Ел не торопясь, прожевывая каждый кусочек, потом попросил двойной эспрессо, дождался его и с наслаждением закурил.
Ему было хорошо.
Встретившийся на завтраке Корн сказал, что Князь прилетает только сегодня вечером, осадное положение в связи с исчерпанностью инцидента снято, и потому весь день и весь город в его, Ларина, распоряжении.
Единственная просьба — брать с собой охранника.
Если охранник сильно напрягает, то хотя бы шофера.
В принципе, такой необходимости, конечно, нет, но — береженого и Бог бережет.
А вот он, Корн, компанию составить, к сожалению, нет — не может. Хотя и очень бы хотел.
Дела.
Хвосты надо немного подчистить после последних событий.
Так что, сорри.
И убежал.
Пребывавший в удивительно благодушном настроении Глеб позвал Художника, Рустама, взял водителя Игорька, и они поехали в горы, где гуляли почти до вечера.
Ларину казалось, что он заново учится дышать.
Это было занятно.
А потом Игорек сказал, что знает тут, в горах, один армянский кабачок, в который почти никогда не заходят туристы — просто потому, что о нем не знают.
Но зато там делают чудный кебаб и, если немного знаком с хозяином, то могут предложить отличное домашнее вино.
Они согласились, и потом весь вечер сидели в плетеном балаганчике, вдыхая чудные запахи готовящегося мяса и попивая это самое вино: красное, легкое, чуть-чуть пенящееся, пахнущее почему-то дымом, ежевикой и еще чем-то таинственным и приятным. Говорить ни о чем не хотелось, поэтому просто молчали.
Иногда это очень важно — уметь молчать друг с другом.
Даже важнее, чем уметь говорить.
А наутро прилетел Князь.
Как всегда подтянутый, собранный, самую капельку ироничный.
Он зашел за Глебом в номер, рассказал, что в Москве необычайно отвратительная для конца марта погода: мокрый снег, метель… И они пошли гулять по принадлежащему санаторию парку, где солнечные зайчики ловко прыгали через густую листву на тщательно выметенные дорожки красного кирпича, шумел легкий ветерок и вовсю цвели свесившиеся до самой земли бледно-голубые кисти глицинии.
Князь молчал, видимо, не зная, с чего начать разговор, а Ларину почему-то очень не хотелось ему помогать.
Пусть помучается.
Они прошли через весь парк и, наконец, вышли к высокому крутому обрыву, полностью заросшему злыми и колючими кустами дикой кавказской ежевики.
Маленькая, увитая плющом мраморная беседка, на самом краю пропасти, видимо, как раз и была предназначена для таких вот непростых разговоров.
Две небольшие мраморные скамеечки.
Мраморный столик.
И — море внизу.
Ослепительно синее и бескрайнее, лижет волнами галечный пляж, ластится, притворяется доброй домашней кошкой, но в любой момент может рассердиться, грозно потемнеть и ударить в неподатливый берег всей свей грозной мощью никогда и никем не побежденной стихии.
Князь присел на край мраморной ограды беседки и закурил, небрежно стряхивая пепел вниз, казалось, прямо в набегающие волны. Глеб подошел и встал рядом, глядя туда, где в неразличимой дали море сливалось с небом. Налетевший ветерок ерошил волосы и приятно холодил лицо. По обрыву вилась узкая каменная лестница с точеными коваными перилами.
— Может, вниз спустимся, гальку попинаем?
Князь усмехнулся.
— Не-а. Лениво. Да и не получится у нас здесь разговора, Глеб, ты уж мне поверь, я это чувствую. Жизнь строится по законам классической драматургии, ей необходимо единство места, времени и действия. А здесь — не то. Слишком хорошо. Отвлекает.
Ларин пожал плечами:
— А зачем ты тогда меня сюда вытащил?
— Ошибся.
Они помолчали.
Князь отшвырнул докуренную сигарету и спрыгнул с перил над обрывом.
— Есть идея. У меня тут приятель ресторан построил. Маленький, уютный. С кабинетиками. Там нам точно никто не помешает. Кстати, как ты относишься к японской кухне?
Глеб еще раз недоуменно пожал плечами:
— А какая разница? Поехали…
Ресторанчик действительно оказался маленьким и уютным. Узкоглазые калмычки в шелковых казино изображали японских официанток так старательно, что не раз бывавший в Стране восходящего солнца Ларин чуть не расхохотался. Суши, тем не менее, оказались действительно вкусными, мисо-суп — в меру густым, а саке — вполне даже правильным и, что самое главное, в меру подогретым.
А то в Москве по незнанию иногда подают такой кипяток — пить невозможно.
Уроды.
Лишь бы примодниться.
Они со вкусом позавтракали.
Выпили по стограммовому кувшинчику саке.
Глебу понравилось, что Князь по-настоящему умело пользуется палочками. Есть японские или китайские блюда вилкой — полная профанация самой идеи.
Не вставляет.
Типа, как трахаться в презервативе.
Убожество.
Но Дима явно знал толк в японской кухне. И любил ее не меньше Ларина.
Наконец они заказали чай, закурили.
Стремительно соткавшаяся из ниоткуда официантка поставила перед каждым по небольшой полупрозрачной фарфоровой пепельнице, на одной из которых была нарисована цветущая ветка сакуры, а на другой трогательный японский журавль, стоящий, скромно поджав одну ногу, посреди зеленого рисового поля.
Ларину понравилось.
Князь молчал, опустив взгляд в высокую чашку с зеленым жасминовым чаем.
Сходство их вкусов Глеба в последнее время уже просто настораживало.
Наконец Дима поднял глаза и посмотрел на Глеба.
Уверенно и твердо.
Перед Лариным снова сидел прежний Князь.
Такой, каким он и должен быть.
Всегда.
— Знаешь, Глеб, мне очень нелегко начинать этот разговор…
Глеб пожал плечами:
— Догадываюсь.
— Хорошо, что догадываешься. Потому что сейчас я должен начать убеждать тебя сделать то, что сам, боюсь, вряд ли когда бы смог сделать…
— И?..
Князь неожиданно разозлился:
— И… Что — и? Должен — значит, буду. Никуда не денусь…
— А зачем?
— Что — зачем?
— Зачем тебе меня убеждать?
Князь зябко повел плечами и закурил следующую сигарету.
— Я же объяснил тебе. Затем, что я — должен.
— Кому?
— Хрену одному! Хорош играть словами, Ларин, ты сам все прекрасно понимаешь…
— Значит, ты не волен в своих действиях?
— Значит, не волен.
— И что же за таинственный «кто-то» стоит за тобой?
Князь неожиданно зло рассмеялся:
— Если б все было так просто, Глеб… если б все было так просто… За мной никто не стоит. В том-то и дело, что за мной никто не стоит. Многие помогают, но не стоит — никто…
— И чего же ты хочешь добиться, Дим? Перевернуть мир? Это пытались сделать многие до тебя. У некоторых даже получалось. Ну, и что хорошего из этого выходило?
— Ничего.
— Вот и я о том же…
Князь осторожно стряхнул пепел в тонкую, полупрозрачную пепельницу.
Она казалась почти бумажной.
Еще чуть-чуть — и загорится.
А ни фига подобного!
Чему не суждено гореть — не горит.
— В том-то и дело, Глеб, — медленно проговорил Князев, — в том-то все и дело, что я не пытаюсь перевернуть мир… В том-то и дело, что я не пытаюсь его перевернуть…
И неожиданно, в полной тишине, непроизвольно понизив голос:
— Кажется, я пытаюсь его спасти…
Глеб опустил глаза, повертел в худощавых пальцах белый цилиндрик незажженной сигареты:
— И что, Дим, цель оправдывает средства?
Князь поморщился:
— Вот только не надо этой высокой гуманистической белиберды, Ларин. Мы с тобой взрослые люди, и оба прекрасно понимаем: смотря какая цель и какие средства…
— А ты понимаешь, Князь, что встать на твою сторону сейчас означает для меня, прежде всего, — предать Ольгу? Напрочь. Даже память о ней предать, понимаешь? Ведь ее наверняка…
Ларин махнул рукой. Его глаза предательски блестели.
— Понимаю.
Князь был бледен, как сама смерть.
Даже еще бледнее.
— Я все понимаю, Глеб. И пойму тебя, если ты поступишь так, как тебе сейчас больше всего хочется. Просто — смотри…
Он взял салфетку и начал на ней что-то рисовать короткими, уверенными штрихами.
— Вот это Южноморск. Это Сочи. А это Туапсе. Порт. Здесь, кстати, тоже бухта, вполне подходит, можно строиться. Это Адыгея. А это Чечня. А на том берегу — Турция. Все понятно?
Глеб кивнул.
— Любой, кого выберут… к любому будут подкатывать. И чехи. И турки. И я не знаю, кто будет следующим в Кремле. И ты не знаешь. Сейчас-то пока — тихо. А чуть слабина — и пиндец… А тут — ключ. Ко всему Кавказу ключ. И значит, подкатывать начнут по-взрослому. Без сантиментов. А этого пидора я держу — вот здесь! В этом вот кулаке! И даже без этой пленочки у меня на него знаешь, сколько всего? На три срока хватит…
Ларин потер рукою висок.
— Это-то, Дим, я понимал с самого начала. Вернее, догадывался. У тебя серьезный интерес в регионе?
