Уже в дверях Ищенко неожиданно повернулся и прицелился из пистолета в Андрюшу. Тот загородился монитором. Ищенко удовлетворенно ухмыльнулся и строго сказал:"Не шали!" В приемной он, уже не заботясь о маскировке, сунул пистолет в карман брюк и с удивлением отметил, что у сидящего в кресле связанного охранника остались на лице темные очки, и это несмотря на ту встряску, которую тому пришлось пережить.
- Эй, ты живой?- подойдя к охраннику и пальцем сдвигая вниз треснувшие очки, спросил Ищенко. Страж замычал и разлепил опухшие веки.
- Какой осмысленный взгляд!- с уважением произнес капитан и вышел из приемной. Дорогу к выходу он нашел безошибочно, не забыв на глазах охраны пройти через истерически зазвеневший металлодетектор.
- Пардон, совсем забыл,- извинился капитан. Не замедляя шага, он извлек магазины из обоих бывших при нем пистолетов и швырнул через плечо сначала один "ПМ", потом другой. По холлу раскатился громкий металлический лязг, сменившийся гробовой тишиной. Стволы были наверняка зарегистрированные, и капитан расстался с ними без сожаления, дабы не навлечь на себя, чего доброго, обвинений в хищении оружия.
- Эй, ребята!- повернулся он к охранникам уже у самых стеклянных дверей, за которыми на улице маячили люди Корсакова. - На втором этаже в сортире ваш парень... По-моему, ему от курения стало плохо.
Двое охранников сорвались с места и бросились к лестнице на второй этаж, третий ринулся подобрать пистолеты, но поскользнулся и едва не разбил себе голову о гладкий мраморный пол. Клиенты банка оцепенело наблюдали за этой странной сценой. Капитан властным движением толкнул стеклянную дверь и вышел на улицу, в сияние знойного дня. Остановившись на тротуаре, он ласково похлопал ладонью по карману брюк, где лежал "прикуриватель", и в очередной раз помянул добрым словом ныне уже покойного рецидивиста по кличке "Фиксатый", у которого когда-то реквизировал эту незаменимую вещь. К кромке тротуара подкатила "девятка", водитель распахнул дверцу. Когда Ищенко устроился на переднем сиденье, водитель спросил:
- Ну как все прошло?
- Нормально,- пожал плечами капитан. - Поговорили. Слушай, брат, мне надо тут заехать в одно место... Ты меня там оставь, а сам поезжай. С командиром я свяжусь, как договаривались.
- Меня будут спрашивать, где ты,- возразил водитель. - Я лучше подожду, мне спешить некуда.
- Я к бывшей жене хочу заехать,- объяснил капитан, понимая правоту водителя. - Надо дочку проведать, давно пора.
И он назвал водителю адрес.
Заявив о желании проведать дочку, капитан слегка кривил душой - повидать ее он был бы рад, но как раз сегодня ему хотелось, чтобы дочери не оказалось дома. Его бывшая жена, при своем нынешнем супруге имевшая полную возможность не работать, в это время дня только завтракала, и потому Ищенко не сомневался, что ее-то он застанет. Дочка, по его расчетам, все-таки должна была находиться в школе, но насчет ее отчима Ищенко ничего не мог сказать с уверенностью: счастливый соперник капитана умудрялся с одинаковым успехом делать деньги и прохлаждаясь дома, и сидя в офисе. Однако успешные переговоры с крупным банкиром преисполнили Ищенко ощущением собственной силы и удачливости. В таком приподнятом настроении ему все казалось легко достижимым. Раньше ему бывало трудно нарисовать в сознании образ жены, но затем он заметил, что надо только вызвать из памяти ее взгляд - даже не глаза, а лишь выражение глаз, и все остальное нарисуется само собой. Он вспомнил внимательные карие глаза, словно излучающие тепло, и моментально добился того, чего хотел, словно наяву увидев роскошные черные волосы, матово-белую кожу, сильные стройные ноги... Капитан остановился и застонал, вцепившись руками в собственные волосы. Однако стон его не выражал отчаяния - стонал он скорее в шутку, вспомнив о том, что он уже два месяца не имел женщины. Влюбленный мужчина с легкостью строит воздушные замки, а капитан до сих пор был влюблен в свою жену, хотя и не признался бы в этом никому на свете. Потому-то он и представил себе, как застает Лену дома одну, как ловит на себе ее оценивающий взгляд и после нескольких фраз, брошенных уверенным тоном сердцееда, обнимает ее за талию, целует в ушко... В мечтах капитана и до этого момента, и далее все развивалось очень гладко. Однако когда в ответ на его звонок дверь открылась без оклика:"Кто там?", его эйфория начала стремительно сходить на нет. Лена не отличалась храбростью и могла открыть без оклика только в том случае, если ее муж находился дома. Так оно и оказалось - за ее спиной в глубине квартиры маячил муж, пристально оглядевший Ищенко из-под очков, словно видел его в первый раз. "Привет, Леня",- кивнул ему Ищенко, тот молча кивнул в ответ и скрылся. Жена отступила на пару шагов, и капитан смущенно затоптался в прихожей, потому что дальше его не звали.
- Насти нету?- кашлянув, спросил он.
- Ты же знаешь, что она в школе,- ответила жена. Капитан почувствовал себя идиотом, хотя на самом деле глупой была реплика жены: ее бывший муж никак не мог в точности знать, где находится его дочь, тем более в такое время, когда до летних каникул оставались считанные дни. Ищенко вдруг понял, что не может сформулировать цель своего визита, и оттого почувствовал себя вдвойне неуверенно. Жена нарочно молчала, выжидательно глядя на него. Наконец капитан кашлянул и произнес:
-Послушай, тут вот какое дело... Ты не могла бы завтра Настю на дачу увезти?
- С какой стати?- холодно осведомилась жена. Ищенко понимал, что она видит желание в его глазах. Капитан никак не мог придать твердость своему взгляду и презирал себя за это. К тому же рядом с женой он уже с давних пор испытывал чувство вины. Капитан Ищенко, этот рыцарь справедливости, умудрился ни разу не спросить себя о том, на чем, собственно, основаны претензии ее супруги на какое-то особое обеспечение жизненными благами. Он, разумеется, отдавал ей всю зарплату до рубля, но больше дать не мог, поскольку взяток не брал, а на дополнительные заработки у него времени не оставалось. В результате Ищенко постоянно ходил без копейки в кармане и если его товарищи договаривались выпить, то ему приходилось делать вид, будто он не слышит их разговоров. Если же его прямо приглашали в компанию, то он выпивал на халяву, чего, по правде говоря, терпеть не мог. В благодарность супруга постоянно намекала капитану на то, что она - человек земной, живет на земле и возвышенные понятия вроде долга и справедливости, с которыми так носится Ищенко, от ее жизни очень далеки. Отсюда супруга делала вывод, что она сама вправе позаботиться о своих интересах, раз этого не желает сделать капитан. Постепенно туманные намеки начали переходить в прямые нападки и обвинения. Капитан, разумеется, порой огрызался, но не потому, что чувствовал себя правым, а лишь из инстинкта самосохранения - дабы не оказаться окончательно втоптанным в грязь. На любимую работу он уходил с тем же чувством, с каким пьяница, накануне торжественно давший зарок, бежит от семьи к дружкам, чтобы снова вдребезги с ними нализаться. Так что ни о каком ощущении правоты и речи быть не могло. Ищенко не приходили в голову самые простые соображения - к примеру, о том, насколько скверно стало бы "земным людям" "жить на земле", если бы все так же, как они, рассуждали о долге и справедливости. Капитана сражал наповал аргумент жены насчет того, что многие его товарищи, с которыми он начинал службу, давно уже уволились из органов, перешли в бизнес и теперь стали богатыми людьми. Крыть было нечем: деньги у этих ребят и впрямь водились и, как казалось нищему капитану, в неограниченном количестве. Во всяком случае, их жены очень скоро забыли о том, что такое безденежье, и одевались так, словно одним своим видом хотели напомнить Ищенко о его житейской неполноценности. Капитан безвольно тащился по течению жизни, снедаемый чувством вины, и не догадывался указать жене на то, что его коллеги, которых она ставила ему в пример, из великих охотников, всеми уважаемых и полных сознания собственной силы, ныне превратились в заурядных обывателей, каких миллионы, трясущихся за свои нечистые деньги, а порой и за свою шкуру. Капитан, достигший, возможно, одной из наивысших ступеней человеческого совершенства, с этой ступени с завистью смотрел вниз, где копошились, подгоняемые своими низменными инстинктами, миллионы различных на вид, но по сути совершенно одинаковых человекоподобных букашек, к которым по глупости, а вовсе не от большого ума, примкнули многие коллеги капитана. Ищенко был достаточно влюблен для того, чтобы повторить их глупость,- не хватало ему лишь обычной человеческой низости, заставляющей многих самое ценное в себе разменивать на пошлые житейские блага. В итоге Ищенко продолжал работать сыщиком, упрекая себя за слабоволие, и потерял жену, которая ушла к богатому человеку. Впрочем, до окончательного разрыва ему пришлось выслушать множество упреков, заставлявших его боязливо сжиматься, словно потревоженную божью коровку. Капитану не приходило в голову, что его жена просто не понимает, с кем имеет дело: человек, сносивший от нее упреки в бесхребетности и никчемности, легко укрощал таких человекоподобных монстров, при одном взгляде на которых его самоуверенная супруга тут же обдулась бы от страха.
