— Хорошо, я поговорю с водителем, — сказала Снежана, поспешно выходя из пещеры.
— Помогите мне. Давайте вынесем ее и положим в тень, — попросила Джин иракскую женщину.
Они взялись за подстилку с двух сторон. Нести девушку было тяжело, но смотреть на пострадавшую просто не хватало мужества. На улице Милиса выглядела еще ужаснее. Все тело посинело, утратив бордовый цвет, и в некоторых местах уже начался некроз тканей. Вместе с Калой Джин положила Милису под небольшой сосной, перевернув верблюжью подстилку, на которой она лежала. Это дерево молодая женщина выбрала, чтобы повесить на его сук бутылку с лекарством для капельницы.
— Пожалуйста, Кала, накройте ее пока простыней. Сейчас я поставлю капельницу, потом будем смотреть на результаты и делать уколы, — попросила Джин.
— Как ее дела? — спросила подошедшая Снежана.
Рядом с ней Джин с изумлением увидела водителя.
— Он решил выключить счетчик и остаться, — объяснила Снежана. — Я сказала ему, это сделали сирийские генералы. Он готов помочь, если что-то тяжелое надо носить, да и вообще во всем. Может, лучше перенести ее в машину?
— Пока не надо. Там нет достаточного пространства для закрепления капельницы. Снежана, вы умеете обращаться со шприцами? Не делать уколы, а набрать, например, лекарство? — спросила Джин.
— Да, могу, — ответила та.
— Тогда подготовьте мне обезболивающее, в зеленой упаковке, причем всю ампулу, а также антибиотик. Он находится в упаковке с белой этикеткой, тоже всю ампулу, — попросила Джин.
Наклонившись над рукой женщины, она осторожно вставила катетер, закрепила его лейкопластырем, потом взяла бутылку физраствора, замотала ее в полиэтиленовый пакет, разорвав его впереди, чтобы было видно, как расходуется лекарство, и повесила пакет с бутылкой на сук. После столь тщательных процедур Джин воткнула трубку капельницы и, прогнав физраствор, подключила трубку к катетеру.
— При ожогах вся вода внутри высыхает быстро. Надо обязательно поддерживать водный баланс. Раньше это считалось недопустимым, но теперь — норма, — сказала она.
— Уколы готовы? — повернулась Джин к Снежане.
— Да, готовы, Зоя, — та протянула ей набранные шприцы.
— Хорошо, все правильно, — внимательно осмотрев работу новой подруги, кивнула Джин.
Приподняв простыню, она осторожно уколола женщину в бедро.
— Через полчаса подготовь мне укол витаминов и укрепляющего для печени, — попросила молодая женщина Снежану. — Точно так же, по полной ампуле. Теперь посмотрим, что у нас здесь, — Джин откинула простыню. — Кала, вы смазывали чем-нибудь раны? — спросила она беженку.
— Нет, ничем, госпожа.
— Тогда нам предстоит нелегкая операция. Все эти раны надо обработать. В том числе убрать червей. Впрочем, они могут снова появиться. Черви будут лезть, пока организм сам их не выгонит, укрепившись. Их надо будет постоянно удалять. Вас как зовут? — Джин повернулась к водителю.
— Бабак, — ответил тот.
— Вот, Бабак, сейчас я покажу вам, как надо правильно резать лук и строгать мыло. Подавайте мне, а я буду обрабатывать раны, — Джин достала из корзины нож и ополоснула его спиртом. — Кала тоже мне поможет. Я буду вскрывать струпья, чтобы кровь сама вымыла инфекцию, а вы, Кала, промывайте раны мылом со спиртом и закладывайте луком. Лук, Бабак, мешайте с маслом, — женщина показала на бутылку, которую дала ей Абия, — с маслом он потеряет горечь, и останутся только целебные свойства. У вас найдется в машине какая-то посуда?
— Да, у меня есть картонные плошки, на которых обычно продают виноград в супермаркете.
— Подойдет, — одобрила Джин. — Возьмите второй нож. Масляный лук кладите прямо внутрь, в рану, он обеззараживает. Вместе я думаю, мы справимся быстрее. Лук, конечно, щипит, но обезболивающее наверняка подействовало. Думаю, Милиса ничего не почувствует.
— Она выживет? — испуганно спросила Снежана, набирая в шприц лекарство.
— Не знаю, — Джин пожала плечами. — Это в немалой степени зависит от ее организма, но если она до сих пор не умерла, не получая никакой помощи, значит, организм борется. Мы ему поможем. В дальнейшем судьбе этой женщины не позавидуешь, — Джин вздохнула. — Потребуется не одна пластическая операция для приведения в порядок хотя бы лица и рук. Ожоги неглубокие, скорее всего, второй степени. Надежда есть.
За физраствором поставили капельницу с глюкозой. На обработку всех ран ушло около двух часов. Женщину осторожно перевернули — на спине положение оказалось еще более угрожающим, фактически вся набухшая волдырями кожа уже не багровела, а казалась лиловой.
— Ее ни разу не переворачивали? — Джин удрученно покачала головой и взглянула на Калу.
— Не переворачивали. Мне не приказывали, госпожа, — спокойно ответила та.
— Понятно, — Джин тяжело вздохнула.
«Как самой догадаться, что раны хотя бы надо обветривать и немного держать на кислороде?»
— Мы, на удивление, успели сегодня. Завтра ожидался стопроцентный некроз, то есть полное отравление организма и смерть от токсического шока. Впрочем, первую стадию мы как раз застали, — заключила женщина, взглянув на Снежану.
— Ой, смотри, она приоткрыла глаза. Она хочет что-то сказать, — Снежана упала на колени перед больной женщиной, поддерживая ее голову.
— Не отвлекайся, пожалуйста, — строго одернула ее Джин. — Сказать она все равно ничего не может. Слава богу, хоть пришла в себя. Мы все правильно делаем. Надо как можно скорее обработать спину.
Еще час пришлось возиться со спиной. После всех процедур женщину аккуратно завернули в простыню и отнесли в машину.
— Мы отвезем тебя в безопасное место, с лечением. Ты поправишься, — взволнованно говорила ей Снежана.
Милиса молчала и только чуть заметно моргала изуродованными, обожженными веками.
— Она слышит? — тревожно спросила Снежана.
— Слышит, конечно, — ответила Джин. — Кала, вы поедете с нами? — спросила она иракскую беженку. — Вы можете помогать хозяйке дома ухаживать за Милисой.
— Как прикажете, госпожа, — мусульманка в хиджабе покорно склонила голову.
— Я твоим скажу, ты теперь на другом месте будешь, а навещать тебя нельзя. Платить буду как раньше, даже больше, — пообещала ей Снежана.
— Как прикажете, госпожа, — произнесла женщина едва ли не равнодушным голосом.
Джин поймала себя на мысли — за все время, пока они занимались с пострадавшей, она толком ни разу даже не разглядела лицо Калы. Это казалось странным и вызывало определенные подозрения. Впрочем, прятать лицо для женщины на Востоке равнозначно обычаю для женщины на Западе умываться по утрам. Совершенно обычное дело.
Милису положили в машину, Кала и Джин сели на заднее сиденье, рядом с ней. Было тесновато, но иначе никак. Снежана заняла свое место впереди, рядом с водителем. Машина развернулась и начала медленно спускаться на трассу. Несмотря на уверения Снежаны, Джин волновалась, как именно они проедут блокпост, но все прошло благополучно. Завидев машину, военные подняли шлагбаум и пропустили, даже не остановив.
— Видишь, как шелковые! Досматривать не стали, ни туда, ни обратно. Вези кого угодно и что угодно! — восторженно воскликнула Снежана.
«Именно, — грустно подумала Джин. — Хоть что, хоть кого. Некоторые журналисты до сих пор удивляются, как на территории Сирии могут базироваться боевики, когда там такой строгий режим и все под контролем. Режим-то строгий только внешне. Суровый тем, что военных на государственной кормушке и полицейских слишком много, а на самом деле все изнутри трухлявое. Междусобойчик… Ты — мне, я — тебе. Одна из главных и страшнейших разновидностей коррупции, когда своим все можно, а главное — в свои попасть, как ржавчина проела всю государственную машину. Только тронь пальцем — она развалится. Если и держится, то только на страхе потерять все у тебя имеющееся. Не зря все независимые СМИ твердят о крайней ненадежности сирийской армии, и во время восстаний целые подразделения переходят на сторону оппозиции. Их потом отлавливают, расстреливают, издеваются над членами семей, но подобное никого не останавливает. Видимо, дальше терпеть невозможно. Моральный авторитет власти равен нулю, и даже опустился до отрицательных значений, то есть вызывает не только недовольство во всех слоях, в том числе и среди низших чинов армии, а отторжение. Если у власти нет морального авторитета, то никакие штыки ее не удержат».
— Мы подъезжаем, подъезжаем, встречай! — Снежана кричала по телефону Абии, и этим отвлекла Джин от ее тягостных размышлений.
Машина снова въехала в деревню, проехала мимо поста сирийского Красного Креста, свернув в проулок и доехав до окраины, подкатила к дому Абии. У Джин заныло сердце. Тропинка, ведущая в Израиль, рядом. Сейчас бы бросить все, бежать по ней, не оглядываясь, из страшной, бесправной, жестокой страны Сирии, где озверевшие от ярости генералы могут запросто превратить в вареный кусок мяса живого человека, причем совершенно безнаказанно. Ничего им за это никогда не будет. Бежать к своей демократии, проклинаемой генералами и их покровителями в Тегеране и Москве. При ней ничего подобного никогда не произойдет, ведь суд независим от государства и избирается народом. Бежать к Алексу, в Тель-Авив, а оттуда до провозглашенной «империей зла» Америки на самолете рукой подать, всего несколько часов пути. Там можно махнуть во Флориду, к маме, повидаться с Джеком и, глядя на бескрайний океан, забыть обо всем случившемся. Пусть они здесь живут как знают, хлебают ложками асадовское варево диктатуры, пока не наедятся и не лопнут. Нельзя. Как говорил Дэвид, волшебник Гендальф, торопитесь творить добро, вас ждут еще в одной угнетенной стране, надо протянуть руку помощи тем, кто там борется, еще осмелился бороться. Если мы им не поможем, что будет? На кого им надеяться? Значит, все малодушные мысли надо отбросить прочь, то есть исполнять свой долг и не распускаться. Иначе можно совершить непоправимую ошибку.
