Он вошел в квартиру и, осмотревшись, понял, что после него с Лорой здесь опять кто-то побывал. Впрочем, такого разгрома, как в прошлый раз, не было. Стол стоял на своем месте, кровать застелена, но Проныра заметил, что ящики в одной из тумб стола наполовину выдвинуты. Он хорошо помнил, что задвинул их. Значит, кто-то продолжает поиски.
Проныра тщательно проверил содержимое всех ящиков. Он не знал, что ищет, однако надеялся наткнуться на что-нибудь, хоть какой-то намек, но ничего такого в ящиках не было. В верхнем лежала фотография Марка, брата Шэйна, убитого «фашистскими свиньями». Те же счета и квитанции в других ящиках. Шарпевильский плакат. Проныра в раздумье огляделся по сторонам. Ему стало как-то не по себе в маленькой комнатушке.
Стук в дверь вернул его к действительности.
— Кто там? — спросил Проныра.
— Полиция.
Проныра открыл дверь. Двое мужчин прошли мимо него в комнату, окинули ее взглядом.
— Что вы тут делаете? — поинтересовался один из вошедших, тот, что был дороднее и погрубее на вид.
— Я мог бы задать вам тот же вопрос, — пожал плечами Проныра.
— Мы при исполнении, — сказал здоровяк.
— И я тоже.
— Послушайте, мистер, инспектор велел вам держаться подальше от этого дела. Нам приказано арестовать вас за вторжение в чужую квартиру.
Проныра рассмеялся:
— Добрый старина Килонзо!
— Я сказал что-нибудь смешное?
— Нет-нет, — ответил Проныра. — Просто мне сдается, что такой роскоши вы не можете себе позволить. Ведь вы как будто ищете певца Шэйна, верно?
— Кто вам это сказал?
— Сам догадался. И еще вы разыскиваете ученого, сбежавшего из Южной Африки. Вам совсем ни к чему, чтобы публика узнала, сколько дров вы наломали в этом деле. Если вы меня арестуете, придется предъявлять обвинение. Дойдет до суда, и моя газета разоблачит вас до самой задницы.
— Вы угрожаете официальным лицам! — возмущенно заговорил второй полицейский.
— Нет, сэр, я вас просто предупреждаю. Вам приказано следить за квартирой и за подозрительными типами, которые могут тут вертеться. Насчет меня у вас никаких инструкций нет. Так что, если вам шкура дорога, лучше оставьте меня в покое.
Казалось, толстый полицейский вот-вот лопнет от распиравшей его ярости.
— Терпеть тебя не могу, и твою писанину тоже! — сказал он. — Вечно пыжишься доказать, что умнее нас. Когда-нибудь…
— Так-так, — перебил его Проныра. — Что же случится когда-нибудь?
Полицейский подошел к двери, отворил ее и пропустил вперед своего напарника.
— Тогда узнаешь… — Он вышел и что есть мочи хлопнул дверью.
В половине шестого Проныра подъехал к «Хилтону» и загнал машину на одну из платных стоянок. После ухода полицейских он еще немного задержался в квартире Шэйна, но ничего не обнаружил. Чувствовал он себя подавленным и усталым.
Проходя мимо стойки портье к буфету, Проныра услышал свое имя.
— Как дела, Проныра? — окликнул его Джозеф.
— Так себе.
— Я ведь с первого взгляда понял, что тот парень в темных очках без багажа и есть ученый. Ты все точно написал в статье. Ученый-беглец. А этот южноафриканский певец — знаешь, я всегда подозревал, что с ним дело нечисто. По тому, как он одевался, как пел, сразу можно было догадаться.
Проныра улыбнулся.
— Верно-верно, — сказал он и пошел дальше.
Хорошо бы и впрямь обладать способностью сразу обо всем догадываться, думал Проныра, принимая от официанта бутылку пльзеньского. Жить было бы легко и просто.
— Странное это дело, — произнес официант.
Проныра взглянул на него:
— Какое дело?
— Да стрельба эта, про которую вы писали.
— Ах, вот ты о чем!
— Очень странное, — продолжал официант. — У нас в отеле никогда раньше стрельбы не было.
— Всегда что-то случается в первый раз.
— Жутко вспомнить. Надо же — хотел бросить тень на официантов!
— Нет, официанты тут ни при чем, — бесстрастным голосом сказал Проныра.
— Знаю. Говорят, это какой-то южноафриканский певец из ночного клуба. Но на нем была наша форма. Поэтому он и пробрался в номер.
Проныра отхлебнул пива, а официант наклонился, чтобы протереть влажной тряпкой стол. Проныра засмотрелся на руку с тряпкой, двигающуюся то туда, то сюда по белой пластиковой поверхности стола. Из коричневого рукава торчала белая манжета рубашки. Проныра поставил бокал на стол.
— Слушай-ка, брат, — спросил он, — а где твой пиджак?
— На мне, — ответил удивленный официант.
— Нет… твой собственный. Не форменный китель.
— А, мой! Внизу, в раздевалке. Мы все там оставляем свои вещи, когда приходим на работу.
Проныра поднялся:
— Ты не проводишь меня туда?
— Не знаю, как и быть. Управляющему не понравится, если я отлучусь.
— Не беспокойся, — сказал Проныра. — Я все ему объясню.
Проныра последовал за официантом через дверь около буфета. Они спустились по лестнице в подвал и вошли в небольшую комнату, где на крючках вдоль стен висела одежда.
— Вот что, приятель, дело серьезное, — сказал Проныpa. — Я пиджак ищу.
— Чей пиджак? — спросил официант.
— Ты ведь знаешь, тот южноафриканский певец, что прикончил парня, был в форме.
— Да, так говорят.
— Где же он ее взял? Может, здесь, как думаешь?
— Наверное. Он мог зайти и взять любой китель с крючка.
— Но сначала ему надо было снять свой пиджак, а потом уж надеть китель.
— Да. Если только на нем был пиджак, — сказал официант.
— Этот певец всегда ходил в пиджаке. Красный в клетку.
Лицо официанта просияло.
— Ага, так вот откуда взялся тот пиджак! — воскликнул он. — Несколько дней здесь висел. Мы все голову ломали, чей он.
— А где он теперь? — Проныра оглядел комнатушку.
— У управляющего… Нет, у кастелянши. Кто-то отнес его ей.
Проныра поспешил к кастелянше. Вес этой добродушной на вид женщины, по всей вероятности, соответствовал ее положению в отеле.
— Чем могу быть полезна, мистер репортер? — спросила она. — Опять что-нибудь вынюхиваете?
— Ну что вы! Человек пришел забрать свой пиджак, а его сразу в чем-то подозревают!
— Какой пиджак?
— Красный в клетку…
— Так это ваш? — Толстуха встала из-за стола, открыла стенной шкаф и вытащила оттуда пиджак. — Этот, что ли?
— Он самый, — обрадовался Проныра. — Я, видать, слегка был под мухой. Знаете, журналисты — народ пьющий. — Он порылся в карманах пиджака. — А бумажник? — воскликнул он.
— Неужели стащили? — ахнула кастелянша. — Вот бесстыжие! То-то они так быстренько его сюда притащили. Много денег-то было?
— Да не в деньгах дело, — сказал Проныра. — Права там и корреспондентская карточка.
Необъятная грудь смотрительницы ходуном ходила от негодования.
— Кошмар! — негодовала она. — Куда катится эта страна? Люди зарятся на чужое…
Она была вне себя, и грудь ее вздымалась, как кузнечные мехи.
— Не стоит так убиваться, — успокоил ее Проныра. — Пиджак я нашел, а права и карточку получить нетрудно. В конце концов, сам виноват. А вам большое спасибо.
— Для отеля это позор.
Проныра возвратился к столику в буфете.
— Вижу, выручили пиджачок, — сказал официант, который водил его в раздевалку. — А пиво не допили.
Полупустая бутылка и почти полный бокал стояли там, где Проныра их оставил. В кармане шэйновского пиджака он нащупал пухлый конверт. Взглянув на пиво, Проныра достал пять шиллингов.
— Сдачи не надо, — сказал он официанту, протягивая деньги.
— А пиво?..
— Ладно, ладно. — Проныра помахал официанту рукой. — Не до пива сейчас. Есть дела поважнее.
Проныра залез в автомобиль, вынул из пиджака Шэйна конверт и открыл его. В конверте лежало два письма. По виду бумаги можно было догадаться, что их часто перечитывали. Была в конверте и фотография белой девушки с длинными золотистыми волосами. Лора будет не в восторге, подумал Проныра, разворачивая одно из писем. Из сложенного листка что-то выпало. У Проныры перехватило дыхание. Это была фотография теперь уже мертвого европейца, сыгравшего роль «подсадной утки»! Проныра перевернул снимок — никаких надписей на обороте. Письмо отправили год назад из Йоханнесбурга, как явствовало из написанного в уголке адреса. Само письмо было весьма кратким:
«Посылаю фотографию человека, убившего вашего брата. Трудно рассчитывать, что когда-нибудь вы столкнетесь с этим ублюдком, но, уж если это случится, надеюсь, вы воздадите ему по заслугам».
Проныра снова посмотрел на фотографию белого. Никаких темных очков, но, несомненно, это он — та же квадратная челюсть, густые темные волосы. Множество вопросов тут же зародилось в голове Проныры. Но он отогнал их и обратился ко второму письму. Оно выглядело еще потрепаннее первого, помечено было более ранней датой и написано другой рукой. Проныра перевернул листок и взглянул на подпись: «Марк»!
