Ознакомительная версия.
— А я и не говорю, что за НАМИ охотятся, я говорю, что ТЕБЕ надо быть осторожнее.
— Мне?
— Тебе.
— Почему только мне, Наташечка? — Искренне заинтересовался Алсуфьев. — Ведь в Китае мы были в одно и то же время. Почему ты решила, что угроза есть только для меня?
— Потому, — невозмутимо сказала я. — Потому что еще в XVII веке испанский драматург Педро Кальдерон сказал, что «Лучше всего хранит тайну тот, кто ее не знает».
— Ах, ну если так, если Кальдерон действительно это сказал, тогда я снимаю перед ним шляпу. Только, Наташечка, я не пойму, какое отношение имеет это мудрое высказывание к нашей с тобой истории.
Я недовольно посмотрела на Сергея. Прикидывается или действительно не понимает?
— Я тебя умоляю, Сережа, — я незаметно огляделась и, не заметив ничего подозрительного, приникла к столу, — если ты утверждаешь, что ничего не понял, я объясню еще раз. Мне не трудно. Только не говори потом, что я зануда.
— Наташечка…
— Да ладно тебе, обойдемся без реверансов, иначе мы целый божий день проторчим в этом ресторане и не попадем ни в университет, ни на экскурсию. Скажи мне, что я такого сказала непонятного? Лично мне все понятно — лучше всего хранит тайну тот, кто ее не знает! Я, например, не знаю никакой тайны Китая. Мой папа умер, когда я была еще маленькой. При всем желании он не мог мне ничего рассказать, поэтому я ни для кого здесь не представляю опасности. Никому в Китае нет до меня никакого дела. Надеюсь, с этим ты не можешь не согласиться.
— Да, но я тоже не знаю никакой тайны, связанной с работой отца в Китае.
— Правильно, ты никакой тайны не знаешь. Но об этом знаешь только ты. Никто другой не может быть в этом уверен на сто процентов. Гипотетически твой отец вполне мог рассказать тебе что-то такое, что тебе знать не следует. Ведь ты был взрослым, когда не стало твоего папы. Он мог с тобой поделиться какими-то своими секретами, воспоминаниями. Ну, я не знаю, Сережа, что ты смеешься? Я лично ни в чем таком тебя не подозреваю. Мне все равно, даже если ты знаешь секретный план дислокации стратегических сил Китайской Народной Республики. Я просто прошу тебя, обещай мне, что будешь осмотрительнее, чем обычно.
— Хорошо, Наташечка. Обещаю тебе, что буду вести себя более осмотрительно, нежели обычно. Но мне не нравится твой настрой. Ты ведь прекрасно знала моего отца. Если принять во внимание, что в словах Верочки есть некая доля правды, мог мой отец рассказать мне нечто такое, что поставило бы меня под удар? Разве похож он был на легкомысленного, беспечного человека, не замечающего, что творится вокруг?
— Нет, конечно, нет, — я выразительно фыркнула, беспристрастно разглядывая Алсуфьева.
Внешне полная копия своего отца — высокий, худощавый, рыжеволосый, — характером Сережа пошел не в родителя. Алексей Евгеньевич Алсуфьев был человеком прагматичным, жестким и рациональным.
— Но, Сережа, ты не слышишь меня. Или не хочешь услышать, не знаю. Я тебе про Фому, а ты мне про Ерему. У меня и в мыслях не было, что Алексей Евгеньевич мог рассказать тебе нечто такое, что поставило бы тебя под удар. Я говорю совсем о другом. О том, что кроме тебя, никто об этом знать наверняка не может.
— И я о другом, Наташечка, и я о другом. Ты тоже не слышишь меня. Допустим, то, о чем тебе поведала Верочка со слов своей дальневосточной знакомой, действительно имело место быть, и внезапная кончина твоего отца тому подтверждение. Неужели ты думаешь, что мой папа не предупредил бы меня. У нас ведь, как ты знаешь, были очень доверительные отношения. Я убежден, что все это инсинуации, которые гроша ломаного не стоят.
— Ты думаешь?
— Уверен.
— Ладно! — Я обреченно махнула рукой. — Поезжай в свой университет. Я поеду на экскурсию. Но при одном условии! Каждые полчаса мы на связи. Если что, я сразу приеду.
Алсуфьев дернулся было, хотел возразить, потом задумчиво пожевал губами.
— Хорошо, Наташечка. Я буду тебе позванивать.
— Не позванивать, Сережа, не позванивать, а посылать смски. Тоже мне, Крез выискался, позванивать он будет. Мы ведь в Пекине, в Китае, не забывай. Сам разоришься и меня разоришь! Смски, Сережечка, смски. Ты мне, я тебе. Договорились?
Он покорно кивнул.
Обещание свое я сдержала и каждые полчаса бомбила Алсуфьева вопросами:
— Ты где?
— В университете, — послушно отвечал он.
Я облегченно вздыхала и принималась карабкаться дальше, все выше и выше по ступенькам Великой Китайской стены. Я хотела подняться на самый верх и увидеть своими глазами, как выглядит это восьмое чудо света с самой высокой смотровой площадки.
Толпа туристов осталась далеко внизу, из-за разреженности воздуха стало трудно дышать, каменная лестница становилась все уже и круче, а ступени все выше, но я упорно лезла вперед.
Я просто зациклилась на этом. Идиотка!
Мне ведь никто не объяснил, что спускаться будет еще труднее, чем подниматься.
И в путеводителе издательства «Томас Кук» о трудностях спуска нет ни словечка. Там только сказано, что большинство туристов ограничивается короткой прогулкой по стене.
Библиотекарша непутевая! Всю жизнь книжки читаю, а читать между строк так и не научилась.
Раз написано, что большинство туристов предпочитают не лезть высоко, значит, следовало подумать, по какой причине они этого не делают. Ясно ведь, что сверху вид лучше!
Вниз с Великой стены я слезала на автомате. Включила автопилот и поползла. Пять шагов, передышка, еще пять шагов, передышка, двадцать передышек, смс Алсуфьеву.
Кровь прилила к лицу, сердце бьется не в груди, а в горле, колени дрожат, во рту пересохло.
Я осталась одна. Молодые китайцы в одинаковых желтых бейсболках из последней немногочисленной группы туристов, что еще оставались на вершине, бодрым галопом проскакали вниз мимо меня.
Нет, это невозможно!
Почему я такая закомплексованная? Почему я не крикнула им: «Help! Помогите!»? Глядишь, помогли бы. Чего им стоит? Молодые, здоровые… Вон как скачут!
Подхватили бы меня под белы рученьки и спустили бы вниз, а дальше уж я сама как-нибудь.
Я подошла к парапету и глянула на площадку, где паркуются такси и туристические автобусы. Машин, к моему несказанному ужасу, значительно поубавилось. Значительно!
«Вот и хорошо, что никого нет, — успокаивала я себя. — Просто чудесно, что никого нет. Никто не увидит моего позора».
Я плюхнулась на четвереньки и продолжала спускаться, пятясь раком. Спуск пошел веселее, но, честно признаюсь, тут уж мне стало не до смс и не до Алсуфьева.
Шансов спуститься на парковку до захода солнца у меня практически не было.
В воспаленном мозгу, ослабленном кислородным голоданием, настойчиво и методично билось: «В горах темнеет неожиданно рано. В горах темнеет неожиданно рано».
Еще я боялась, что мой таксист уедет, не дождавшись меня. Увидит, что все разъехались, и тоже вернется в Пекин. Один вернется. Подумает, что я уехала на другом такси. Я ведь не предупреждала его, что буду гулять по стене так долго.
А до Пекина отсюда семьдесят два километра.
Как я выберусь? Как буду ловить машину, если не знаю языка?
И поезд на Шанхай в семь вечера! И вещи еще не собраны… Кошмар какой!
Все хорошо, что хорошо кончается.
И спустилась я со стены засветло, и таксист меня дождался.
Он мирно спал, откинув сиденье, а, пробудившись, похоже, нисколечко не удивился ни моему долгому отсутствию, ни тому, с каким трудом я усаживалась в машину.
— Хо? — жизнерадостно поинтересовался он.
— Хо, — утомленно согласилась я и показала ему карточку отеля.
Говорить не было сил. Я поскорее закрыла глаза, недвусмысленно дав тем самым понять, что собираюсь вздремнуть и болтать ни о чем и ни с кем не намерена.
Таксист хохотнул и включил радио.
Я отвернулась к окну и действительно задремала. Умаялась.
Пробудилась уже на подъезде к отелю и тотчас вспомнила про Алсуфьева. Я достала из сумки мобильник.
Бедняжка «разбух» от не принятых сообщений Алсуфьева: «Ты где?», «Ты где?», «Ты где?».
Бесконечные «Ты где?».
Никакой фантазии!
А вот и что-то новенькое: «Ты уже вернулась в отель? Почему не отвечаешь? Что случилось?»
Что случилось, что случилось? Ничего не случилось! Спала.
Я нажала на кнопочку, чтобы прочитать еще одну, только что полученную смс от Сергея.
«Стоим в пробке. Таксист сказал, это надолго. Боюсь, опоздать на поезд. Собери, пожалуйста, мои вещи».
Собрать вещи?! Ну, Алсуфьев дает!
Как я могу собрать его вещи, если я и свои-то собрать едва-едва успеваю. Он, видите ли, боится опоздать на поезд, а я не боюсь? Мы же вместе едем. Просто поразительно, какой Алсуфьев беззаботный. О чем только думает?
Как я могу собрать его вещи, если у меня нет ключа от его номера? Кто мне его даст? На каком основании?
Ознакомительная версия.
