— Это я всегда успею. Пошли ловить злодеев!
— Хорошее начало, — произнес Букард с ноткой неприязни. — Продолжайте в том же духе, Майер, и мы сработаемся.
Выглядывая в опущенное окно на пассажирском сиденье, Лунд изучала Кальвебод-Фэллед. Тринадцать километров к югу от города, недалеко от воды. Утро выдалось ясное после полутора суток непрерывного дождя. Вряд ли хорошая погода простоит долго. Плоская болотистая пустошь, желтая трава, промоины — тянется до горизонта, справа темный голый лес. Едва уловимо, пахнет морем, более ощутим сырой запах прелой растительности. Воздух влажный, температура близка к нулю. Зимние холода не за горами.
— А вам разрешат носить оружие? А задержание проводить? Или только штрафы будете выписывать за неправильную парковку?
Кто-то из местных жителей, выгуливая ранним утром собаку, нашел девичью одежду на пустоши возле березовой рощи, известной как лес Пинсесковен.
— Нужно быть шведом, чтобы арестовывать шведов. Это… — Лунд пожалела, что начала отвечать на его вопросы. — Такие правила.
Майер закинул в рот горсть картофельных чипсов и бросил пустой пакет под ноги. Машину он вел как подросток — слишком быстро, едва замечая окружающих.
— А что сын ваш говорит?
Она вышла, не поглядев, идет ли он за ней.
Находку караулил оперативник в штатском, а сотрудник в форме ворошил поблизости пожухлую траву, пинал кочки. Это все, что у них было: легкая хлопчатобумажная блузка в цветочек, какие носят молодые девушки, и карточка клиента видеопроката. И то и другое запечатано в прозрачные пакеты для вещественных доказательств. На блузке следы крови.
Лунд поворачивалась на триста шестьдесят градусов. Ее большие лучистые глаза выискивали что-то, как всегда.
— Кто здесь бывает? — спросила она полицейского в форме.
— Днем сюда водят детей младших классов на уроки природоведения. Ночами приезжают проститутки из города.
— То еще местечко, чтобы обслуживать клиентов, — сказал Майер. — Куда подевалась романтика, спрашиваю я вас.
Лунд продолжала медленно поворачиваться вокруг своей оси.
— Когда здесь появились эти вещи?
— Вчера. Не в пятницу. В пятницу приходили школьники. Они бы заметили.
— Никаких звонков? Из больниц ничего?
— Ничего.
— Есть соображения, кто она такая?
Оперативник показал ей пакет с блузкой.
— Размер восемь, — сказал он. — Все, что нам известно.
На вид дешевая, пестрая, рисунок аляповатый, даже наивный. Такие вещи нравятся тинейджерам: и детское, и в то же время сексуальное. Лунд взяла второй пакет и изучила карточку из видеопроката.
На ней стояло имя: Тайс Бирк-Ларсен.
— Карточку мы нашли возле колеи, — добавил полицейский. — Блузку — вон там. Может, они поссорились и он выбросил девицу из машины. А потом…
— А потом, — закончил за него Майер, — она нашла свои туфли, пальто, сумочку и пачку презервативов и пошла домой телик смотреть.
Лунд поймала себя на том, что никак не может оторвать взгляд от леса вдали.
— Хотите, я поговорю с этим Бирк-Ларсеном? — спросил сотрудник в форме.
— Да, поговорите, — ответила она и посмотрела на часы.
Еще восемь часов, и все это закончится. И Копенгаген тоже уйдет в прошлое, как и вся прежняя жизнь.
Подошел Майер, и Лунд очутилась в облаке дыма.
— Мы сами могли бы поговорить с ним, Лунд. Бросил здесь проститутку — каков молодец. Еще и избил. Мой клиент.
— Это не наша работа.
Сигарета полетела в ближайшую промоину.
— Я знаю. Просто… — Из его кармана появился пакетик конфет. Казалось, этот человек живет на чипсах, сладостях и сигаретах. — Просто хотел немного потолковать с ним.
— О чем? У нас нет дела. Проститутка не обращалась в полицию.
Майер склонился к ней и сказал так, как мог бы сказать учитель, обращаясь к ребенку:
— Я умею разговаривать с людьми.
У него были оттопыренные, почти клоунские уши и суточная щетина. Он будет неплох, работая под прикрытием, подумала она. А может, он так уже работал. Она вспомнила, как говорил с ним Букард. Уличная шпана. Коп. Майер сойдет и за того, и за другого.
— Я сказала…
— Вы должны увидеть меня в деле, Лунд. Правда. До отъезда. Это будет мой подарок шведам.
Он взял у нее карточку. Прочитал:
— Тайс Бирк-Ларсен.
Сара Лунд сделала еще один оборот и запечатлела в памяти желтую траву, канавы и лес.
— Я поведу, — сказала она.
Пернилле упиралась ладонями в его большую грудь и смеялась, как девочка.
Полуодетые на полу кухни в разгар рабочего утра. Это была идея Тайса, как и большинство других идей.
— Одевайся, — велела она и скатилась с него, встала на ноги. — Иди работай, ты, животное.
Он ухмыльнулся, словно юноша, каким она его до сих пор помнила. Потом снова влез в свой ярко-красный комбинезон. Сорок четыре года, рыжеватые волосы, тронутые сединой, фигурные бакенбарды до широкого подбородка, грубое лицо, которое могло вмиг озариться улыбкой и снова скрыться за маской невозмутимости.
Пернилле была на год моложе, вся в заботах, в неплохой форме, несмотря на троих детей, и все так же привлекательна для него, как и двадцать лет назад, в момент их первой встречи.
Когда муж облачился в рабочую форму, она переключила внимание с него на их маленькую квартирку.
Она носила Нанну, когда они переехали в Вестербро. Носила Нанну, когда они поженились. Здесь, в этой яркой, уютной комнате с цветочными горшками на окнах и фотографиями на стенах, посреди веселого беспорядка счастливой семейной жизни они и вырастили ее. Из щекастого младенца она превратилась в красивую девушку. После долгого, слишком долгого перерыва к ней присоединились Эмиль и Антон, которым теперь семь и шесть.
Их квартира располагалась над помещениями транспортной компании «Перевозки Бирк-Ларсена». Несмотря на бурную деятельность, на первом этаже было больше порядка, чем в тесных комнатах наверху, в которых они жили — впятером, постоянно натыкаясь друг на друга, в калейдоскопе записок, рисунков, игрушек и прочего скарба.
Пернилле посмотрела на растения на подоконнике, на то, как струится сквозь листья зеленый свет.
Полный жизни свет.
— Нанне скоро понадобится свое жилье, — сказала она, приглаживая длинные каштановые волосы. — Наверное, нам стоит поискать квартиру, сделать первый взнос, как думаешь?
Он фыркнул насмешливо:
— Умеешь ты выбрать момент для разговора. Пусть сначала школу закончит.
— Тайс…
Она забралась обратно в кольцо его крепких рук, посмотрела в глаза. Некоторые люди боялись Тайса Бирк-Ларсена. Но не она.
— А может, квартира еще и не понадобится, — сказал он. Его грубое лицо сморщилось в хитрой, дразнящей ухмылке.
— Почему?
— Это секрет.
— Расскажи мне! — воскликнула Пернилле и стукнула его кулаком в грудь.
— Я же говорю, пока это секрет.
Он спустился вниз. Она пошла за ним.
Грузовики и мужчины, поддоны и затянутые пленкой тюки, накладные и графики.
Эти половые доски такие скрипучие. Или она не удержалась и вскрикнула. В общем, они слышали. Она видела это по их ухмыляющимся лицам. Вагн Скербек, который знал Тайса дольше, чем сама Пернилле, и был его ближайшим другом, приподнял воображаемую шляпу.
— Расскажи! — потребовала она, снимая с крючка его старую черную кожаную куртку.
Бирк-Ларсен надел куртку, вытащил из кармана любимую черную шерстяную шапку, натянул на голову. Красный внутри, черный снаружи. Эта форма была его вторым «я», в ней он становился похожим на воинственного красногрудого самца-тюленя, гордого хозяина своей территории, готового защищать ее от любых поползновений.
Кинул взгляд на подшивку путевок, поставил пару галочек, потом подозвал Вагна Скербека к ближайшему фургону — тоже алому, как фирменные комбинезоны, и с логотипом фирмы на борту. Алым был и трехколесный велосипед «Христиания» с коробом-тележкой спереди, который они купили восемнадцать лет назад, чтобы возить по городу Нанну, и который до сих пор был на ходу благодаря стараниям Скербека.
Бирк-Ларсен. Глава скромной, счастливой династии. Король в своем маленьком квартале округа Вестербро.
Один хлопок огромных ладоней, несколько отрывистых распоряжений. Потом он уехал.
Пернилле Бирк-Ларсен стояла там, пока мужчины не разошлись работать. Ей еще нужно было заполнить налоговые формы. Разобраться, сколько денег придется оторвать от бюджета. Подумать, что можно утаить. Никто не отдавал правительству все, если только была такая возможность.
«Нам больше не нужно секретов, Тайс», — подумала она.
Золотая фигура епископа Абсалона,[2] вертикаль часовой башни, зубчатая линия крыши, а ниже, на фоне замка из красного кирпича, носящего звание ратуши Копенгагена, — три плаката.
