— Я пытаюсь разыскать господина Рекса Баттеруорта, специального помощника президента.
— Кто его спрашивает?
— Маршалл, Колдер Маршалл, архивист.
— Архивист?…
— Архивист Соединённых Штатов.
Опять наступила тишина.
— Фамилия Баттеруорт ни о чем не говорит мне, сэр, но вы же понимаете, что у президента больше сорока специальных помощников и их заместителей.
— Нет, не понимаю, — признался Маршалл, прежде чем наступила очередная пауза.
— По моим данным, — сказала женщина, — он, похоже, вернулся в министерство торговли. Он был здесь по списку А — всего лишь временно прикомандированным.
— У вас есть номер, по которому я мог бы найти его?
— Нет. Но если вы позвоните в справочную министерства торговли, вам там наверняка дадут его.
— Спасибо за помощь.
— Была рада помочь вам, сэр.
Ханна не помнила, сколько пролежала, свернувшись в клубок, в квартире Симона. Она не могла представить его под другим именем, он для неё всегда будет Симоном. Прошёл час, может, два. Время больше не имело никакого значения. В памяти всплыло, как она доползла до середины комнаты, которая больше напоминала ночной клуб после пьяной драки, достала из сумочки таблетку и бросила её в унитаз, проделав это чисто автоматически, как всякий хорошо подготовленный агент. Затем принялась выискивать разбросанные фотографий и, конечно, письмо, адресованное просто «Ханне». Засунув все это в сумочку, она попыталась подняться на ноги с помощью перевёрнутого стула.
Позднее вечером Ханна лежала в своей кровати в посольстве, уставившись в потолок, и не могла вспомнить, как и каким маршрутом возвращалась назад, поднималась по пожарной лестнице или входила в посольство через центральную дверь. Она не знала, сколько пройдёт ночей, прежде чем ей удастся хоть немного поспать, сколько утечёт воды, прежде чем он перестанет занимать все её помыслы.
Она знала, что МОССАД, как водится, захочет вывести её из игры, спрятать и прикрыть, пока французская полиция не закончит своё расследование. Затем дипломаты двух стран повыкручивают друг другу руки в кулуарах. Американцы запросят высокую цену за своего убитого агента, но в конце концов ударят по рукам, и Ханну Копек, Симона Розенталя и профессора Скотта Брэдли спишут в архив. Ведь они были всего лишь номерами. Переставляемыми, расходными и заменяемыми. Что они сделают с его телом, подумала она, с телом человека, которого она любила? Скорее всего, с почётом похоронят в безымянной могиле, и она никогда не узнает где. И будут говорить, что делают это в благих целях.
Она ни за что не бросила бы таблетку в кофе, если бы Крац не напоминал без конца о тридцати девяти «скадах», свалившихся на головы израильтян, и, в частности, о том из них, который унёс жизни её матери, брата и сестры.
Она бы, наверное, отступила в последний момент, если бы они не грозили, что сделают это сами, если она спасует. Они обещали, что в этом случае смерть будет намного неприятнее.
Прежде чем достать первую таблетку из сумочки, она попросила сахару, оставив Симону последнюю соломинку. Почему он не схватился за неё? Почему ничего не спросил, не пошутил по поводу веса или не прореагировал как-то иначе, что могло бы заставить её передумать? И самое главное, почему он так долго ждал, чтобы рассказать ей правду?
Если бы он только знал, что ей тоже было что рассказать ему. Посла отозвали в Багдад — на повышение. Как и говорил Канук, он должен был стать заместителем министра иностранных дел, а это значило, что в отсутствие Мухаммада Сайда Аль-Захияфа он будет вхож к Саддаму Хусейну. Его место в представительстве должен был занять Хамид Аль-Обайди, второе лицо иракской миссии при ООН, недавно оказавшее своей стране большую услугу, о которой ей ещё предстоит узнать. Посол предложил ей или остаться в Париже и служить под началом Аль-Обайди, или вернуться в Ирак и продолжать работать с ним. Несколькими днями раньше руководство МОССАДа не задумываясь поручило бы ей второе.
Ханна же больше всего на свете хотела сказать Симону, что Саддам её уже не интересует, что он, Симон, помог ей преодолеть свою ненависть к «скадам» и заронил в ней надежду, что нанесённая ими рана со временем затянется. Она знала, что, пока ей есть для кого жить, она не сможет никого убить.
Но теперь, когда Симон был мёртв, её жажда мести стала ещё сильнее.
— Министерство торговли.
— Рекса Баттеруорта, пожалуйста.
— Из какого управления?
— Я вас не совсем понял, — сказал архивист.
— В каком управлении работает господин Баттеруорт? — спросила телефонистка, медленно выговаривая каждое слово, словно обращалась к четырехлетнему ребёнку.
— Понятия не имею, — признался архивист.
— У нас не значится человек с такой фамилией.
— Но в Белом доме мне сказали…
— Мне все равно, что сказали вам в Белом доме. Если вы не знаете, в каком управлении…
— Соедините с отделом кадров, пожалуйста.
— Минутку…
Прошло гораздо больше минутки.
— Отдел кадров.
— Это Колдер Маршалл, архивист Соединённых Штатов. Могу я поговорить с начальником?
— Мне очень жаль, но его нет. Можете поговорить с его ответственным помощником Алекс Вагнер.
— Это было бы прекрасно, — сказал Маршалл.
— Её сегодня не будет. Не могли бы вы перезвонить завтра?
— Да, — вздохнул Маршалл.
— Была рада помочь вам, сэр.
* * *
Когда машина Краца, взвизгнув тормозами, остановилась у кардиологического центра на буа Жилбер, там её поджидали три врача, два санитара и сестра. Посольство, должно быть, уже предприняло все необходимые действия.
Санитары выбежали вперёд, осторожно, но уверенно вынесли тело Скотта из машины и подняли его по ступенькам, прежде чем поместить на каталку.
Каталка ещё ехала по коридору, а врачи и сестра уже окружили тело и приступили к его обследованию. Пока сестра раздевала его, один из врачей разжал Скотту рот, чтобы проверить дыхание. Другой, вызванный в качестве консультанта, приложил ухо к его груди и прослушивал сердце, третий в это время измерял давление. При этом ни один из них не находил ничего обнадёживающего.
Консультант повернулся к резиденту МОССАДа и сказал жёстко:
— Не тратьте время на ложь. Как это случилось?
— Мы отравили его, но он оказался не тем…
— Это не интересует меня. Какой яд вы ввели?
— Эрготоксин, — ответил Крац.
Консультант повернулся к одному из своих ассистентов.
— Свяжитесь с госпиталем Уидала, выясните его действие и соответствующий антидот, быстро, — сказал он в тот момент, когда санитары проталкивали каталку через тамбур частной операционной.
Первый врач, державший все это время рот Скотта открытым, надавил ему на язык и освободил проход в гортань. Как только каталка остановилась в операционной, он вставил в гортань прозрачную пластиковую трубку около десяти сантиметров длиной, чтобы у пациента не западал язык.
Сестра тут же наложила на лицо Скотта маску, соединённую шлангом с кислородным баллоном на стене, и принялась через каждые три-четыре секунды нажимать левой рукой дыхательный мешок сбоку на маске, удерживая правой рукой голову пациента в неподвижном состоянии. Лёгкие Скотта немедленно заполнились кислородом.
Консультант вновь приложил ухо к сердцу Скотта и вновь ничего не услышал. Он поднял голову и кивнул санитару, принявшемуся наносить пасту в разных местах грудной клетки пациента, к которым вторая сестра стала тут же прикладывать небольшие электроды, связанные с кардиомонитором, стоящим на столе рядом с каталкой.
На экране прибора, регистрирующего силу сердцебиений, появился слабый сигнал, и консультант улыбнулся под маской, в то время как сестра продолжала качать кислород через нос и рот пациента.
Вдруг без всякого предупреждения кардиомонитор издал пронзительный сигнал. Все, кто был в операционной, повернулись к нему и увидели на экране лишь тонкую ровную линию.
— Остановка сердца! — крикнул консультант. Прыгнув вперёд, он упёрся ладонью в грудину Скотта и, сцепив руки, стал методично надавливать на неё, пытаясь протолкнуть кровь через сердце и вернуть пациента к жизни. Как тренированный атлет, он делал от сорока до пятидесяти нажатий в минуту.
Ассистент подкатил дефибриллятор. Консультант приставил к спине и груди Скотта два больших электрода.
— Двести джоулей, — сказал он. — Всем отойти.
Все сделали шаг назад, когда от электрогенератора через тело Скотта проскочил разряд.
Все уставились на монитор, в то время как консультант вновь рванулся вперёд и стал продолжать делать массаж сердца, изо всех сил надавливая на грудь Скотта, но тонкая зелёная линия на экране осталась без изменений.
— Двести джоулей, всем отойти, — твёрдо повторил он, и все отступили ещё раз в ожидании эффекта от электрического шока. Но линия упорно оставалась ровной.
