Никогда не забыть мне 1 февраля 1946 года. В этот день Золтан Тильди был избран президентом республики.
По улице двигалась торжественная процессия.
Впереди шествовал новоиспеченный президент с личным секретарем Лаци Йекели. За ними выступал Бела Варга, председатель парламента, в сопровождении старейших депутатов; затем шли Ференц Надь, теперь уже премьер-министр, Бела Ковач, министр без портфеля, Эндре Миштет и другие министры, а с ними бургомистр Будапешта Йожеф Кеваго, для меня — просто Йошка. Одним словом, налицо был весь цвет моей партии. Теперь эти люди занимали высшие должности в государстве. А я, их соратник и друг, тайком наблюдал за их торжественным шествием из-за зарешеченного окна монашеской кельи с высоты четвертого этажа. Поразмыслив немного, я пришел к убеждению, что они вряд ли вспоминают обо мне. Какое им дело, где я и что со мной? Просто обо мне забыли…
Оказалось, не совсем. Не помню уже точно, спустя сколько дней после церемонии возведения Тильди в должность президента меня навестил Балинт Арань вместе с Лаци Дюлаи, моим непосредственным начальником. Я принял Дюлаи крайне холодно, даже не ответил на приветствие. Позже я понял, что он отнюдь не был виновником всех моих злоключений. С течением времени я убедился, что и он, и Бела Ковач оказались такими же обманутыми и брошенными на произвол судьбы марионетками, как и я сам, но в тот момент я был очень сильно обижен на Лаци.
— Не валяйте дурака, ребята! Будьте терпимы хотя бы друг к другу! — взмолился Балинт Арань. — Разве ты не понимаешь, Миклош, что Лаци ни в чем не виноват? Лучшее тому доказательство — то, что он сейчас здесь, у тебя.
Мы помирились. Я пожал Лаци руку, тем более что в общем-то я всегда хорошо к нему относился. Кроме того, мои горестные размышления в одиночестве уже приподняли передо мной завесу, скрывавшую истинное положение дел. Правда, тогда я еще не догадывался о закулисной игре и о тех позорных поступках, которые совершали наши партийные вожди.
Дюлаи объяснил мне, какая обстановка создалась в стране после выборов. Бедняга, он уповал на будущее с такой же наивной доверчивостью к закулисным западным советчикам, как и я, и почти все мы. Правда, в моем сознании уже тогда зрели первые ростки горького сомнения, но я старался объяснить это исключительностью своего положения, роковым стечением обстоятельств и, что греха таить, продолжать верить и надеяться.
Дюлаи рассказал, что все оказалось намного сложнее, чем мы рассчитывали, и приход к реальной власти вопреки формальным результатам выборов может быть достигнут только после долгих и упорных переговоров. Наши лидеры решили, что я не должен сидеть запертым в четырех стенах. Они искали выход и нашли его.
— Что же мне предлагают? — спросил я с надеждой.
— Завтра на рассвете я приеду за тобой на машине, принадлежащей Беле Ковачу. Ты поедешь в область Зала, в местечко Заласабар, где разыщешь дядюшку Йожефа Сабо. Он владелец хутора и тесть Михая Чордаша, нашего общего друга. Дядюшка Йожеф уже ждет тебя. Там ты будешь жить в человеческих условиях и спокойно дожидаться добрых перемен.
На другой день меня действительно «похитили» и благополучно довезли до Секешфехервара. И хотя на выезде из Будапешта стояли контрольные посты из таможенников и пограничников, машину с министерским номером никто не остановил.
Весна уже вступила в свои права. Я глядел в окно на зеленеющие поля и рощи, и настроение у меня, вырвавшегося наконец из четырех стен, было преотличное.
В Секешфехерваре, однако, мой энтузиазм несколько увял. Выяснилось, что поезда на Надькапижу переполнены и дальше мне придется ехать, устроившись на крыше вагона.
В моей короткой, но богатой событиями жизни случалось многое, но такого еще не было. Однако выбора у меня не оставалось, и я, кое-как вскарабкавшись на крышу вагона, снова оказался на высоте. «Примерно так же, как моя партия — на вершине власти», — с усмешкой подумал я.
На крыше устроилось много людей, в основном то были мешочники, эти неизбежные спутники послевоенной разрухи, со своим багажом — корзинами, рюкзаками, ободранными чемоданами и прочим скарбом. Путешествие оказалось необычным и на редкость интересным. Правда, свежий ветерок насквозь пронизывал меня в моем легком пальтишке, а черный дым с искрами из паровозной трубы тоже не доставлял особой радости. Зато окружающий мир после долгого сидения взаперти поражал. Зеленеющие перелески и поля, пасущийся на них скот, крестьянские домики под черепичными крышами, зеленоватые волны Балатона с белыми гребешками пены — все было прекрасно.
Разговоры со случайными попутчиками, соседями по крыше, стали для меня открытием. Словно исчезли все преграды между людьми; мы ехали, так сказать, одним классом, были связаны одной судьбой и говорили на одном языке. Слушая рассказы своих соседей и глядя на мир их глазами, я многое увидел иначе, не так, как до сих пор. Там, на крыше вагона, я впервые после освобождения страны по-настоящему столкнулся с людьми из народа и поразился их удивительному здравомыслию и житейской мудрости.
Когда же наш состав подошел к станции Комарварош, я слез с крыши продрогший до костей, с занемевшими руками и ногами, но довольный.
На пристанционной площади я обратился к плотному мужичку средних лет:
— Скажите, любезный, как мне добраться до Заласабара?
— Пешком, как же иначе?! — коротко отозвался тот.
— А нельзя ли доехать? Поездом, автобусом или еще на чем-нибудь?
Мужичок смерил меня взглядом с головы до ног и, видимо пожалев, пояснил более пространно:
— Конечно, можете попроситься на попутную телегу, если такая случится. Отправляйтесь с богом, вдруг повезет. — Он указал направление рукой. — Другой сносной дороги у нас нет, идите, не собьетесь.
— А далеко ли до Заласабара?
Мой собеседник задумался, видимо прикидывая, в каких мерах длины и времени понятнее объяснить все городскому простофиле в штиблетах, и затем сказал:
— Если добре шагать и сила в ногах есть, к полуночи как раз и доберетесь.
Было шесть часов вечера. Что мне оставалось делать? Поблагодарив его, я двинулся в путь.
Прошагав по дороге около часа, я услышал позади себя громыхание колес. Сойдя на обочину, хотел было махнуть рукой, чтобы остановить повозку, но в этом не оказалось нужды — поравнявшись со мной, она остановилась сама.
— Бог в помощь, — поздоровался сидевший на козлах широкоплечий парень, сдерживая вожжами породистых вороных. — Куда путь держите, если не секрет?
Меня удивила его приветливость и предупредительность. Спустя много времени я, изучив характер жителей области Зала, убедился в том, что им свойственны особое чувство такта, сердечность и гостеприимство.
— В Заласабар, — ответил я.
— Эге! Сегодня вы туда пешком не дойдете, да и зачем? Будить хозяев среди ночи?
Я объяснил, как оказался в незнакомой местности, сказал, что у меня нет иного выхода. Парень выслушал меня и, не дожидаясь просьбы, произнес:
— Вот что я вам предложу, ваша милость, поедемте со мной в Гарабонц, тут рядом. Мой родственник играет сегодня свадьбу. Заночуете у нас, а там видно будет.
Смущенный, я поначалу отказывался, но потом все же принял его любезное приглашение. Меня тревожила мысль о том, что скажут молодые, увидев на пороге своего дома незнакомца, да еще в такую неподходящую пору. Но тревоги мои оказались напрасными. Меня приняли и угощали так, будто я был членом семьи и прибыл на праздник с богатым свадебным подарком. Спать меня уложили в чистую постель, а на другой день разбудили и проводили в путь опять честь по чести.
Шагая по незнакомой дороге, я, конечно, не подозревал, что в скором времени досконально изучу этот край. Узнаю, например, что села Киш и Надьрада вовсе не шомодьские, а испокон веков залайские.
Наконец я добрался до Заласабара, симпатичного небольшого местечка, окруженного кольцом зеленых, поросших лесом холмов.
Было воскресенье. Народ, одетый по-праздничному в черное, степенно шествовал к церкви. Я решился остановить одного пожилого крестьянина:
— Добрый день, любезный дядюшка. Будьте добры указать мне, где живет Йожеф Сабо с семейством.
— Охотно, сударь, только скажите, который из Сабо вам нужен?
— Так я же сказал, Йожеф.
На это мой собеседник почесал в затылке и с величайшим терпением начал меня учить уму-разуму:
— Так-то оно так, но у нас тут никого по имени не зовут, а различают по прозвищам. Вот и надо знать, который вам нужен Сабо: Горбун или Решето, Блоха или Телятник? А так вам долго придется искать.
Старик оказался прав, дядюшку Йожефа Сабо по прозвищу Шило и его жену я нашел с немалым трудом.
Если мне в жизни довелось встречать когда-нибудь идеальную супружескую пару, то это были они, супруги Сабо, мои однофамильцы. С утра и до ночи они трудились в своем хозяйстве, не разгибая спины, но как-то весело, споро, с любовью к делу, оставаясь всегда приветливыми и доброжелательными. Об этих простых деревенских людях в моей памяти осталось одно из самых лучших воспоминаний.
