М. МЕДВЕДЕВ
СТРАНИЦЫ ДНЕЙ СУРОВЫХ
До зарезу нужны чистые бланки воинского начальника. Через несколько дней наш товарищ из Комиссии Вятского ревкома перейдет фронт для разведки в колчаковском тылу. Дымная осень 1918 года.
Фронт уже близко. На территории, захваченной Колчаком, объявлена всеобщая мобилизация. Для свободы передвижения нашему отважному разведчику нужно подлинное удостоверение об освобождении от воинской повинности. Малейшая неточность в начертании букв на бланке, в форме печати, орфографическая ошибка на документе — смерть для разведчика.
Размышляю, где же искать архивы воинского присутствия. Делопроизводитель военного комиссариата неожиданно меняет направление моих поисков: оказывается, такие бланки хранились в архиве Вятского губернского жандармского управления (ГЖУ), но где он сейчас? Паренек силится вспомнить, потом говорит:
— Зайдите к товарищу Салтанову, может, он знает? Это, как спуститесь с лестницы, — налево.
На высокой двустворчатой двери аккуратная табличка:
Начальник
формирования и обучения
Красной Армии
при
Вятском уездном Военном комиссариате
За широким столом, углубившись в бумаги, сидит дородный пожилой человек.
— Вы товарищ Салтанов?
Молчание. Беглый взгляд исподлобья в сторону посетителя и — снова в раскрытые дела. Толстые пальцы не спеша переворачивают листы.
Кашляю, чтобы показать, что в комнате кто-то есть. Никакого внимания. Удивленно разглядываю товарища начальника: холеные руки, барская внешность, прямая посадка кадрового офицера. Но офицер при входе посетителя автоматически встает — это вбивалось с детства, — этот же… Седые волосы подстрижены под «бобрик». При Александре III чиновники старались внешне походить на царя и отращивали окладистые бороды. При Николае II они изменили форму бороды и прическу стали делать с хохолком. При А. Ф. Керенском чинуши немедленно остриглись под главковерха — этакая щетинка на голове, как у поросенка.
Так и не добившись внимания начальника, я сам разыскал архив, нашел бланки, изготовил нужные документы, а странный «товарищ начальник» не выходит из головы. Рассказал своим сотрудникам в ЧК — те тоже в недоумении:
— Неужели ничего не ответил?
— Не верите — сходите сами.
Ребят он встретил так же. Пришли возмущенные:
— Нет, тут что-то не то! Не наш это человек…
Вбегает чекист Хотимский:
— Новость! Я из адресного стола. В городе Вятке ни один Салтанов не прописан.
Дня через два, когда «товарищ начальник» восседал в кабинете, мы отправились к нему на квартиру с обыском. Из-под дивана извлекаем дорогие сабли, в ящиках стола — кинжал, револьверы с золотыми пластинами: «Полковнику Салтану…» Один за другим на зеленое сукно стола ложатся рескрипты и грамоты с личными подписями Николая II о награждении жандармского полковника Салтана орденами святого Станислава, святой Анны, святого Владимира первой степени за подавление революционного движения в Киеве и на Украине в 1905–1906 годах. А вот и приказ о назначении его начальником Вятского губернского жандармского управления.
— Какова птица!
Только закончили обыск, как в дверях появляется седая голова «товарища» Салтанова — начальник формирования Красной Армии изволил прийти обедать. Приглашаем его в комнату, ставим часовых.
— Вы арестованы. Сдайте оружие.
— На каком основании? — багровеет он. — Вы знаете, кто я такой?!
— Знаем, господин начальник Вятского ГЖУ!
В октябре 1918 года привели ко мне в Вятскую ЧК фотографа. Он был взволнован, растрепан, размахивал руками. Он негодовал:
— Что я сделал против Советской власти? Имел собственную фотографию? Ну и что? Она же была лучшей в городе!
— А в Вятском ГЖУ кто снимал?
— Я, лучший фотограф, меня приглашали.
— И в тюрьму Вас тоже приглашали?
— За особую плату, конечно. Там плохие условия съемки…
— Негативы сохранили?
— А как же, товарищ председатель ЧК! Все в наилучшем порядке… Соблаговолите посмотреть?
В своем ателье фотограф вытащил целый ящик стеклянных негативов, оставленных «на всякий случай»: вдруг много лет спустя клиент пожелает увидеть себя молодым. Просматриваем портреты разыскиваемых по России революционеров, вот пошли снимки в тюрьме. Вдруг фотограф оживился:
— Извольте обратить благосклонное внимание: Александр Лбов, гроза Урала. Сам снимал в камере, лично-с…
Негатив замер в моей руке: столько лет я мечтал встретиться с этим человеком, стать рядом с ним в борьбе за справедливость. Это был романтический герой всех игр уральских мальчишек в 1905 году. Кто из нас не убегал в лес, чтобы войти в число его отчаянных молодцов, захватывавших казенную почту, экспроприировавших богатеев, чтобы раздать деньги бедным.
Я отошел к окну и долго смотрел на голые ветви деревьев, на хмурое небо, чтобы никто не видел моего волнения. Поздно мы встретились, дорогой Александр!
Отпечатки изображений Лбова с негативов я сохранил до наших дней. На первом из них он снят сразу после задержания в Нолинске. Затем его обстригли под имевшуюся у жандармов фотографию для опознания. На третьем снимке Лбов снят в рост в камере: арестантская одежда, ручные и ножные кандалы. Даже теперь, когда я гляжу на эти снимки, мне представляется, что так выглядел Емельян Пугачев — такой же простой и смелый русский человек, для которого правда жизни была выше жизненных благ, а чувство справедливости — сильнее страха смерти.
Фотограф поведал неизвестные нам обстоятельства поимки Лбова. Это произошло в 1908 году в городке Нолинске на Урале. Скрывшись от погони, Александр случайно на одной из улиц прошел мимо дома местного исправника. Тот заметил из окна сильно обросшего человека, и бродяга показался ему подозрительным. Два всадника были посланы вдогонку. Лбов выхватил пистолет — осечка, другая… Урядник грудью лошади сбил его с ног. Связанный и обезоруженный, он был привезен в Вятку, где его в тюрьме опознал провокатор Иван Сыропятов. Повесили Лбова во дворе вятской тюрьмы…
— Кстати, о тюрьме. Чуть было не забыл! — встрепенулся фотограф. — Вот вы тут меня арестовываете, а между тем в Вятке живут припеваючи особы куда более значительные. Знаете, где работает начальник вятской тюрьмы Виноградов? Не знаете? Оч-ч-чень хорошо! Вообразите, в отделе народного образования. Заведует театральной секцией! Каков машкерад?!
