Ознакомительная версия.
Очнувшись от внезапного щелчка, Маша увидела все того же «киднэппера», стоявшего на пороге. Отстегнув цепочку от батареи, он молча вытолкал ее на двор к деревянному отхожему месту и также молча втолкнул обратно в каморку, снова пристегнув ее. Она также не проронила ни слова…
* * *
Клавдия Васильевна поздним вечером позвонила Весловым и узнав, что племянница ушла от них более трех часов назад, забила тревогу. Сначала сообщила в милицию, затем — Валерию, начальнику местного КГБ, с кем была давно знакома. Проведя ночь напролет без сна, рано утром обнаружила в сенях просунутую под дверь записку. Опрометью бросилась к Весловым за советом. Но пробегая мимо удальцовского дома, заметила во дворе уазик. Оказалось, художник только что прибыл из Москвы, еще не успев разгрузить машину.
— Толик, милый! Только ты — моя надежда! Христом Богом прошу, помоги! — воскликнула она в отчаянии.
— Да что стряслось-то, теть Клава? Да успокойтесь на секунду!
Узнав о случившемся и разразившись потоками нецензурной брани в адрес «отморозков недострелянных», Удальцов, не теряя времени, достал из внутреннего кармана своей дубленки деньги и протянул их старушке:
— Вот, теть Клава — здесь тыща. Несите срочно домой и ждите у телефона. Как только будут новости, сразу звоните мне — и больше никому. Понятно? Мы все решим. Только требуйте предварительно разговора с Машей — надо убедиться, что она жива!
Часы ожидания у телефона превратились в пытку для тети Клавы. Наконец, раздался долгожданный звонок и надтреснутый голос спросил, готова ли она отдать баксы.
— Готова, но докажите, что племянница моя жива!
После скрежета в трубке Клавдия Васильевна услышала слабый машенькин голосок:
— Тетя Клава! Если сделаешь, что они требуют, то меня отпустят. Только никого не вмешивай, умоляю тебя!
— Ну теперь дело твое, тетка, — продолжил все тот же дребезжащий мужской голос, — если хошь племянницу спасти, тащи баксы к старому базару, за ним, знаешь, одна-единственная будка телефонная. Ровно в одиннадцать войдешь в нее и положишь пакет под ящик, что там в углу. Все ли тебе ясно? Не сделаешь как надо — пеняй на себя!
Простояв несколько мгновений в оцепенении, Клавдия Васильевна заставила себя встряхнуться и набрала номер художника:
— Что мне делать, Толик?!
— Надо нести, не бойтесь, теть Клава! Я незаметно подстрахую вас. Только когда обратно-то пойдете, не оглядывайтесь, топайте домой! Я скоро нарисуюсь у вас. Бум надеяться, Бог милостив! — энергично произнес он, желая придать бодрости растерянной Клавдии Васильевне. И она, исполнив наставления Удальцова, быстро вернулась домой и застыла в тревожном ожидании.
Тем временем Маша молилась лишь о том, чтобы Господь не оставил ее, дал ей силы в самый трудный момент. Лишь на миг страх обуял ее, когда вдруг вспомнила злобные зрачки мужика, предлагавшего ей тапочки «на смерть». А вдруг убьют? Но тут же отогнала сию дикую мысль. Ей стало почему-то жаль этого нелепого похитителя. Нет-нет, он не злодей, а только притворяется. Все обойдется как-нибудь, — казалось ей. К тому же не было ни жажды, ни чувства голода. И на уме вертелось лишь одно: только бы тетя Клава не отчаялась совсем!
Сколько времени прошло с момента ее похищения, Маша не представляла. Мысли ее витали далеко от сей каморки: думала о родителях — хорошо, что они не ведают, где я! — о Вадиме, об Алевтине, вспомнила и о Вилфреде. И точила ее мысль о том, что народ наш теперь — в такой беде: не я ведь одна — в «темнице сырой», а все мы, русские, в заточении…
Послышался треск открывшейся двери, и «киднэппер» приблизился к ней. Отстегивая наручник, процедил сквозь зубы:
— Вставай живей, лахудра московская! Повезло ж тебе! Только раз и навсегда запомни — в наши края носа своего не вздумай больше совать!
После громкой сей тирады мучитель, накинув Маше мешок на голову и закрепив его веревкой у нее на шее, поспешно вытолкнул ее из дома. Морозный воздух обдал лицо острой свежестью, от которой закружилась голова. Мужик вывел ее за ворота, оглянулся кругом, и протянув по снегу шагов пятьдесят, перекрутил ее несколько раз на одном месте. Затем, сдернув мешок и больно толкнув ее в спину, прошипел над машиным ухом:
— А ну, драпай теперь вперед. И не вздумай оглянуться! А ну по-ошла, зараза! — И Мимоза побрела наугад: с обеих сторон утопавшей в сугробах улицы высились глухие заборы и — никого вокруг. Мертвая тишина. Лишь молодой месяц, повисший в предрассветном небе, стал свидетелем ее освобождения из «плена». Наконец, за поворотом оказалась она в узком переулке и, подняв голову, невдалеке увидела шпиль колокольни…
Тетя Клава, рыдая от радости, встречала на пороге:
— Господь нас услышал, деточка! Как ты? Уж не побили ли тебя, не издевались? Не заморозили?
— Нет, тетя Клава! Только к батарее приковали, все же — не в подвале. Да ладно, тетенька родная! Тебе-то больше досталось, чем мне! Как удалось-то меня освободить? Надеюсь, ты в милицию-то не обращалась?
— Да еще ночью сразу туда позвонила, а толку-то от них? Да знаешь ли, кому мы теперь по гроб жизни-то обязаны? Толику. Это он, сердечный, ни на секунду не задумался, прямо из кармана мне тыщу и вывалил! И морально очень сильно поддержал. Дай Бог ему здоровья!
— Какой Толик?!
— Да Удальцов! На наше с тобой счастье, он позавчера утром из Москвы приехал, а я-то его «уазик» случайно увидела — и к нему!
— Вот это да! Надо срочно деньги ему вернуть, спроси его — переводом из Москвы или как? Но самое-то ужасное, что мне в Лопатинске нельзя больше оставаться! Поедем со мной, тетя Клавочка! В Москве все условия для тебя есть, ведь и родители мои, наконец, вернулись, и о деньгах не будешь беспокоиться. А мама-то как обрадуется — столько лет не виделись! Решайся, наконец, ну?!
— Да куда я, Машенька, на старости-то лет? Нет, не могу, прости.
— Ну просто погостить приезжай. Я всегда ждать буду…
* * *
Она не стала рассказывать Вадиму о своей лопатинской «одиссее» по телефону. Тем более, что он просил ее срочно вылететь в Кельн. И разговор с ней начал о возможности открытия филиала «Лайерс» в Петербурге.
— Не мой это город, мне туда не хочется, Вадим Ильич!
— И Эрмитаж не любишь?
— А Эрмитаж — особенно… дела давно минувших дней…
— Что ж, не принуждать же мне тебя, Мари! Тогда другое поручение исполнишь: к тебе зайдет Миша Лорштейн, владелец швейцарской фирмы «Сартониус». Это фирма ювелирная — ответвление от моей «Диамант Корпорейшейн». На самом-то деле он — наш человек. В Москве постоянно бывает и даже о тебе наслышан. Но стопроцентно я ему не доверяю. Поэтому говори с ним только по-немецки как фрау Кирхов, от встреч и развернутых бесед, уклоняйся! А если он захочет контракт с «Лайерс медикум» подписать — подписывай! Но если о «Диамант» заговорит, делай вид, что не в курсе. Все ясно? — и Корф наконец спросил Машу про Лопатинск.
Тут она не выдержала, и слезы хлынули рекой. Ее рассказ ужаснул Вадима Ильича, и желая взбодрить соратницу, он воскликнул:
— А ты молодец! Все верно сделала. Гм… но я-то, осел, не представлял, что с тобой, именно с то-бой, да еще в тишайшем Лопатинске что-то подобное может случиться! Гм… в России — действительно беспредел!
— Увы, Вадим Ильич! Но я даже и на «киднэппера» своего совсем не в обиде! Он ведь от отчаянья рискнул меня ограбить. И я знаю, кто он — это брат соседки — Сеня!
— Как?! И ты в милицию не сообщила?!
— Да какая там милиция, шеф! Это вам не Европа! Неужели вы думаете, что кто-то там расследовать такой «пустячок» будет? На убийства-то никто не реагирует!
С тревогой посмотрев на Машу-Эрику, граф тяжело вздохнул:
— Устроили в России погром для русских!
— Кстати, Вадим Ильич, давно хочу спросить вас, что вы о русском вопросе думаете и вообще гм… о «мировой закулисе»? Вы ведь сами — масон, не так ли? — с легкой иронией спросила Мими.
— Ну и вопросы ты задаешь, фрау Кирхов! Ведь еще с 20-х годов в международных «массмедиа» насаждалось мнение, что «заговоров» не бывает, и все, что в мире происходит, есть хаос: «жизнь, мол, играет!» Сама знаешь, что писатели да философы твердят о спонтанной игре человеческих сил.
— Конечно, жизнь сама, в своем свободном изъявлении не может быть подвластна воле человеческой и вообще — непредсказуема, спонтанна. Отрицать сие напрочь было бы просто глупо! Гм… однако у честных ученых, таких как француз Банвиль, например, — иной взгляд на это. Мой учитель Нилов у западных историков нашел подтверждение, что ход значительных событий все же кем-то направляется. А смысл того, что творится на глазах у человечества, остается непонятен большинству. Но этот факт мировые «массмедиа» всегда замалчивали, и до сего дня тоже…
— В этом ты права, Мари. Когда теория «мировой закулисы» все же всплывает на поверхность, то лишь с одной целью — чтобы подвергнуться едкому осмеянию со всех сторон: — телевизор, газеты, журналы — хохочут все! А можешь ли себе представить, Маша, что в истории планеты нашей никто тайно не сговаривался между собой — к примеру, правители неких государств для победы над вражеской страной, или вообще не было никогда заговорщиков для захвата власти, богатства? А что этого сегодня не существует — вообразить может только непроходимый идиот!
Ознакомительная версия.
