– В «Ночхалле» работают, в основном, чеченки-беженки. Есть еще два-три мужчины, но не чеченцы, а пакистанцы. Организовывают бесплатные обеды, раздают палатки и одеяла бездомным, продукты… Их из ооновских организаций привозят, но еще и сами покупают… Всяких нищих и калек туда стекается немало, но трудно определить, имеют они отношение к боевикам или нет… Не заметил, чтобы Хамилла ездила на какие-то секретные встречи, ночью там… Правда, нельзя быть уверенным, я отвлекался на Идриса…
– А с ним что?
– С ним вообще никаких вопросов. Все открыто, официально. Деловые партнеры, переговоры в «Марриотте» или «Сирене» [22], вечерние приемы, шикарные весьма…
– Что значит «с ним вообще никаких вопросов»? – встрепенулся Ксан. – А с Хамиллой все-таки какие-то вопросы обозначились?
– С Хамиллой… – начал было Марат, но в этот момент из дежурки на улицу выскочил взволнованный комендант и, увидев Ксана, надрывно закричал:
– От посла звонили! Алексей Семенович, сам! Вас дожидаются! Что-то очень срочное! Просили поторопиться! Они уже в трубку ругаются! Пожалуйста!
– Все, бегу! Увидимся! – Ксан хлопнул Марата по плечу. – Прости, надо выяснить, что у них там стряслось. Потом договорим!
– Как угодно, – Логия надменно отвернулся, решив про себя, что больше он Ксану ни о чем напоминать не будет.
* * *
После того, как Старых ввел в курс дела всех присутствовавших, на совещание вызвали Сеню Модестова. Он вошел, потупился и застыл перед широким столом для заседаний, за которым расположились Харцев, Баширов, Старых, Ксан, Шантарский и Талдашев.
– Кто это принес? – Резидент помахал рукой, в которой было зажато изжеванное письмо Имтияза. Модестов мучительно соображал – хвалить его будут или ругать, и какое-то время «играл в несознанку»: мол, ничего не помню, ничего не знаю. Но фактами его приперли к стене, и юное дарование раскололось.
– Пак один старый передал. Вчера приходил.
– Внесли в книгу регистраций его данные?
– Нет, а надо было? Он же – только письмо передать…
– И ничего больше не хотел?
– Да обычную ерунду нес! – жалобно заныл Сеня, почуяв неладное. – Они ж все хотят посла или консула, деньги выпрашивают или бесплатную визу. Навидались мы этой публики…
– Вы, Модестов, как давно в атташе ходите? – перебил его Харцев.
Сеня уже проклинал себя за то, что сразу не швырнул письмо этого старикана в корзинку для мусора или еще лучше – в шреддер. Это было бы самое правильное. Тогда оно не попало бы на глаза Шантарскому, который притащился в консотдел и принялся проверять почту.
– Где-то год, Матвей Борисович, – подобострастно известил Сеня. – Скоро можно будет на третьего[23] подавать, на ранг и на должность.
Атташе – самый низкий дипломатический ранг. Молодой дипломат должен проработать в этом качестве не меньше одного года, чтобы получить право на повышение. Это означало новый, более высокий статус, рост заработной платы.
– Придется подождать, Модестов, – сурово объявил посол. – Чтобы повышение получить, головой нужно думать, а не задницей. Впрочем, что я… Вы видно никаким местом не думаете. Даже задницей. Свободны.
– Может, в следующий раз не будешь отшивать посетителей, не разобравшись, кто они и что, – добавил Ксан.
Сеня сглотнул слюну, повернулся и на подгибающихся ногах покинул кабинет.
– Ты что такой зеленый? – спросила Микаэла, сидевшая на столе и болтавшая ногами. – Обидел кто?
– Заткнись, дура! – чуть не плача выкрикнул Модестов, давно потерявший надежду сблизиться с секретаршей. – Не твое дело…
Микаэла хмыкнула. Она не собиралась ругаться с помощником. Он был ей неинтересен.
Тем временем в кабинете посла страсти накалялись.
– Это катастрофа, коллеги, полная катастрофа! – Посол воздевал руки к небу, точнее, к потолку, который, как и все стены, и пол кабинета, был защищен против прослушки. Говорить там можно было, не опасаясь технически продвинутых устройства слежения и наблюдения цэрэушников и орушников или больших ушей Сени Модестова.
– Уже второй звонок прозвенел, – заметил Ксан. – Сперва было предупреждение Идриса, которое мы сочли недостаточно весомым и конкретным… – слово «мы» он произнес с такой саркастической интонацией, что не оставалось сомнений: он в число этих «мы» не входил, – а теперь появилась и конкретика. Игнорировать ее, по-моему, никак нельзя. Конечно, если бы Модестов не был таким остолопом…
– Хватит о Модестове! – застенал вконец расстроенный посол. – Срывается такое мероприятие! Такой вклад в развитие двусторонних отношений!
– Да погодите вы сокрушаться, – Старых остановил посла. – И ты, Ксан, не сгущай краски, не нагнетай драматизма. Нам и так от драматизма деваться некуда…
– Не нагнетать, так не нагнетать. – Ксан продемонстрировал покорность и послушание. В действительности он был уязвлен, хотя понимал, что резидент, исходя из конъюнктурных соображений, решил поддержать посла.
– Давайте спокойно поразмыслим, – предложил Старых. – Итак, мы получили письмо, подписанное неким Имтиязом Ханом, который сам же его и доставил. Еще раз зачитаю.
Резидент надел очки и взял в руки текст.
«Уважаемое русское посольство, уважаемый русский посол! Я с огромным уважением отношусь к Вашей стране и не могу допустить, чтобы развернутая терроризмом бесчестная война нанесла ущерб нашей дружбе и сотрудничеству. Пакистан и Россия должны вместе противостоять бесчеловечному насилию и обеспечить мирный порядок в регионе. Поэтому предупреждаю о готовящемся нападении на высокочтимое собрание в Пешаваре 23 декабря этого года, которое должно ознаменовать открытие общества пакистано-российской дружбы. Нападение готовит вооруженная группировка Шабир Шаха, которая уже не раз сумела запятнать себя кровавыми преступлениями.
Большую часть своей жизни я состоял в рядах боевиков и был причастен ко многим их разбойным деяниям. Хочу искупить свою вину. Имтияз Хан».
– Насколько точен перевод? – подал голос Джамиль Джамильевич.
– Точнее не бывает. Переводили мои сотрудники. Отпечатано в одном экземпляре. На данный момент считаю этот материал совершенно секретным.
– Следует доложить в центр, – посоветовал Талдашев.
Алексей Семенович принялся рисовать на листе бумаги. Сначала квадрат, который разделил пополам. Потом соединил противоположные углы и заштриховал образовавшиеся треугольники.
– Само собой, доложить следует, но нужно понять, что именно докладывать. Как нам стало известно, в тот же день Имтияз Хан был убит. Очевидно, это произошло сразу после того, как он покинул посольство…
– В газеты пока попала самая общая информация. «Джанг», «Ньюс» и прочие пишут примерно одно и тоже. Вот… – Шантарский развернул ежедневную газету.
– Дай-ка. – Алексей Семенович снова водрузил на нос очки, взял из рук Шантарского газету.
– «Обнаружен труп в Дипломатическом анклаве…» Так… «Имтияз Хан, 59 лет, без определенных занятий, убит выстрелом в сердце. Оружие – „беретта 92F“ местного производства[24]. Как заявил суперинтендант полиции Хашми, террористический след исключается. Скорее всего, мы имеем дело с обычным ограблением. Вместе с тем сам факт, что это произошло в наиболее охраняемом районе города…»
Резидент снял очки, близоруко сощурился.
– Пока журналюги не знают, что Имтияза «хлопнули» после посещения им нашего посольства. Но рано или поздно докопаются, это для них лакомая сенсация.
– В полиции обещали, что не докопаются, – сказал Талдашев. – Не хотят, говорят, повредить нашим добрым отношениям.
Старых презрительно презрительно выпятил губу. Мол, знаем цену их обещаниям.
– Кто это заявил?
– Хашми, кто же еще…
– А какие-то подробности про этого… Хана… они выяснили? Не поделились?
– Поделились, – с довольной миной сообщил Талдашев. В его обязанности входило поддержание контактов с полицейскими чинами. Общаться с ними Бахыт Бахытович, любил. В органах правопорядка его принимали с большим уважением, угощали, делали подарки. Он ощущал свою значимость, всю важность своего статуса и любил поболтать со стражами порядка о судьбах Пакистана, России и мира, и вообще о том, о сем. Проку от таких встреч был немного, поскольку по-настоящему разговорить собеседника, чтобы получить от него ценную информацию Талдашев не умел, однако какие-то сведения в клюве он все-таки приносил.
– Сказали, что родился этот Имтияз в Мултане. Был шорником, владел мастерской, потом разорился. Бродяжничал, занимался мелким мошенничеством. Кроме того, газеты продавал, мыл машины. Его завербовали в «Хизбул-моджахеддин» еще в те годы, когда эта организация была на подъеме и вела вооруженную борьбу в Кашмире. Когда «Хизбул» развалилась, Имтияз перебрался на северо-запад, туда в начале нулевых переместился центр терактивности. Завербовался в одну из группировок, которая входила в «Техрик-и-Талибан-и-Пакистан», «Движение талибов Пакистана», принимал участие в нападениях на пассажирские автобусы, отделения полиции, офисы ооновских организаций…
