой истории есть тайна. Поэтому я, отложив кривые садовые ножницы, которыми по утрам подстригаю розы, запер свой дом, приехал в Париж и оказался вот здесь — в вашем кабинете, капитан.
Капитан Курне улыбался — глазами, ртом, как бы подбадривая Жан-Поля. И во взгляде, в улыбке было нечто такое, что говорило: «С кем вы решили тягаться, уважаемый следователь по особым делам? Сидели бы лучше в своей усадьбе и хлопотали вокруг розовых кустов».
— Дежурный передал мне, что вас интересуют некоторые обстоятельства гибели Гюстава Гаро, труп которого был обнаружен мной, как и сам преступник.
— Прошу прощения, с вами был еще сержант Жак Ленье. Мне нужен его адрес.
