— Он подал заявление об уходе, — ответил Каббин, прежде чем Келли успел открыть рот.
Тот не стал поправлять отца.
«Это значит, что его вышибли, и, готов спорить, я знаю, почему», — подумал Пенри.
— Что ж, Дон, тогда получается, что в этой комнате ты единственный, кто не служил в правоохранительных органах. Я провел в ФБР одиннадцать лет, за что мистер Гувер отблагодарил меня крепким рукопожатием. Питер пять лет работал в ЦРУ, а Тед служил в налоговой полиции. Семь лет, не так ли, Тед?
— Восемь, — поправил шефа Тед Лоусон.
— Тебе нравилась служба в полиции, Келли? — спросил Пенри.
— Очень, — ответил Каббин-младший.
— Вы ушли с работы для того, чтобы помочь отцу?
— Что-то в этом роде.
— Если исходить из того, что я слышал, Дон, тебе действительно потребуется помощь.
Каббин насупился.
— Я не знаю, где ты черпаешь информацию, но похоже, что у Сэмми.
— Перестань, Дон. Ты понимаешь, мы прилетели сюда не для того, чтобы дурачиться. Сэмми серьезно подготовил свою предвыборную кампанию.
— И вчерашняя передача, — Питер Мэджари дважды цокнул языком, — сыграла ему на руку.
— Одна передача не решает исход кампании, — отрезал Каббин.
— Именно об этом мы и хотели поговорить, — мягко заметил Пенри. — О твоей предвыборной кампании и о том, чем мы можем помочь. Но сначала неплохо бы перекусить.
Ленч им подали в номер. Келли позаботился о том, чтобы отец смог запить салат и бифштекс двойным бербоном. Во время еды Уолтер Пенри рассуждал о судьбах страны и мира, причем Келли пришел к выводу, что под некоторыми утверждениями Пенри не без удовольствия расписался бы и Аттила. Келли уже подумывал о том, чтобы поддеть Пенри, от самоуверенности которого уже начинало тошнить, когда тот повернулся к Каббину.
— Мы с тобой, Дон, всегда мыслили одинаково и…
— Что? — Каббин оторвался от стакана, уже опустевшего на три четверти.
— Я говорю, что мы всегда мыслили одинаково.
— Уолтер, ты хороший парень, но иной раз несешь такую чушь.
Пенри решил дать задний ход.
— Разумеется, у каждого свой взгляд на вещи, но обычно мы оказываемся по одну сторону баррикад.
Каббин теперь смотрел на Пенри. «Я ему ничего не должен, — сказал он себе. — Наоборот, он у меня в долгу. Так что мне нет нужды выслушивать его пустопорожние разглагольствования».
— Ты знаешь, чем я занимался последние пятнадцать минут, Уолтер? Слушал всю эту белиберду, которой ты нас потчевал, и думал, как может взрослый человек говорить такие глупости? Верить-то в них просто невозможно.
— Знаешь, Дон, для того, чтобы быть друзьями, необязательно соглашаться во всем.
— Да при чем здесь дружба? Среди моих лучших друзей есть круглые идиоты.
— А с чем конкретно вы не согласны, Дон? — Мэджари, как обычно, интересовали детали, особенно те, что провоцировали конфликт.
— Со всем, — ответил Каббин. — Меня никто не называет либералом, во всяком случае, с пятьдесят второго года, когда я поддержал Эйзенхауэра, а не Стивенсона. Сомневаюсь, чтобы сегодня я поступил бы так же, но тогда я думал, что Айк лучше справится с обязанностями президента. И не моя вина, что эта работа оказалась ему не по плечу. Мне это не прибавило популярности. И я уже не получал приглашений из Белого дома, когда в шестьдесят четвертом начал протестовать против войны во Вьетнаме. А теперь позвольте сказать, что побудило меня пойти на это. Я не разбираюсь в военных или иностранных делах, но вот считать я умею неплохо. А потому заглянул в бухгалтерские книги. Философия у меня простая, возможно, кто-то в наши дни сочтет ее устаревшей. Я верю в то, что в нашей стране каждый должен иметь достаточно еды и одежды, крышу над головой, возможность получить образование и врача, к которому можно обратиться в случае болезни. Это должно быть у всех, наравне с воздухом, которым мы дышим. Понять это не трудно?
— Ты очень ясно все излагаешь, чиф, — улыбнулся Келли.
— Так вот, я заглянул в бухгалтерские книги, сравнил дебет с кредитом и понял, что нам надо выбирать: или страна с высоким уровнем жизни для всех, или война в Юго-Восточной Азии. А вместе не получалось. Не хватало денег. Я решил, что лучше уж нам всем жить богато, о чем прямо и сказал. И потом постоянно твердил об этом. Джордж Мини так разозлился, что шесть месяцев не разговаривал со мной. И заговорил вновь лишь потому, что ему потребовалась какая-то услуга. Два года я один выступал против войны, не считая чокнутых и наркоманов, пока наконец общество не сочло борьбу против вьетнамской войны респектабельным занятием. И поверь мне, Уолтер, пятидесятипятилетнему мужчине далеко не в радость внезапно стать любимчиком этих леваков и длинноволосых хиппи, но, видит Бог, я им стал. Я даже получил письмо от Нормана Мейлера.
— Тогда я не соглашался с тобой, Дон, — подал голос Пенри, — но, как ты помнишь, отмечал твое мужество.
Каббин усмехнулся.
— Ты говорил, что я совершаю глупейшую ошибку.
— Теперь-то мы все в одной команде. По крайней мере, в вопросе о вьетнамской войне.
— Может, нам лучше поговорить о другой войне, в которой нам только предстоит поучаствовать? — предложил Мэджари.
Но Каббин еще не закончил.
— Знаете, что говорит сейчас Сэмми? Утверждает, что именно он убедил меня выступить против вьетнамской войны. Да в шестьдесят пятом году этот безмозглый кретин понятия не имел, где находится Вьетнам. Знаете, что я сделал, когда умер Старик Фелпс? Я покопался в его сундучке и назначил секретарем-казначеем самого заштатного, никогда не высовывающегося регионального директора, поверив в его болтовню о личной преданности. Черт, именно я вытащил Сэмми с завода в Шенектади и назначил инструктором. Двенадцать лет тому назад Сэмми работал на гидравлическом прессе и получал два доллара семьдесят шесть центов в час. И был счастлив, потому что раньше ему платили еще меньше. Он с трудом закончил школу и какой-то вечерний колледж и, если бы не я, по-прежнему вкалывал бы на своем заводе. Я научил этого урода всему, что он знает, а теперь он хочет сесть на мое место и говорит всем, что я потерял связь с рядовыми членами профсоюза.
Келли решил вмешаться до того, как виски и злость утянут отца в пучину жалости к самому себе.
— Ты забыл научить Сэмми только одному.
— Чему же?
— Благодарности.
«Ты слишком много болтаешь, — сказал себе Каббин. — Пусть поговорят и они».
— Да, ты прав. Он не знает, что такое благодарность.
— Тогда, Дон, ему стоит преподать еще один важный урок, — вставил Мэджари.
— Какой?
— Научить его сохранять достоинство при поражении.
Каббин улыбнулся.
— Я бы хотел преподать ему этот урок. Очень хотел.
— Думаю, мы можем тебе в этом помочь, — заметил Пенри.
— Я же говорил тебе, Уолтер, у нас нет денег.
— Заботу о деньгах предоставь нам. Я уверен, что мы их добудем.
— Откуда?
— У тебя много друзей, Дон, которые не хотят, чтобы ты уходил, а еще больше тех, кто готов тебе помочь, если их попросят об этом. Этим мы и займемся — попросим их.
— Кого? — уж Каббин-то знал, что никаких друзей у него нет.
— Скажем так, это твои друзья, которые хотят остаться друзьями. И они полагают, тебе нет нужды знать, что ты у них в долгу.
— И сколько же я им задолжаю?
— Триста, может, четыреста тысяч, — ответил Пенри. «Эти деньги, — подумал он, — ты получишь на руки. Остальные я потрачу, как сочту нужным».
— Господи! — выдохнул Каббин. — Так много?
— Да.
— Это чистые деньги?
— Да, разумеется. Но от анонимных дарителей.
— Что же мне делать? Уолтер, я не верю ни в каких друзей.
— Мне неприятно это слышать, потому что они действительно твои друзья. И от тебя им ничего не нужно. Лишь бы ты остался на своем месте.
— Никаких обещаний?
— Абсолютно никаких.
— А в чем твоя заинтересованность, Уолтер? Ты же за просто так и пальцем не шевельнешь.
— Твои друзья оплатили мои услуги, так что теперь я в полном твоем распоряжении. Мы готовы тебе помочь, Дон, если ты этого захочешь.
— У меня уже есть руководитель предвыборной кампании и специалист по ее организации, то есть по контактам с общественностью.
— Мы это знаем, — кивнул Мэджари. — И не хотим участвовать в вашей кампании на этом уровне.
— Какой же уровень вас интересует, господа? — полюбопытствовал Келли.
— Прокрути нам пленку, Тед, — Мэджари повернулся к Лоусону.
Тот кивнул, поднялся, подошел к магнитофону.
— Включать?
— Одну минуту, — остановил его Пенри. — Келли, вы вот спросили, какой уровень нас интересует, и, должен признать, это очень важный вопрос. Мы не будем вмешиваться в реализацию намеченной стратегической линии кампании. Для этого у Дона есть компетентные исполнители. Свою задачу мы видим в подборе материала, который можно использовать по ходу кампании. Мы также возьмем под плотную опеку наших противников, чтобы предугадать их последующие ходы и заставить ошибаться. Кампания будет короткой, но грязной. И наша задача состоит в том, чтобы не вылить на них больше грязи, чем они выльют на нас. А теперь включай магнитофон, Тед.
