По крайней мере, твари ушли.
Спокойно эдак и неторопливо.
Безнаказанно.
Ничего, сочтемся…
Ларин непослушными пальцами отвернул-таки вентиль и сунул раскалывающийся затылок под тонкую струйку холодной воды.
Через некоторое время полегчало.
Да, в серьезные, похоже, игры играем, господа…
Не детские.
И на большие деньги. На очень большие.
Просто так журналистов, к тому же нашего уровня, по голове не бьют.
Если уж звезды зажигают…
Он вынул из кармана куртки мобильный телефон и непослушными пальцами набрал номер:
— Сашка? Сиди тихо, это я… Меня в сортире крепко отмудохали, судя по всему — по работе… Да тихо ты, тихо! Жив. А ты пока скажи Рустаму, чтоб расплачивался, он умный, поймет, а сам аккуратненько шуруй на улицу и подгоняй тачку ко входу, потом зайдешь сюда, заберешь меня по-тихому, а то ноги что-то подгибаются. Да, и свяжись с Князем, если он в отключке — с Корном. Пусть встречают. Врача не надо, я свою башку лучше любого доктора знаю, ей сейчас нужно полтораста коньяка и покой до вечера. И больше ничего… Понял? Исполняй…
И присел в уголок, на кафельную приступочку.
Дожидаться.
От приступочки, кстати, крепко пованивало свежевытертой мочой.
Да и хрен с ним.
Ноги все равно не держали…
Комиссия по встрече в «Федерации» была — серьезней некуда.
Злой, не выспавшийся и небритый Князь.
Нервный, немного растерянный, но тем не менее безукоризненно одетый Корн.
Человек десять громил с неожиданно осмысленными взглядами держались чуть в стороне, но, чувствуется, в любой момент могли, что называется, «выстрелить».
Так-так-так…
А ведь Дима, похоже, тоже не ждал нападения.
Оттого и нервничал.
Любопытно…
Князь подскочил к Ларину и осторожно, но довольно крепко приобнял его за плечи:
— Как? Жив?
— Угу. — Глебу очень хотелось кивнуть, но он не решался.
Башка болела зверски.
— Художник сказал, что врач не нужен. Точно?
Глеб поморщился.
— На фиг… найдут какое-нибудь сотрясение двадцатой степени… Что, думаешь, меня по голове никогда не били?
— Понятно. — Князь усмехнулся левым уголком рта.
А может, скривился.
Потом то ли спросил, то ли констатировал:
— Но полежать, видимо, все-таки стоит…
Тут Глеб все-таки нашел силы на кивок.
Аккуратный такой.
Медленный.
Почти что даже и не кивок, а так — наклон головы.
— Обязательно. А еще нужен спирт. Наружно. Ссадина там, должно быть, имеется, Сашка поможет промыть. А то подхвачу еще заражение какое — кто на тебя работать-то будет? И коньяк. Внутренне. Плюс анальгин — пару таблеток, не больше. И полиэтиленовый пакетик со льдом. Все. К вечеру буду жив.
Князь согласно мотнул головой.
— Понятно. У одного доктора, видать, мы с тобой, Ларин, лечились… Все будет. А я пока попытаюсь пробить, какая же это за сука нам войну объявила. Чего они от тебя хотели-то, кстати?
— Ничего особенного, — Глеб слабо усмехнулся. — Чтоб убирался отсюда впереди собственного визга… Дай сигарету, кстати, у меня вся пачка в сортирной моче промокла на фиг… Выкинул.
— Держи, — Князь протянул ему сигарету, чиркнул огоньком тускло блеснувшей золотой зажигалки.
Потом подумал и сунул ему в руки всю пачку.
И зажигалку тоже.
Так сказать, присовокупил.
— Чего-то я торможу… Слушай, Глеб, может, тебе и впрямь того — в Москву? По крайней мере, на время…
Глеб жадно затянулся легким сиреневым дымом:
— А вот хренушки… Я, знаешь ли, очень не люблю, когда меня по башке фигачат… Пока не узнаю, за что, — хрен куда уеду. И не надейся.
Князь неожиданно расхохотался.
Даже нервный, мрачно молчаливый Корн усмехнулся.
Нехорошо так.
Одними губами.
— Лады. — Князь тоже закурил, закашлялся.
Потом отдышался и продолжил:
— Попытаюсь устроить, чтоб ты их сам об этом спросил. С чувством, с толком, с расстановкой… При случае. Но пока без охраны из санатория — ни шагу. — И развернулся всем корпусом в сторону тихо стоящих в стороне громил: — Сергей!
Один из парней, видимо, старший, с серо-стальными, ничего не выражающими глазами, какие бывают только у людей, прошедших не одну «точку», неторопливо, с достоинством приблизился.
— Все слышал?
Парень кивнул.
— Отвечаешь.
Тот в ответ только плечами пожал недоуменно.
Мол, за кого держишь, шеф? Работа есть работа…
Ларину сразу стало спокойнее на душе.
Таких ребят он знал.
И доверял им полностью.
До конца.
Но теперь был явно не такой случай…
— Дим, ты же сам все понимаешь: мне нельзя сейчас с охраной по городишке лазить. Если только очень и очень издали…
Князь досадливо махнул рукой.
— Разберемся. Ты иди пока, полежи. Вечером поговорим.
И Глеб послушно поковылял в номер.
Заботливый Художник тщательно промыл спиртом его затылок и облегченно вздохнул: ранка там действительно была, но небольшая и несерьезная.
А вот шишка — большая.
Можно сказать, произведение искусства.
Но это ерунда.
Прорвемся.
До свадьбы заживет.
Глеб тщательно раскрошил две таблетки анальгина, потом чайной ложкой растер их в мелкую крупу и ссыпал в рюмку, после чего вылил туда пятьдесят граммов коньяка.
Варварство, конечно, редкое.
Сплошное, можно сказать, издевательство над организмом.
Но помогает.
А сейчас это главное.
Выпил залпом, откинулся на подушки, закурил.
Художник тем временем возился в кресле. Уходить из номера любимого начальника он явно никуда не собирался, и гнать его было совершенно бессмысленно.
Глеб мысленно кивнул.
В принципе, правильно.
Молодец Сашка.
Мало ли что…
Голова начинала потихоньку кружиться.
Он выпил еще стопку коньяка и тут же заснул.
Когда Глеб проснулся, голова, конечно, опять трещала, но уже совсем по-другому: вяло, тупо и безвольно.
Могло быть и хуже.
В кресле мирно похрапывал Художник.
Глеб всегда поражался Сашкиному умению спать везде, всегда и в любой позе.
Молодца…
Ларин тихонько, боясь расплескать головную боль, поднялся, выпил еще таблетку анальгина, запив ее доброй соткой коньяка, выполз на балкон и закурил.
Минут через двадцать боль должна окончательно пройти, и тогда он будет полностью готов к употреблению.
На улице было еще светло, но небо затянуло тяжелыми плотными облаками, и моросил мелкий, довольно противный дождичек.
Даже не дождичек.
Так, взвесь, насквозь пропитанная йодистым запахом близкого, тяжело ворочающегося под балконом моря.
Боль постепенно отпускала, и дождичек с каждой минутой начинал казаться все менее и менее противным.
Даже наоборот.
Бодрящим таким.
Освежающим.
Глеб прошел в туалет, поплескал в лицо холодной водой, накинул куртку и тихо, стараясь не разбудить сладко похрапывающего Сашку, вышел из номера.
В конце коридора в мягком санаторском кресле вяло почитывал какой-то иллюстрированный журнальчик тот самый Сергей, которому Князь поручил безопасность Ларина.
Порнушку, должно быть, листал.
Какая разница?
Эти ребята все равно… как бы это сказать поточнее…
Без комплексов.
Глеб поморщился.
Нда…
Попандос…
Конкретный…
И что делать — неизвестно.
Этот волкодав хрен выпустит на прогулку.
Не тому учили…
При виде подопечного волкодав, тем не менее, широко и приветливо улыбнулся. Вот только глаза цвета стылого зимнего моря в этом процессе почему-то не принимали никакого участия.
Просто жили своей, мало кому понятной, на все сто процентов независимой от остального лица жизнью.
Контролировали.
Глеб поежился и демонстративно полез в карман за пачкой князевского «Парламента».
— Привет, Сергей. Мне бы с шефом твоим переговорить. Не поможешь?
Охранник кивнул и что-то негромко буркнул в лацкан пиджака.
Глеб присмотрелся и разглядел там маленькую серебристую блямбочку микрофона.
А еще его внимательные глаза профессионального телевизионщика, несмотря на остаточные боли в башке, услужливо отметили тонкий витой шнурок, идущий от уха за воротник стильного твидового пиджака.
Так.
Понятно.
Серьезные ребята…
Что у него, интересно, в кобуре?
Минимум «Стечкин»…
Дела…
Охранник, не скрываясь, выслушал ответ из наушника и еще раз кивнул Глебу:
— Дмитрий Александрович гуляет на пирсе. В принципе, в таких случаях беспокоить его не принято, но он специально предупредил, что вас готов принять в любое время. Пойдемте?
Глеб медленно кивнул, и они пошли…
То, что Сергей назвал пирсом, представляло собой длинную, уходящую довольно далеко в море бетонную надолбу, расширяющуюся зачем-то в конце в площадку размером приблизительно четыре на пять метров и выступающую из воды приблизительно метра на два. По краям пирса висели старые автомобильные покрышки: видимо, летом здесь действительно что-то швартовалось.
