– Простите, – сказала она, – как вас зовут?
– Бен Нортон.
– Да, Клэй, кажется, упоминал о вас.
– Мы с ним несколько раз беседовали. Я юрист.
– Вы друг той женщины, что была убита, так ведь?
– Да.
– И хотите поговорить с ним об этом деле?
Нортон сделал вид, что колеблется.
– Не совсем, – сказал он. – Видите ли, миссис Макнейр, я боюсь, что у вашего мужа могут возникнуть кое-какие неприятности. Но я не хочу докучать вам этими разговорами.
Он шагнул назад, словно собираясь уходить, и она распахнула дверь.
– Входите, пожалуйста, мистер Нортон. Я думаю, нам стоит поговорить. Клэй должен приехать с минуты на минуту. Сегодня он обещал быть дома пораньше. – Она улыбнулась. – У нас годовщина свадьбы, и мы собирались пойти в ресторан.
Нортон прошел за ней в гостиную, казавшуюся совершенно нежилой. Хозяйка указала ему на диван, а сама села напротив в кресло с прямой спинкой, лицо ее было серьезным, спина выпрямленной, колени сдвинуты, лодыжки скрещены – образец молодой матроны.
– Итак, мистер Нортон… – начала она.
– Бен.
– Бен. Пожалуйста, зовите меня Джейн. И, прошу вас, расскажите, какие, по вашему мнению, неприятности грозят моему мужу.
– Я не совсем уверен, что это тактично…
– Что тактично беспокоить беспомощную жену? Бен, позвольте мне сказать вам кое-что. По-моему, у мужа начались неприятности, едва он ступил ногой в этот город. Мне кажется, Вашингтон губит его. Я имею в виду не язву. Сейчас ее лечат. Но пока невозможно лечить ум, сердце и душу от давления, цинизма и своекорыстия. Я знаю своего мужа. Он не великий и даже не блестящий человек, но он хороший человек. Или старается быть хорошим. Он много трудится, чтобы обеспечить семью. Беда в том, что успех он измеряет деньгами. Но я вижу, что работа… этот город… политика превращают его в машину. Очень четкую, производительную машину, я в этом уверена, но эта работа отнимает все его время и энергию, оставляет лишь оболочку человека, за которого я выходила замуж. Так что, Бен, не бойтесь сказать мне все, что считаете нужным. Ничто, сказанное вами, не расстроит меня больше, чем я уже расстроена.
Нортону нравилась эта женщина, и на миг он возненавидел себя за ту игру, что вел с ней. В вашингтонских войнах так бывало всегда: больше всего страдали те, кто не участвовал в боевых действиях.
– Конечно, Клэй сказал бы, что я наивна, – продолжала она, – сказал бы, что я не знаю мира политики. Правда, у меня и Клэя прошлое неодинаково. Он привык к трудностям и невзгодам жизни, а я жила без тревог и забот, пока не вышла замуж. Поэтому я смотрю на Вашингтон, как на джунгли, а он видит его волнующим и манящим. Я не знаю, кто из нас прав.
– Может быть, вы оба. Джунгли могут быть волнующими и манящими.
– Если ты дикарь, – с горечью сказала она. – Или политик.
– Это пагубный город, – сказал Нортон. – Пагубный для большинства мужчин и почти всех браков.
– Но почему он должен быть таким?
– Почему? Потому что у нас конкурентное общество. Мы соперничаем в детских играх, в школе, в спорте, в сексе, в бизнесе, в политике, почти во всем, а в таких местах, как Вашингтон, Уолл-стрит или Голливуд, ставки выше, чем где бы то ни было, и потому соперничество более жесткое. К примеру, ваш муж, придя на работу в Белый дом, стал зарабатывать двадцать пять тысяч в год. Если он поведет игру правильно, то, уйдя оттуда на другую работу, станет получать вдвое или втрое больше. Но ради этого он должен выкладываться полностью, потому что в противном случае на его место найдется сотня других.
Дверь распахнулась, появились две девочки, они оживленно разговаривали и смеялись. Увидев Нортона, обе умолкли и вопросительно поглядели на мать.
– Это мистер Нортон, девочки, – церемонно сказала она. – А это мои дочери, Эмили и Энн.
Девочки по очереди подошли, подали руку и вежливо прощебетали:
– Очень рада познакомиться.
– Идите попейте молока, – сказала им мать, – а мы с мистером Нортоном продолжим наш разговор.
– Очаровательные дети, – сказал Нортон.
– Очаровательные дети не могут понять, почему у них больше нет отца, и тяжело это переживают. Но я докучаю вам своими заботами, Бен. Скажите, какая неприятность грозит, по-вашему, моему мужу?
– Тут я не совсем уверен, – сказал Нортон. – Видимо, ничего дурного он не совершал. Но, сам того не сознавая, может впутаться в историю. Связана эта история с убийством Донны Хендрикс. По-моему, некоторые люди в Белом доме знают об убийстве больше, чем сообщили полиции. Одним из них, на мой взгляд, является некий Байрон Риддл, занимающий один кабинет с вашим мужем.
Джейн Макнейр на миг зажмурилась.
– Да, – сказала она. – Я могла бы догадаться, что без него тут не обошлось.
– Вы знаете Риддла?
– Мы встречались однажды, этого вполне достаточно. Он был безо всякой причины очень груб со мной. Но это ерунда в сравнении с тем, что терпит от него Клэй. С этим человеком недели две назад у Клэя что-то произошло, и он вернулся домой потрясенным, как никогда.
– Потрясенным?
– Он был бледен, как полотно. Руки дрожали. Голос срывался. У него даже разболелся желудок. Мне он сказал только, что поспорил с Байроном Риддлом. И на другой день сменил кабинет.
– Он не говорил, о чем именно был спор? Или что-нибудь о делах Риддла?
Джейн Макнейр нахмурилась и погрузилась в раздумье, две вертикальные морщинки омрачили ее красивый лоб.
– Нет, – сказала она наконец. – Говорил только, что Риддл какой-то сыщик. И что он волк-одиночка, но иногда бывает очень полезен. Клэй все называл его сумасшедшим и говорил, что не хочет иметь с ним ничего общего. Несколько раз повторил: «Не буду соваться не в свои дела».
Казалось, она вот-вот расплачется. Нортон подумал, не уйти ли ему. Она взглянула на него и как будто прочла его мысли.
– Какая я скверная хозяйка! Давайте немного выпьем. Клэй должен приехать с минуты на минуту.
– Ну что ж, – сказал Нортон, решив, что выпить не помешает.
Тут дверь отворилась снова, и вошел Клэй Макнейр.
– Привет, милочка, – сказал он, потом увидел Нортона, и усталость на его лице сменилась сперва удивлением, а потом радушием. С протянутой для пожатия рукой он шел по комнате и, несмотря на мальчишескую улыбку, все равно выглядел усталым.
– Привет, Бен, чем обязаны такой чести?
Нортон встал и пожал ему руку.
– Я хотел поговорить с тобой. Твоя жена любезно пригласила меня подождать.
– А мы как раз собрались выпить, – сказала Джейн Макнейр. – Чего тебе хотелось бы, Клэй? Я принесу.
– Нет, милочка, предоставь это мне. Тебе чего, Бен?
– Хорошо бы шотландского с водой.
– Тебе, милочка?
– Мартини, пожалуйста.
– Несу, – весело сказал Макнейр, и, когда собрался выйти, к нему подбежали дочери. Он поднял каждую, поцеловал, и они, счастливые, побежали за ним на кухню.
– Бодрится, – печально сказала Джейн Макнейр. – Изо всех сил.
Они сидели молча, прислушиваясь к звяканью льда о стаканы и смеху девочек на кухне, потом Макнейр вошел со стаканами, а девочки молча пошли наверх. Макнейр сел на другой конец дивана.
– Бен, нам с Джейн скоро нужно уезжать на небольшое празднество, так что, пожалуй, сразу перейдем к делу. Милочка, если ты извинишь нас…
– Нет, Клэй, я лучше останусь. Мы с Беном уже немного поговорили, похоже, это дело касается и меня.
Макнейр нахмурился и отхлебнул коктейля, значительно более светлого, чем у Нортона.
– Ну, что это за таинственное дело?
– Клэй, ты знаешь, я хочу выяснить, кто убил Донну, и я убежден, что в Белом доме есть люди, в том числе Эд Мерфи и, может быть, президент, которые знают больше, чем говорят. Кроме того, у меня есть основания думать, что Байрон Риддл основательно замешан в том, что происходит. Я узнал кое-что из его прошлого, человек он опасный. И я только прошу тебя: ради собственной безопасности расскажи все, что знаешь о нем.
Макнейр крепко сжал стакан и покачал головой.
– Ничего рассказать тебе не могу. Мы занимали один кабинет, но я ничего не знаю о его работе.
– Из-за чего вы поспорили? Почему ты ушел из того кабинета? Почему ты сказал Джейн: «Не буду соваться не в свои дела»?
Макнейр сердито взглянул на жену.
– Милочка, что ты ему говорила?
– Только правду, Клэй. И тебе следует сделать то же самое. Расскажи правду. У тебя нет причин выгораживать этого человека.
– Она права, Клэй. С какой стати выгораживать Риддла? Разве он стал бы выгораживать тебя? Что у него на уме?
Макнейр встал.
– По-моему, вопрос в том, что на уме у тебя. Ты не имел права врываться сюда и злоупотреблять ее доверчивостью – ты сделал именно это, не отрицай. Прошу тебя уйти. Если у тебя есть вопросы, обращайся к Эду Мерфи. Я не хочу быть грубым, но это все, что я могу тебе сказать.
