изучение жизни и деятельности Леонида Борисовича прекратилось по причинам общего характера, не зависевшим от разработчиков. Ныне он, как и в то время, трудился в НИИ опытного машиностроения на должности конструктора.
Всё это было познавательно, однако ни на шаг не приблизило к ответу на главный вопрос. Что могло быть общего между Федотовым и Бариновым, Литвиненко пока не мог понять. Сбежавший помощник депутата к неформалам конца восьмидесятых, а также партиям и движениям начала девяностых не имел никакого отношения. Во всяком случае, архивы романовских чекистов хранили на этот счет абсолютное молчание. Не доверять им у человека Березовского оснований не было: на периферии все малочисленные диссиденты в те годы находились под плотным колпаком.
От опытного, как и всякого другого машиностроения, Андрей был тем более далек. Даже имея буйную фантазию, трудно было представить, о чем могли беседовать вечерами два столь разных человека разных поколений. К тому же, где и когда они могли узнать о существовании друг друга?.. Не найдя ответа и на этот вопрос, подполковник перешел к информации о семье ценного специалиста.
— Ерунда какая-то, — пробормотал он, не слишком рассчитывая на успех.
Но тут некое подобие зацепки всё-таки появилось: помог отдел кадров НИИ. У Федотова, оказывается, была взрослая дочь, 1972 года рождения, не замужем, работавшая корреспондентом газеты МПС «Гудок». Позвонив в редакцию, Литвиненко узнал, что она является сотрудницей отдела социальной политики. На рабочем месте ее, по словам другой сотрудницы, пока не было.
— Подскажите, когда ей можно перезвонить? — спросил подполковник.
— Сегодня уже вряд ли, — огорчила дама из «Гудка».
— Какая жалость! Может, хотя бы к вечеру?
— Екатерина после обеда обычно не появляется. Она здесь на полставки, — развеяла его надежды сотрудница.
Сделав пометку в блокноте, Литвиненко затем принял доклад группы, которая вернулась из Пушкино. Дальние родственники понятия не имели о том, где находится Баринов. Их последняя встреча состоялась больше года назад, с тех пор они даже не перезванивались. Не поступало вестей и от сотрудников, наблюдавших за служебной квартирой депутата Кузина. Виртуозы из «Атолла» поставили «жучков» на депутатские телефоны в Госдуме, но ценность подслушанных разговоров пока тоже равнялась нулю.
В половине второго объявился Бадри.
— Ищем, — одним словом ответил ему Литвиненко, не успел он открыть рот.
— От суток меньше половины осталось, — напомнил друг олигарха.
— Речь была о двух.
— Ты говорил, двое — это максимум.
— Бадри, надо потерпеть, — твердо сказал подполковник.
— Ладно, ты специалист, тебе виднее. Борис места себе не находит, так что сильно постарайтесь, — и партнер Березовского тихо притворил за собой дверь.
Выпив еще кофе, Литвиненко вызвал машину службы безопасности «ЛогоВАЗа» и назвал водителю адрес редакции «Гудка» в Вознесенском переулке. Вторая машина с двумя людьми выехала в Коньково.
Вячеслав Игрунов, депутат Госдумы от партии «Яблоко», смотрел на Андрея с плохо скрытым оттенком презрения. Андрею на всё его презрение было плевать. Он повидал немало депутатов на своем коротком веку и не испытывал трепета ни перед кем из них.
— Двести тысяч долларов?
— Ни центом меньше. Торговаться не будем.
Депутат скривился.
— Вы имеете представление…
— Имею, — оборвал его Андрей. — Ваш ролик с плясками в народном стиле стоил не меньше, если учесть оплату эфира. А вреда принес гораздо больше 36.
Екатерина дернулась, собираясь что-то возразить.
— Я был против него, — неожиданно мирно отреагировал Игрунов.
— Приятно познакомиться с умным человеком.
Все трое заседали в кафе, находившемся в переулке между Тверской и Большой Дмитровкой. С журналисткой Андрей встретился двумя часами ранее на Садовнической набережной. Там, в старинном здании со стенами, наверное, метровой толщины, арендовала помещение студия звукозаписи, хозяина которой знала Екатерина. Это был глубоко аполитичный человек, живший исключительно музыкой. Он, возможно, вполне серьезно полагал, что в Кремле до сих пор обитает Горбачев.
На его оборудовании были сделаны две неполные копии тайного разговора Лебедя и Зюганова, которые обрывались на словах главного коммуниста о ширме для банкиров. Сам музыкант интереса к кассете не проявил, рассеянно поблагодарив гостей за бутылку хорошего греческого коньяка. Ее на европейское Рождество вручил Екатерине предприниматель, друживший с авторской телепрограммой. «Моя инвестиция», — так она прокомментировала этот взнос.
Теперь одна копия лежала в портфеле у Игрунова и предназначалась для лидера его партии.
— Вячеслав Владимирович, — наконец, решила высказаться Екатерина, — вы политик. А политик руководствуется целесообразностью.
— Да, Катя, и мне в ряде случаев это глубоко неприятно. Сейчас тот самый случай, — вздохнул депутат. — Я прекрасно понимаю, кто победит, если проиграют и Зюганов, и Лебедь. Это не выход для страны.
— Зюганов заодно с Лебедем являются выходом? — спросил Андрей.
Игрунов печально поглядел на него.
— Они тем более не выход. Начнут с передела всего и вся, а закончат тем, что сцепятся друг с другом.
В кафе играла веселая музыка, в колонках пел, кажется, Агутин. Или Киркоров. Андрей плохо ориентировался в современной российской эстраде. Окна были украшены бумажными снежинками, над стойкой висели и переливались гирлянды. Новый год в предвыборной Москве продолжался несмотря ни на что.
— Я в июне ушел с телевидения, потому что не хотел врать, — вдруг сказал Андрей и сам удивился своему позыву.
Депутат, наверное, тоже удивился, потому что посмотрел на него с каким-то новым интересом.
— Я даже голосовал за Зюганова из чувства протеста, — продолжал экс-редактор. — А сейчас понимаю, что был не прав. Конечно, нас специально загнали в ситуацию выбора из двух зол. Но выбирать-то действительно надо меньшее, потому что большее еще хуже.
— Вами движут идейные соображения, кроме финансовых?
В голосе депутата Андрей почуял иронию, но не злую.
— Знаете, я всё пытаюсь их как-то совместить, — откровенно ответил он.
Смех, раздавшийся за их столиком, заставил журналистку вздрогнуть. Отсмеявшись вволю, ее старый знакомый принял невозмутимый вид.
— Катя, ваш отец порвал с политикой в октябре девяносто третьего. Он как раз не считал, что в ней все средства хороши. Я его уважаю и поэтому выслушал всё то, что мне говорил ваш друг.
— Вячеслав Владимирович, это на самом деле важно…
— Дайте закончить. Черномырдин и Чубайс для меня почти ничем не лучше Зюганова и Лебедя. Эту новую пиночетовщину 37 во имя светлого будущего я раскусил еще в девяносто первом. Но вашу просьбу я выполню, кассета сегодня же будет у Григория. Решение за ним.
— Спасибо, — сказала Екатерина. — Я сама вас найду.
Парламентарий из «Яблока» улыбнулся.
— Как диссидент со стажем, я вас понимаю. Звоните мне домой после девяти вечера или с семи до восьми утра. Если не застанете утром, связывайтесь с моей помощницей в Госдуме. Ее зовут Марина, она разыщет меня.
