Теперь, когда этот странный воображаемый запах, который она ощущала ранее, наполнил ее голову, она почувствовала себя свободной... и вынужденной говорить.
Она раскрыла рот и начала, не зная, что последует дальше. Ей казалось, что снесло какое-то заграждение. Воспоминания полились — ее выступление в Карнеги-холле, семейный праздник, который последовал далее в Арбор-Нолле, неукротимая энергия отца и то, как дедушка подарил кольцо с александритом, а вся семья смотрела и аплодировала. Все это было таким красочным, как будто произошло только что: празднование, разговоры, еда, напитки, семейные ритуалы. Ее слова воспроизводили вечер подобно фильму, но то сбивчивое раздражение, которое она испытывала по поводу этих событий, исчезло.
— Следующее, что я помню, — это мое пробуждение уже слепой. Но я так и не знаю, что заставило меня не захотеть больше видеть, — сказала она.
— Да.
Орион сидел неподвижно, его голос утих. Джулия, сидя напротив него, молчала. И сияла. Он все более восхищался ею. Она была неподвижна, как будто ее тело было перенесено в другую плоскость Ему много раз приходилось видеть такую реакцию — она исцелила что-то внутри. В его работе было много тайн, но он более всего ценил тайну первой крупицы истины. Это был акт рождения, при котором старое и уставшее умирало, а новое вступало в мир, дыша огнем и выплескивая его. Он не мог предсказать, какое это может быть изменение или куда оно может привести, но он знал, что она изменилась.
Джулия пребывала глубоко в себе, едва ощущая странный внутренний покой и уверенность. Она понимала, что чего-то не хватает. Это было похоже на заржавевшие тормоза, которые держали все в неподвижности. Теперь тормозов нет, и...
Она открыла рот. Казалось, с ее мозга спадал покров. И он возвращался к жизни. Нервное возбуждение прошло через все ее тело, потому что нежданно-негаданно многое обрело смысл...
Физически ее органы зрения действовали как положено.
Все дело в том, что ее мозг отказывался видеть.
Вначале она винила зрителей. Затем думала, что нужно выяснить, что же на самом деле произошло в ночь дебюта.
Но истина состояла в том... что ей не нужно было знать, что вызвало слепоту...
Ей не нужно было знать ничего...
Ненужно...
Пульс участился от возбуждения. В голове закружился странный запах. Внутри нее скрипели и подгонялись гранитные блоки. Глаза наполнились теплотой, влагой, а сладостно-горькая радость пронзила ее как...
В надежде она затаила дыхание...
Полоса сияющего света появилась на уровне глаз, а в них вдруг что-то ожило.
Сердце заколотилось. Затаив дыхание, она видела, как светящийся жар собирается вокруг нее в теплое, сверкающее марево. От волнения закружилась голова. Космос засиял. Ее больше не нужно знать, как или почему, потому что...
Она вновь могла видеть!
Она резко вдохнула. Она видела контуры... стол, стулья, низкий столик и коренастого человека с усами и объемистым животом, который смотрел на нее с самым добрым выражением на лице, которое только ей доводилось видеть.
В горле у нее пересохло. Она облизала губы. Она улыбалась. По бдительному взгляду Ориона она поняла, что он наблюдал нечто выдающееся.
— Да? — выжидательно спросил он.
— Я могу видеть, — прошептала она, а затем прокричала что есть мочи: — Я могу видеть!
Она спрыгнула с кресла и побежала к нему.
Ее глаза ненасытно впитывали его серебристо-серые усы, ярко-розовые щеки, белую рубашку в мелкую синюю клетку, его изумленные синие глаза. Он встал, и она бросилась ему на шею.
Слезы потекли по ее щекам.
Он обнял ее, чувствуя, как ее сердце колотится о его грудную клетку подобно только что освобожденной птице.
— Ах, Джулия, я так рад за тебя. Очень-очень рад.
Он ощутил комок в горле, обнимая Джулию.
Сияя, она отошла от него:
— Мне не нужно было знать, отчего я была слепой, так?
— Вероятно, нет. Иногда случается именно так. Симптом становится независимым.
— О, Орион! Я и не знала, что ты такой красивый!
Она смотрела на его широкое лицо с благородным орлиным носом. А затем окинула взором кабинет, привлеченная яркими красками и безупречной обстановкой времен королевы Анны.
— Я вновь успела забыть, насколько ярким может быть мир. Я так по нему соскучилась.
Улыбаясь, она повернулась к нему. Он терпеливо ждал, строя догадки, что она будет делать дальше.
Она подняла голову, и ее взгляд стал бродить по его лицу. Она изучала его с такой тщательностью и любовью, словно запоминала навеки. В то же самое время, ощущение ее болезненной изоляции и одиночества пронзило его до глубины души.
Затем она удивила его. Она протянула руки, обхватила его лицо.
— Зрячие люди всегда так делают, — прошептала она. — Сначала смотрят, а потом трогают. Я теперь поступаю, как зрячий человек.
Новая волна радости захлестнула ее. Теперь она найдет убийцу матери. Желание убить ее Джулия быстро подавила.
Тени заполнили квартиру на первом этаже элегантного здания на Манхэттене. Горела лишь настольная лампа в кабинете. Майя Стерн повесила телефонную трубку, выключила свет и вышла в вестибюль. Она нашла свой чемоданчик и быстро занесла его в туалет для гостей. Она только что получила новые распоряжения от Крейтона Редмонда.
Чувство обоняния у слепой женщины было очень тонким. Опасно тонким. Убийца смыла духи. Стоя перед зеркалом, она извлекла пистолет «Смит-и-Вессон» 38-го калибра, который носила в специальной холщовой кобуре на поясе. Серийный номер с оружия был вытравлен, так что отследить его было невозможно.
Теперь она была одета в строгий брючный костюм серого цвета с черной шелковой блузкой и туфли «Хаш-паппис» на низком каблуке. Ее одежда была привлекательна и консервативна, но, что более важно, она могла в ней свободно двигаться. Косметика соответствовала простому, сшитому на заказ костюму — нейтральная розовая губная помада и черные, как уголь, тени на веках.
Она никогда не рассматривала себя как красавицу или уродину. Подобно актеру, она считала свое тело инструментом, орудием, и соответствующим образом одевала его, наносила на него косметику и формировала его, чтобы оно подходило для нужной роли. Ей это нравилось. Для работы в качестве помощницы Джулии Остриан она придала себе простой и чуть отталкивающий вид.
Она открыла чемоданчик, достала оттуда глушитель и навинтила на «Смит-и-Вессон». Затем заменила обойму, прикинула пистолет на вытянутой руке, сразу найдя точку равновесия, мечтательно улыбнулась и убрала пистолет в кобуру. Из чемоданчика извлекла второй пистолет 38-го калибра и проверила его обойму. Под брюками она носила черные леггинсы как часть запасного костюма. Она пристегнула легкую матерчатую кобуру к ноге, там, где она будет закрыта штаниной, и сунула в нее второй пистолет.
Затем сунула в карман пиджака два отрезанных кончика от детских сосок.
И наконец, взяла набор отмычек, каждая из которых была покрыта резиной, чтобы не бренчали, и тоже отправила их в карман пиджака.
Теперь она была готова проведать слепую женщину. Крейтон Редмонд хотел знать, что происходит в кабинете врача.
Она повернулась на каблуках, быстрыми шагами прошла через вестибюль и вышла за дверь, к лифту. За стеклянными дверьми она увидела швейцара в причудливой небесно-голубой ливрее. В лифте погладила кнопку четвертого этажа и в приятном предвкушении нажала нее.
* * *
Просторный кабинет Ориона Граполиса, казалось, был мал, чтобы вместить всю радость Джулии. Она могла видеть. Все вновь становилось возможным. Но пока она наслаждалась узнаванием его доброго лица, на первый план вышло нечто гораздо более важное — смерть матери. Боль сдавила грудную клетку. Она могла видеть, но мать все равно мертва. И в этом была ее вина. Сейчас ей нужно будет лететь обратно в Лондон. Она собиралась работать со Скотланд-Ярдом, хотят ли там этого или нет. У нее есть деньги, и она найдет способы купить свое участие в полицейском расследовании...
— Куда ты направилась? — удивленно повернулся Орион Граполис, когда Джулия заспешила к двери кабинета.
— Мне нужно позвонить главному суперинтенданту — человеку, который расследует мамино убийство в Лондоне. А затем мне нужно будет поймать такси и отправиться в аэропорт Кеннеди...
Орион усмехнулся:
— Так много и так скоро. Садись. Сядь. Пожалуйста. До этого ты верила мне, так, пожалуйста, поверь и сейчас. Сядь, Джулия!
Джулия нахмурилась:
— Ты не понимаешь...
— Дорогая Джулия, я думаю, что понимаю. Ты как лягушка на горячей печке. Уж больно быстро спрыгиваешь. Но проблема состоит в том, что теперь ты будешь сторониться любых печек — и раскаленных, и холодных, как осенний день. Ты должна различать горячее и холодное — настоящее и поддельное, то, что ты можешь делать, и то, что тебе не по силам.
