Люди не желали возвращаться в прошлое. Внезапно стало абсолютно ясно, что начавшиеся в стране перемены, несмотря на опустевшие магазины и неясное будущее, были желаннее хорошо знакомой советской действительности. Право говорить вслух и открыто выражать собственное мнение без боязни «получить срок» за антисоветскую агитацию оказалось важнее мифического «светлого будущего»…
На третий день противостояния члены ГКЧП помчались в Форос к Михаилу Горбачёву. Следом вылетели соратники Ельцина, и зачинщики переворота были арестованы. Страну захлестнуло продолжительное ликование. День за днём перед Белым домом собирались многотысячные толпы, с балкона не переставали звучать речи о свободе и независимости, аплодисменты раскатывались, как шум моря. И с каждым днём в трезвых умах рождался один и тот же вопрос: «Как долго будет продолжаться этот праздник победы? Когда же вы займётесь делом?..»
Год 1991-й от Рождества Христова принёс России новых правителей. Им нравилось обличать свергнутую власть, хотя сами они были ею вскормлены и взращены. Но как всякий подлец без колебаний отрекается от своей матери, так и они с лёгкостью отреклись от прежней страны. Они обожали покрасоваться перед журналистами, страстно любили взбираться на революционную трибуну, слушать восторженные вопли толпы и в угоду этой толпе сбрасывать прежних идолов с пьедесталов.
В декабре 1991 года руководители России, Украины и Белоруссии встретились в Беловежской пуще и подписали соглашение о создании так называемого содружества независимых государств и об упразднении союзных органов, что фактически означало конец СССР. Через два дня Верховные Советы республик в спешном порядке ратифицировали Беловежское соглашение. Руководители союзных республик торопились стать верховными правителями своих новоявленных королевств, где с торжествующим злорадством зазвучали речи о «долгожданном освобождении от власти русских оккупантов». Как по мановению волшебной палочки, во всех бывших республиках СССР началась травля русского населения.
Россия же занималась собой. Предательский шаг по отношению к Отечеству, разваливший великую державу, был преподнесён народу как очередное революционное завоевание. Начался стремительный передел собственности. Реформаторы всех мастей стаями кружили вокруг Ельцина, спеша урвать при разделе добычи куски пожирнее. Приватизацию в народе называли не иначе как «при-хватизация» – такого невероятного по наглости и размаху воровства Россия ещё не знала. Страна кубарем летела в пропасть нищеты, разрухи и преступности. А политики продолжали драться за власть. Битва за президентский трон велась беспощадно. С телевизионных экранов хлынули потоки компрометирующих материалов, депутаты всех возрастов и рангов поливали грязью окружение Ельцина, а из Кремля ожесточённо и жёлчно клеймили своих оппонентов. Недавние соратники быстро превратились в заклятых врагов. Верховный Совет, недавно с готовностью ратифицировавший Беловежское соглашение, теперь выступил против Бориса Ельцина…
Потерявший терпение Ельцин подписал указ о роспуске парламента, в Белом доме были отключены вода, отопление и электричество, вокруг появились колючая проволока и милицейское оцепление. Милиционеры не были вооружены, но всё-таки это был кордон. Затем по Москве прокатились митинги, тут и там происходили столкновения с милицией. В конце концов оцепление вокруг Белого дома было сметено натиском толпы. Из здания высыпали какие-то вооружённые люди в камуфлированной форме, взметнулись алые знамёна, откуда-то повылезали ораторы, все истерично кричали, призывали, требовали сейчас же идти штурмом на мэрию. Над толпой полоснули автоматные очереди, пули защёлкали по асфальту и стенам ближайших домов. С улюлюканьем и воем толпа, увлекаемая вооружёнными мужчинами, ринулась к зданию мэрии. Милиция спешно отступила.
Если до этого дня у многих была надежда на мирное разрешение политического кризиса, то теперь, когда загремели выстрелы и озверевшие люди принялись мордовать попавших к ним в руки милиционеров, стало ясно, что крови не избежать. Президент Ельцин сделал всё, чтобы его противники, загнанные в угол, пошли на насилие. Теперь у него были развязаны руки…
ГЛАВА ПЕРВАЯ. 4 ОКТЯБРЯ 1993
Всю ночь напролёт в радиоэфире открыто переговаривались омоновцы, грубо распаляя друг друга речами о предстоявшем штурме и обещая жестоко расправиться со всеми, кто укрылся в Доме Советов. Их слова пробуждали в Борисе животный страх. Он никогда не слышал таких голосов: они словно выдавливались из удушающей мути кошмарного сна, вот-вот готовые вылепиться из тьмы в человеческом обличье и ринуться вперёд, сея вокруг ужас: «Что-то усатый таракан молчит. Сухари, что ли, сушит? Так мёртвым сухари не нужны… Запомните, никого живым не брать… Когда штурм будет? Руки чешутся…» Эти голоса были заряжены смертью.
Но вот ночь отступила, мрачный хрип пьяных голосов в радиоэфире внезапно смолк. Наступила тишина – такая желанная и такая пронзительная. Сидевший на корточках Борис не заметил, как провалился в глубокий сон, из которого его вырвало какое-то тарахтение…
Утро выдалось необыкновенно солнечным, и первая мысль Бориса была о том, что теперь всё обойдётся.
«Какое яркое солнце… Такое солнце приходит только для жизни… И прозрачное небо… В такой день никто не может погибнуть…»
Он с трудом поднялся и, медленно переставляя затёкшие ноги, направился к окну. Перед Домом Советов ездил по кругу бронетранспортер. Чуть поодаль Борис заметил несколько притаившихся фигур в военной форме.
«Они всё ещё здесь… Или уже здесь? Сколько же их собралось? Неужели начнут стрелять?..»
Внезапно раздался громкий и резкий голос, потребовавший сложить оружие.
«Кто это? Откуда?..» – Борис не сразу понял, что голос нёсся из громкоговорителя, закреплённого на бронемашине.
В следующее мгновение бойко застучал пулемёт, и с улицы в здание метнулись перепуганные люди, до этого наблюдавшие за приближением БМП. Мешая друг другу, они проталкивались сквозь двери, но не могли все сразу прорваться в здание, началась паника, давка. Едва оказавшись внутри, люди бросались на пол, прячась от жужжавших пуль и закрывая голову руками. Бронемашины неторопливо катили к Белому дому, за ними вырисовывались в синьке выхлопных газов фигуры в кожаных куртках и с автоматами.
За спиной Бориса кто-то тихонько запричитал. Он оглянулся и увидел на лестничной клетке нескольких человек. Они осторожно, крадучись, сходили вниз, и на их бледных осунувшихся лицах был написан беспредельный страх.
– Вы куда?.. – начал было Борис, но осёкся, заметив слабый жест утомлённой женской руки.
Стук каблуков и шарканье подошв гулко отдавались в подъезде. Кто-то кашлял. Издали доносилось чьё-то громкое дыхание. Кое-где пыльная утренняя мгла, мутно заполнявшая пространство всего этажа, была прорезана косыми лучами раннего солнца, на высвеченных кусках пола белыми пятнами сияли листы разбросанной бумаги. У входной двери застыл небритый молодой парень с автоматом в руках. Он с неохотой посторонился, освобождая путь группе испуганных людей.
– Решились всё же свалить? – глухо спросил он, едва шевельнув пересохшими губами.
Они не ответили и гуськом, робко подталкивая друг друга в спину, выбрались наружу. Подняв руки вверх, засеменили прочь от здания.
– Не ходите, – прошептал Борис, внезапно потеряв голос.
Он даже кинулся вниз, чтобы остановить их, но они уже вышли из подъезда на залитое солнцем пространство. Он взглянул на угрюмое лицо парня с автоматом. «Какие у него отсутствующие глаза… Пустые… Зачем он здесь? Разве он верит во что-то? Нет, он появился здесь, чтобы воевать. Больше ему ничего не нужно…»
Борис остановился у двери.
– Жрать охота, – произнёс парень и пошарил в карманах. – Курить тоже хочется… У тебя есть?
Он смотрел не на Бориса – на удалявшуюся группу. Кто-то высунулся из-за угла и замахал им рукой. Кто-то в каске…
– Может, так лучше? – почти не слыша себя, пробормотал Борис. – Ведь что мы можем? Ничего.
– Но уж постреляю я сполна. Душу отведу. Сейчас начнётся… А этим только бы зенки пялить!
Парень мотнул головой в сторону Калининского моста, на котором разлилась тёмная масса людей. Тысячи любопытных собрались посмотреть, как будут разворачиваться события.
– Что это за звук? – насторожился Борис, напрягая слух.
– Танки…
Густая толпа, запрудившая мост, послушно расступилась, пропуская танки.
– Сейчас начнут утюжить нас. Теперь держись!
У Бориса засосало в животе и сразу заложило уши. Окружающий мир онемел. «Нервы…»
– У тебя семья есть? – спросил парень.
– Жена… Родители…
– У меня никого. Никто плакать не будет… А тебя жаль…
– Вчера я отца видел здесь… Перед домом…
– Он на нашей стороне?
