Ознакомительная версия.
— А я ни от кого еще и не думал бегать. Мой девиз — «дать пинка»! — четко произнес Удальцов.
— Здорово! Впервые вижу такого самобытного джентльмена! — с искренним восхищением воскликнула Маша, наивно полагая, что академик живописи шутит. Тем временем они шли мимо стоявших на тротуарах бедных художников, предлагавших свои картины и разные поделки. Но нарядная публика равнодушно проплывала мимо жалких неудачников. На парковой площадке Дома художника бросалось в глаза множество дорогих «иномарок», из них горделиво поднимались респектабельные дамы в мехах и господа в дубленках. Кстати и Удальцов на сей раз был шикарно одет.
— А ты, Маша, явно не из этих, — кивнув в их сторону, заметил он.
— Как сказать, — пожав плечами, она съежилась от охватившей ее непонятной тревоги.
И предчувствие не обмануло ее: в гардеробе, где толпилась сиятельная публика, она увидела переводчицу с «Лайерс» и резко схватила Удальцова под-руку, собираясь скрыться. Но было поздно! Девица целеустремленно уже спешила к ним, волоча за собой тяжеловесное «лицо кавказской национальности».
— Здравствуйте, фрау Кирхов! Позвольте вам представить моего мужа! — восторженно прощебетала переводчица.
— Очень рад! Вано Аршакович, — широко улыбнувшись, с легким поклоном представился грузин.
— А это, Ванечка, президент нашей фирмы, фрау Кирхов! — с почтением произнесла девица, подобострастно взглянув на Мимозу.
— Шелаю кароший вэчер, — сквозь зубы процедила Ивлева, и больно сжав локоть ошеломленного художника, надменно подняла голову и потянула его за собой.
Они поднялись на второй этаж в полном молчании.
Наконец, подойдя к дверям зала, Удальцов обрел дар речи:
— Кто вы, фрау Штирлиц?!
— Меня зовут фрау Кирхов, Анатолий Николаич! Я действительно президент совместного предприятия — германо-советского. Что тут особенного?
— Но, милая Машенька, что ж вы меня этой парочке не представили? Разве интеллигентно так себя вести, а?!
— Представьте себе, что да! В немецких фирмах не принято, чтобы президент своих знакомых подчиненным представлял. Гм… Вас-то что, действительно моя интеллигентность волнует? Кстати, если желаете быть другом, то прошу вас забыть об этом эпизоде навсегда! — с неожиданной твердостью отчеканила Мими.
— Я готов, да-да, дружить с такой крутой фрау, — с усмешкой сказал художник, — для меня сие большая честь. А теперь, Машенька, милости прошу на выставку!
В зале народу было мало, но посетители подолгу задерживались у картин, тихо перешептываясь между собой. А Мими все еще пыталась унять внутреннюю дрожь от нежелательной встречи, изо всех сил стараясь внешне удержаться «на плаву». Понимая ее состояние, Удальцов решил более не задираться:
— Вот смотрите, это я привез из Архангельской области, — прошептал он, подвигая ее к серии крестьянских портретов.
Вглядываясь в лица простых рыбаков, их жен — молодых и старых, Маша напрочь забыла о только что происшедшем инциденте. Мысли ее медленно вливались в другое измерение. С портрета устремились на нее мудрые скорбные глаза сухой морщинистой старухи: голова ее, покрытая темным платком, загрубевшие от тяжких трудов руки, устало лежащие на коленях в момент отдохновения — весь ее облик излучал достоинство чистой и сильной души. Увидев в центре зала скопившихся зрителей у огромного полотна, Мими, затаив дыхание, быстро устремилась туда же. Картина называлась «Царский град» — от нее исходила словно сверхземная энергия, неудержимо притягивая к себе.
«Да это же отражение Царства Небесного на земле», — подумала Маша, утирая навернувшиеся слезы. И долго старалась остановить их, переходя от одной картины к другой. Удальцов же молча следовал за нею, деликатно соблюдая дистанцию.
Выйдя из зала, она заметила висевшую на стене афишу с сообщением о сегодняшнем концерте Эдисона Денисова, со вступительным словом профессора Царецкого.
— Ну что, Машенька, сходим, послушаем? — робко спросил художник.
— Я бы непрочь, но мы, кажется, опоздали, — неуверенно пролепетала Мими, заметив, что навстречу им из дверей концертного зала вытекает публика.
И вдруг она увидела пробиравшегося к ней сквозь толпу невысокого блондина в темном костюме, и даже не сразу поняла, кто же это.
— Вот так встреча, Машер! Да ты ли это?! — нервно пролепетал подошедший ближе Метельский, пристально всматриваясь в ее лицо.
В этот момент Удальцов деликатно отдалился со словами: извините, я сейчас. А Мимоза растерянно улыбалась старому приятелю, нежданно-негаданно свалившемуся ей на голову.
— Да, Ленчик, это я!
— Так рад, что ты жива-здорова! Сначала не узнал. Вижу что-то до боли знакомое. Гм… да эти очки меня как-то смутили. Но рассказывай, где пропадала?!
— Расскажу, Лень, но не сейчас. Гм… но прости, я только приехала. Я тоже рада. Давай завтра встретимся, а?
— Для тебя я всегда свободен, Машерхен! Гм… а ты что, не одна здесь?
— Я с приятелем-художником на выставке его была.
— С Удальцовым?!
— Да, Лень, с ним. А ты-то откуда его знаешь? Ведь живопись тебя вроде бы никогда не волновала.
— Да кто ж его не знает! Он еще с Шукшиным дружил, с Разуновым, да и с Тарковским. Но я-то здесь, естественно, не из-за него. Меня позвал Царецкий…
— Ну теперь мне ясно — ваши еврейские «шахер-махер». Телефон-то все тот же? Я сама позвоню, идет?
Когда Леня-Колобок обнял ее на прощанье, тут же подоспел Анатолий Николаич и взяв под руку, спросил:
— Как вам сегодняшний вечер, фрау Штирлиц?
— Даже не знаю, как вас благодарить, господин Удальцов! Простите меня, если что не так было!
— Ну что вы, детка, это я со своим посконным-то рылом у вас прощенья просить должен! Но и не вздумаю просить, нет, а надеюсь при случае заслужить вашу сиятельную президентскую благосклонность. Позвольте сопровождать вас до метро, мадам?
Но не успев ответить, Мими оцепенела: прямо перед нею внезапно вырос Разунов, держа под-руку миниатюрную брюнетку. Встретившись взглядом с Никой, Маша затаила дыхание. Но та и глазом не моргнув, молча улыбнулась. А Разунов, похлопав Удальцова по плечу, картинно произнес:
— Ну, Толик, поздравляю! Давненько не взирал на твои шедевры, есть еще порох в пороховницах, да ведь ты — просто гигант, правда, Никки?
— Да, Толечка, все та-ак великолепно. Жа-аль, только времени у нас в обрез. О-очень жа-аль…
Пропев сию тираду, мадам Редозуб встала на цыпочки и чмокнула Удальцова в щеку, приветливо кивнув при этом Машеньке. А Разунов, толкнув старого приятеля в бок, и сказав: «Ну бывай, старик!» — медленно повел за собою слегка рассеянную подругу.
Мими продолжала стоять как вкопанная, пока Анатолий Николаевич не вывел ее на свежий воздух.
— Вы что, фрау Штирлиц, с ним знакомы, а? — полюбопытствовал он.
— Только по телевизору, Анатолий Николаич!
По дороге к метро он долго уговаривал ее зайти к нему в мастерскую, но получив отказ, мрачно замолчал. Однако прощаясь у эскалатора, выразил надежду на встречу в Лопатинске. И неожиданно для себя самого уловил в ее взгляде едва заметный оттенок сердечной теплоты.
* * *
— Что делать-то будем, Аль? Встречаться мне с Леней или заиграть, а?
— Ну, ты зря не переживай! Теперь-то он — не цековский чинуша, да и шеф-то его — у разбитого корыта! А лежачего — не бьют! Может, ему помощь какая нужна, и мы способны для него что-то сделать?
— Не верю я, Аленька, что он — лежачий. Его сородичи «премудрые» в беде не оставят, хоть он и полукровка — ты же их знаешь, своему не дадут пропасть. Да и «серый монстр», безусловно, рядом с Горби ошивается, а «меченого» этого немцы до смерти заласкали. Гм… не пропадет и наш Ленчик. Хотя жизнь сильно его погрызла — от Колобка-то ничего не осталось: худ стал как смерть, глаза ввалились… Пожалуй, ты права, он безопасен.
Так рассуждали подруги, усевшись за стол в просторной кухне. Вся обстановка квартиры в Старосадском переулке свидетельствовала о спартанском стиле жизни ее обитателей. На стенах не было ни обоев, ни ковров. В кабинете — компьютерный угол, два кожаных кресла и диван. Сия жилплощадь соединялась с офисом фирмы и предназначалась ее периодически являющейся президентше. Так что здесь Маща и Аля чувствовали себя как дома.
Ночью Мимоза раздумывала о предстоящей встрече с Колобком. И по старой памяти, зайдя с ним в кафе «Прага», сразу пошла ва-банк:
— Скажи-ка, Ленчик, где твой босс теперь? Ведь из-за него я вынуждена была скрываться! Да ты и сам тогда сказал, что просто так уволиться и уйти в никуда мне никто не даст, помнишь?
— Конечно, Машер, помню. Но успокойся, теперь-то все позади! И поверь, я был и остаюсь твоим другом, что бы ни было! Я ведь не «иудушка Троцкий! Ну а «монстрик» наш оклемался и возле «меченого» крутится. Но ведь оба они — «отставной козы барабанщики»! А ты-то как, где пропадала?
Ознакомительная версия.
