— Я этого не говорил…
— Тогда в чем дело?
— Скажите, я могу рассчитывать на вашу откровенность, Сурик-джан? — вкрадчиво спросил Автандилян.
— Вы делаете для своего народа великое дело! — не без торжественности в голосе произнес Тер-Ионесянц. — Поэтому для меня вы, Самвел-джан — ближе родного брата. Можете рассчитывать не только на откровенность, но и на мою жизнь! Поверьте, это слова мужчины, привыкшего отвечать за каждое свое слово!
— Хорошо, — кивнул Автандилян. — Тогда объясните, чем я заслужил столь щедрое предложение? Вы избавляете меня от риска в многомиллионной сделке…
— Вы не доверяете мне?
— Боже упаси, Сурик-джан, как вы могли подумать такое?!
— Тогда почему спрашиваете? — Тер-Ионесянц недоуменно пожал покатыми плечами. — Я предлагаю вам фиксированную оплату за каждую партию оружия…
— Думаю, уважаемый Сурик-джан, вам известно, что я не беден, — спокойно ответил Автандилян. — И деньги как таковые для меня давно уже не являются самоцелью. Вот почему, когда к моим ногам бросают кошелек, набитый долларами, я не тороплюсь поднять его и быстро, пока не увидели посторонние, засунуть его в свой карман. В такой ситуации для меня принципиально важно другое: почему этот кошелек оказался именно под моими ногами? И сколько мне предстоит потом заплатить за эту нежданную удачу? Меньше, чем было в кошельке, или больше?
— Что ж, наверное, вы правы, — кивнул Тер-Ионесянц и, вытащив из кармана потертого коричневого пиджака дешевенькую «Приму», закурил. — Не знаю, Самвел-джан, о чем вы подумали, но на самом деле объяснение предельно простое: я хочу УСКОРИТЬ поступление оружия в наши края. Максимально ускорить, понимаете, Самвел-джан? И потом, моего собственного риска в предложении практически нет. Дорога для груза безопасна — нами все уже подготовлено. Деньги, которые я буду платить вам в качестве аванса, все равно вернутся на мой счет. Зато вы не будете дожидаться, пока груз достигнет Степанакерта, не будете терять драгоценного времени, а тут же отправитесь обратно, за следующей партией оружия… Вот, собственно, и все мои резоны.
— Значит, если я соглашусь на ваше предложение, вы заплатите мне сейчас 180 миллионов долларов? — Как ни стремился Автандилян сохранять серьезное выражение лица, на губах его мелькнула тень улыбки.
— Почему сейчас? — черные глаза карабахского лидера тревожно блеснули. — Разве груз уже в Сухуми?
— Груз… прибудет в порт назначения через… — Автандилян взглянул на золотой «Луи Патек» с массивным браслетом. — Через три с половиной часа…
— Сколько времени займет у вас обратная дорога в Париж?
— А разве я уже улетаю? — улыбнулся Автандилян.
— Вполне возможно, Самвел-джан.
— Примерно, четыре с половиной часа.
— Отлично! — Небритое лицо золотозубого просияло. — Сейчас вы передадите мне все документы на груз. Потом своей рукой напишите номер счета, на который надо перевести всю сумму. Если груз в назначенное время действительно прибудет в Сухуми, вы, по возвращении в Париж, можете прямо из аэропорта ехать в свой банк. К тому моменту деньги будут на вашем счету. Все 180 миллионов. Ну, что, по рукам?
— По рукам, — кивнул Автандилян.
— Тогда не будем терять времени, Самвел-джан: я сейчас же выезжаю в Сухуми, а вы — в аэропорт.
— С вами весьма приятно работать, Сурик-джан, — пробормотал Автандилян и встал.
Поднялся и золотозубый.
— Последний вопрос… Заранее извиняюсь, если он покажется вам э-э-э… нескромным… — Самвел Автандилян тщательно притушил сигару. — Зачем вам столько оружия?
— Вы спрашиваете, зачем?.. — Тер-Ионесянц направился к вешалке и стал натягивать кожаное пальто. Потом повернулся к гостю. — Очень скоро в Карабахе начнется война. Не бунт, уважаемый, не мятеж, а самая настоящая война. С линией фронта, окопами, тактическими операциями… Понимаете, Самвел-джан? Армения должна выбить турков, она обязана освободить свою землю и помочь карабахским братьям! И в этой войне мы не имеем права проиграть. Мы обязаны ее выиграть, ибо второго такого шанса у нас, возможно, уже никогда не будет. А как это сделать без оружия?…
— Так, может, уже сейчас позаботиться, чтобы — естественно, в перспективе — сюда можно было бы перебросить и боевую технику? — Глаза Автандиляна блеснули. — Самоходные орудия, боевые машины пехоты, возможно, даже танки?..
— Нет смысла, Самвел-джан!.. — Золотозубый вздохнул и натянул на лоб кожаную кепку. — Технику можно купить, во-первых, дешевле и, во-вторых, намного быстрее.
— У кого?
— У русских…
— Вы в этом так уверены?
— Конечно, уверен, иначе зачем бы я стал говорить об этом!
— Но почему? — Удивление на тонком лице Автандиляна выглядело неподдельным, искренним. — Разве Советский Союз уже разделился на суверенные государства? Разве перестали существовать Политбюро, армия, КГБ, военная разведка? Кто даст вам делать то, что вы хотите, уважаемый Сурик-джан? Кто осмелится в обход центральной власти продать вам военную технику? Я сам живу на родине революций, мне кажется, я понимаю природу бунтов и заговоров, однако то, что вы сейчас утверждаете выглядит, — уж простите меня за откровенность, Сурик-джан, — просто безумием каким-то!..
— Это долгая история… — Тер-Ионесянц хмыкнул в густые усы и внимательно посмотрел на гостя. — Как-нибудь мы поговорим на эту тему и мне кажется, что я смогу убедить вас в своей правоте. А пока… Москве, центральной власти сейчас не до нас, Самвел-джан. Не до Армении и уж, тем более, не до маленького и незначительного Нагорного Карабаха! Неужели вы не видите, что Советский Союз медленно разваливается? Именно это и составляет наш исторический шанс, понимаете? Армения в любом случае станет суверенным государством. Но мы должны уйти не с пустыми руками — древняя земля Арцаха не может остаться под пятой турков. И не останется! Пока есть патриоты Великой Армении. Такие, к примеру, как вы, дорогой Самвел-джан! Возвращайтесь спокойно в Париж и готовьте новые партии оружия. Это единственное, что сейчас необходимо вашему народу! И не беспокойтесь о деньгах — слава Богу, армянская диаспора никогда не отрывалась от своих исторических корней. Свою независимость мы завоюем своими же руками. В добрый путь, Самвел-джан!..
Каир.
Международный аэропорт Халилья.
Февраль 1986 года.
События последних нескольких дней развивалась именно в том направлении, которое, собственно, и предсказывал Моти Проспер. Вернувшись в Каир и получив от своего босса разрешение провести уикэнд в Лондоне, Серостанов ровно на полчаса заехал на свою квартиру, толком даже не глядя, побросал какие-то вещи в дорожную сумку и заказал такси. На серию из двух долгих, настойчивых телефонных звонков, пронзительно возвещавших о себе в течение этого получаса, Николай не откликнулся, предоставив это автоответчику. Скорее всего, звонил кто-то из его приятелей и, наверное, Николаю следовало ответить. Но он этого не сделал. Даже самому себе Серостанов не хотел признаваться, что вот уже третьи сутки испытывает давно уже забытое, жалящее чувство непроходящего страха.
Страха перед абсолютной неизвестностью…
В такси, по дороге в аэропорт, Николай несколько раз проверился, и хотя ни одна из нескольких десятков следовавших за ними машин не вызывала подозрений — привычный каирский автобардак с нетерпеливыми гудками, визгом тормозов и отчаянными проклятьями — тревожное ощущение беспокойства продолжало свербить душу…
Без осложнений пройдя таможенный контроль и оказавшись в свободной зоне, Николай с облегчением вздохнул и посмотрел на часы — до посадки оставалось чуть меньше сорока минут. Купив в киоске свежий номер «Таймс», Серостанов уселся в углу бара, заказал немолодому официанту с роскошными, как у маршала Буденного, усами светлое пиво и, развернув газету, углубился в статью о кризисе в британской угольной промышленности. Из великого множества проблем, свалившихся на него за последние несколько дней, бедственное положение шахтеров Манчестера волновало Серостанова в самую последнюю очередь. Тем не менее, он заставил себя прочитать статью до последнего абзаца. Это была своеобразная и неоднократная проверенная форма аутотренинга — необходимо было во что бы то ни стало успокоиться.
— Послушай, чувак, ты не против, если я приземлю здесь свою задницу?..
Николай медленно положил газету на столик и поднял глаза. Перед ним стоял длинноволосый юнец в пестрой ситцевой «гавайке» и до неприличия драных джинсах. За плечом у парня висел грязный рюкзак, на шее — губная гармошка, а к губе прилипла дешевая сигарета без фильтра. Выговор молодого бродяги не оставлял никаких сомнений относительно места его появления на свет божий — лондонский Ист-Сайд.
