Кварцевые часы чуть слышно клацнули, ненавязчиво напомнив хозяину огромного кабинета с шелковыми — как в фойе провинциального академического театра — портьерами о своем перманентном и необратимом существовании.
8.48.
Андропов какое-то время смотрел в одну точку, отмеченную его подсознанием где-то между огромным, во весь рост, портретом еще молодого, стройного, в привычной защитной гимнастерке и фуражке с вышитой красной звездой Феликса Дзержинского и швейцарскими кварцевыми часами фирмы «Лонжин», потом придавил указательным пальцем квадратную клавишу селектора по правую руку от себя, тут же вспыхнувшую в ответ рубиновым сиянием, и, не отрывая сосредоточенного взгляда от выбранной точки, внятно произнес:
— Я в Кремль. Должен быть в девять…
И все же что-то мешало ему встать, проследовать в конец своего необъятного кабинета, натянуть пальто, привычно, заученным движением, нахлобучить шляпу и спуститься на лифте непосредственно в специально отгороженный отсек внутреннего гаража КГБ. Какая-та неведомая сила притягивала взгляд Андропова к магической точке на белой стене и властно уносила мысли от настоящего к прошлому, ушедшему, но тем не менее никогда не покидавшему этот страшный кабинет…
Чуть больше чем Берии и его предшественникам повезло хрущевским выдвиженцам — Серову, Шелепину и Семичастному. Их не расстреляли и даже не репрессировали, — времена изменились, и Хрущев, публично высекший сталинский культ с трибуны XX съезда партии, был вынужден перевести стрелки пролетарского возмездия на более цивилизованные пути. Тем не менее этих людей постепенно «опустили» так фундаментально глубоко и надежно, что, право же, традиционный кремлевский некролог с подписями всех членов и кандидатов в члены Политбюро сослужил бы детям и внукам бывших хозяев дома на площади Дзержинского куда больше практической пользы, нежели жалкое прозябание некогда могущественных председателей КГБ, в течение суток вычеркнутых из всех справочников и энциклопедий, на ничего не значащих должностях за персональную пенсию и унизительное прикрепление к кремлевской «кормушке» по третьей категории, вместе с обслуживающим персоналом союзных министерств и ветеранами революции республиканского масштаба.
Почти двенадцать лет, пролетевшие после назначения Андропова на пост председателя КГБ СССР, практически ничего не изменили в его от природы феноменальной памяти. Он бы и рад был избавиться от тяжких и даже унизительных воспоминаний фрагментов своего беспрецедентного восхождения к этой отвратительно-манящей, вызывающей одновременно ужас и восторг цели, но был бессилен: мозг жил своей собственной жизнью и упрямо не хотел расставаться с эпизодами и подробностями, которые Андропов мечтал навсегда забыть и с которыми он был обречен не расставаться до самой смерти. Были такие вещи, которые никто, кроме разве что самого Брежнева, знать не мог, да и не должен был. Андропова связывали особые отношения с Александром Шелепиным, «железным Шуриком», удивительным человеком и уникальным циником, любимцем советского комсомола, как никто умевшим придавать какой-то особенный, неповторимый блеск любому делу, за которое он брался. Именно Шелепин сумел надежно прикрыть Андропова в очень сложной, запутанной ситуации, когда после свержения Хрущева шла лихорадочная борьба за кремлевский престол, жертвами которой стало великое множество аппаратчиков, единственным прегрешением которых была романтическая увлеченность хрущевскими реформами. Конечно, Шелепин сделал это не из альтруистских соображений — уже тогда, в шестьдесят четвертом году, он, один из главных инициаторов смещения Хрущева, активно формировал команду и, безусловно, рассматривал умного и тонкого Андропова в качестве своей правой руки. Но именно Андропов, трезво оценив политическую конъюнктуру, сумел не только сманеврировать и остаться совершенно незапятнанным в команде победившего Брежнева, но и сыпанул первую горсть земли в политическую могилу Александра Шелепина, организовав накануне лондонского визита «железного Шурика», занимавшего пост председателя ВЦСПС «утечку» строго секретной информации, после которой перед западным обывателем предстали во всей своей неприглядности дела Александра Шелепина на посту председателя КГБ.
Андропов должен был либо предать своего старого покровителя, либо разделить с ним горький хлеб политической опалы.
Андропов выбрал первое и окончательно расчистил себе дорогу наверх, похоронив самого страшного свидетеля.
Он никогда не был легкомысленным идеалистом и, конечно же, прекрасно понимал, что, санкционировав указ о его назначении председателем КГБ при Совете Министров СССР, все члены Политбюро во главе с тогда еще сравнительно молодым и физически очень крепким Леонидом Брежневым, менее всего были заинтересованы в укреплении политического влияния пятидесятилетнего Андропова. Наоборот: именно потому, что «ставропольский очкарик» представлял собой практически идеальный тип ПОЗИТИВНОГО советского партийного функционера — умного, тонкого, не падкого на лесть, скромного в быту, анализирующего каждое слово и каждое решение, неизменно расчетливого, прекрасно ориентирующегося в сложных хитросплетениях внутрикремлевских политических интриг, и по своим данным вполне мог занять со временем пост Генерального секретаря ЦК КПСС, его и направили в Комитет госбезопасности. В тот самый «наиболее ответственный участок идейно-политической борьбы», на котором Юрий Владимирович Андропов мог практически форсированно сломать себе шею и навсегда сойти с дистанции, на которой было традиционно тесно от претендентов на высшую власть в стране и людей, горой стоявших за ними.
По-настоящему Андропов понял это, когда окунулся с головой во внутреннюю ситуацию, сложившуюся в главном аппарате КГБ СССР к моменту его назначения на пост председателя. А была эта ситуация весьма сложной и напряженной. И определялось это положение отнюдь не внутриполитической обстановкой в самой стране, а непримиримыми, глухими распрями между руководителями трех основных оперативных и структурных подразделений КГБ — внешней разведки, контрразведки и военной контрразведки. «Верхушку» в комитете держали бывшие партийные работники сталинской школы, пришедшие в органы безопасности еще в 1951 году, после расстрела Абакумова, и занимавшие на Лубянке практически все ключевые посты. Приток новых кадров после XX съезда партии, в основном, из комсомола (которому, кстати, весьма способствовали и Шелепин, и Семичастный), был им явно не по душе. По прошествии полутора десятков лет эти люди считали себя профессиональными чекистами, претендовали на ведущее положение в этом «государстве в государстве» и практически именно они свели на нет блестящую карьеру непосредственного предшественника Андропова — Александра Семичастного.
Андропов никогда не задавал себе вопрос, а почему, собственно, именно его — не выходца из Днепропетровска или Молдавии, — вытолкнул Брежнев на обагренную кровью арену с прожорливыми и хитрыми львами. И не потому, что его не интересовал ответ — Андропов его прекрасно знал. Во-первых, Брежнев хорошо помнил преподнесенные ему в свое время шелепенские уроки и не хотел больше зависеть от КГБ. Ставя «своего» человека на этот ключевой пост, который, по логике вещей, должен быть обязан ему за это по гроб, он как бы застраховывался от вероятности очередного заговора. Впрочем, была еще одна причина, которая вовсе не считалась государственной тайной в кремлевских коридорах власти: Юрий Андропов должен был либо расчистить органы государственной безопасности, эти авгиевы конюшни мировой державы победившего социализма, от сталинских, хрущевских и шелепинских кадров, глубоко окопавшихся в его бесчисленных кабинетах, либо, свернув себе на этом непростом деле шею, кануть в политическое небытие, уступив кресло председателя КГБ очередной жертве
Политбюро из числа наиболее реальных претендентов на абсолютное лидерство в партии.
И все вроде бы были довольны, кроме самого Андропова, который понимал, что угодил в безвыходное положение: если он преуспеет на своем посту, то его уничтожит Брежнев, заподозрив в нем личного конкурента; если же, напротив, его работа не принесет реальные результаты, это сделает Политбюро.
Юрий Андропов поименно знал всех, кто в течение долгих двенадцати лет борьбы, интриг и бесконечного маневрирования между различными группами терпеливо и безуспешно ждал его, казалось бы, неминуемого краха. Знал, что два его первых заместителя — генералы Цвигун и Цинев — были людьми Брежнева (а Цинев, к тому же, — и родственником генсека) фактически выполняли в стенах КГБ СССР функции надзора непосредственно за его действиями на посту председателя, терпеливо дожидаясь, когда же наконец оступится этот человек с манерами университетского профессора, интуицией профессионального психолога и хваткой натасканного боевого бульдога. Держать в себе этот змеиный клубок бесконечных интриг, тяжкий груз человеческого мусора и каверзных «коридорных» ловушек было весьма непросто. И Юрию Андропову, помимо своей непосредственной работы, приходилось практически в одиночку воздвигать бастионы не только государственной, но и собственной, личной безопасности. Такая борьба могла вымотать куда более молодого и выносливого человека, нежели чем Андропов, у которого уже давно пошаливали почки и были проблемы с сердечно-сосудистой системой. Иногда у него сдавали нервы, не хватало физических сил, постепенно давали знать о себе возраст и колоссальное психологическое напряжение…
