Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля

Они едва спаслись. Все было готово полететь в тартарары. Инженер, который гарантировал ему максимальную безопасность, тоже оказался дилетантом. Как пакистанец, которого уничтожил Старик. Ишмаэль велик, его люди — нет.

Он весь превратился в ощущения. Он ощущал все. Сонное дыхание ребенка, сидящего на соседнем сиденье без сознания. Глубокие полосы развороченной земли, смерзшейся от ночного холода, вели шины, подобно рельсам. Американец старался держать под контролем масляные повороты руля, «BMW» погружалась в сумерки, бороздила темноту, как острый нос беззвучного корабля. Он был в напряжении. В самом деле, едва спаслись. Голова полусонного ребенка перекатывалась с одного плеча на другое, подчиняясь неправильному ритму колей в поле, вспаханном, состоящем из неровных борозд, неподходящему для этого бегства с погашенными фарами. Ему это удалось, потому что он все просчитал, Американец. Несмотря на уверения Инженера. И все же об Ишмаэле в Италии никто ничего не знает, не считая его верных. Он предвидел вторжение полиции. Он знал, что произошло в Детройте — он там был! — он был в команде, которая проводила облаву на складе, внедренный туда по желанию Ишмаэля. Это случилось в Париже. Теперь это случилось в Милане. Ишмаэль велик. Он знает об этом широком тайном движении тех, кто противится его медленному, неотвратимому господству. Ишмаэль направил его в Милан, потому что знал, и он, Американец, поступил в точности так, как Ишмаэль желал, чтоб он поступил.

Он приехал с юга, оставив позади густую сеть грунтовых дорог, днем, чтобы проверить место проведения ритуала. У границы поля он оставил другую машину, которая теперь ждала его, чтоб он мог пересесть в нее на выезде с грунтовой дороги. Полчаса он шел пешком во влажном морозце, исходящем от твердой земли пустынных полей. Разглядел венец из деревьев вокруг склада. Инженер указал изолированное место. Здесь была густая растительность: кусты, заросли ежевики, переплетенные ветви, поросль. Они спускались вниз, постепенно редея ближе к основанию склона, сквозь них почти невозможно было проникнуть. Туман, пропахший навозом, пропитал одежду. Он прошел сквозь полосу деревьев, чтобы найти коридор, по которому можно проехать. Дальше находился промышленный склад. Он продумал путь для бегства. Невозможно, чтоб они засели в кустах. Основание склона было достаточно крутым и грязным. Он проверил. Есть выход в задней части ангара. Что бы ни случилось, путь бегства будет здесь.

Ишмаэль заказал ребенка. Он хотел ребенка. Ребенок должен пройти через все ритуалы. Ритуал в Милане — всего лишь начало. Он должен забрать ребенка и отвезти его к другим верным Ишмаэля, более приближенным к Ишмаэлю и более тайным верным, чем те, что в Милане. На ритуале в Милане Американец мог присутствовать. Он должен увезти ребенка. Перевозка ребенка уже была организована — совершенный механизм, который позволит ему вернуться в Италию и выполнить вторую задачу — самую важную, — порученную ему Ишмаэлем. Ребенок должен в конце концов оказаться в Брюсселе. Он довезет его до Гамбурга, начиная от Гамбурга об этом позаботятся другие верные Ишмаэля. Так было договорено. И в самый разгар ритуала полиция провела облаву.

Он припарковал «BMW» на выезде из рощицы, в полях Здесь не было дорог — ни асфальтовых, ни грунтовых. Отлично. Он рассчитал время. В темноте вышел из рощицы. Пешком дошел до входа в ангар. Когда полиция начала облаву, он был готов. Он выхватил у Инженера ребенка. Задумался — на мгновение, стремительное, молниеносное, — убрать Инженера или нет. Но Инженер ничего не знал о нем. Он не может ему навредить. И Ишмаэль защитит его, Инженера. Ишмаэль могущественен, он велик. Люди на складе искали главный выход — всеобщий хаос. Путь к задней двери был свободен. Он действовал очень быстро. С закрытыми глазами он знал, в какую сторону поворачивать в зарослях сухого кустарника, которая служила заслоном для места, в котором располагался склад. Ребенок был без сознания, с ним не возникло проблем. Он с трудом добрался до «BMW» — задыхался.

С выключенными фарами, среди темных полей, по памяти. В зеркале заднего вида не было видно никаких фар. Он справился.

Спустя час медленного перемещения в темноту он свернул. Налево. Потом снова направо. Маленькая грунтовая дорога среди серебрящихся от инея в темноте вечнозеленых деревьев вскоре снова сворачивала. Он пересек склон. Здесь он должен включить фары, на долю секунды. Осветил темный «мерседес», который оставил здесь вчера, в конце дня. Он припарковал его в сорока минутах езды от склада: никакой дороги, никакой тропинки между складом и склоном. Он действовал осторожно. Взял напрокат «мерседес» в Милане по одному из своих паспортов. По французскому паспорту. Он говорил на безукоризненном французском. Он говорил на безукоризненном итальянском с французским акцентом. Подписал контракт о том, что передаст «мерседес» в бюро проката автомобилей в Бари через два дня. Тогда, днем, он вернулся к складу, просчитал время: сорок минут достаточно, так он останется за пределами кольца окружения полиции. Обратно пошел пешком, пересек плоскую поляну, по холоду, до маршрутки, которая отходила от Мельцо, подождал во влажном холоде автобуса до Милана, до Центрального вокзала, где он припарковал «BMW», взятую напрокат по испанскому паспорту. Он улыбался. После церемонии Американец забрал ребенка — теперь тот был в «мерседесе». Он позаботился о том, чтоб сменить машину.

Ребенок был в полусне. Американец открыл багажник «мерседеса», порылся во внешнем кармане сумки, вытащил футляр. Достал шприц — он приготовил дозу днем, прежде чем вернуться в Милан. Оголил бледную ручку ребенка, которому никак не удавалось открыть рот, чтоб зевнуть. Ввел жидкость. Подождал несколько секунд. Когда тот обмяк, будто мертвый, он приподнял маленькое тельце. Разместил его в багажнике. Его даже не пришлось сгибать. Закрыл дверцу. В последний раз оглядел «BMW» в тусклом свете салонного фонарика. Тщательно вытер руль. Свинтил номера. Сел в «мерседес». Нажал на газ, в темноте.

Спустя полчаса, прежде чем въехать на проселочную дорогу, которая выходила на автостраду, ведущую к Милану, он раскрыл окошко, выбросил в поле две таблички с номерами, белые, блестящие, увидел, как они спланировали на землю и погасли, будто сожженные листы бумаги.

Давид Монторси медленным шагом шел через весь Милан. Он должен был увидеться с доктором Арле и пришел раньше назначенного времени. Небо раскрылось, разошлось колоссальными трещинами, как кожура огромного апельсина, растительный купол, сломавшийся над городом. Небо над Миланом, откуда упал Маттеи, разорванный на куски… Милан вновь просыпался, уже без своего Хозяина, без Хозяина целой Италии… Какой-то человек ехал на велосипеде, насвистывая; внутренняя кольцевая дорога была полупустой. Плотный волокнистый черный дым из труб почти блестел — подвижные скульптуры на фоне неровного неба. Воздух был ясный, в нем висел дух конца или начала — жженый электрический запах утра, внешне бессмысленного. Четкие линии углов домов ломались о плотные небесно-голубые трещины в облаках. Лицо Энрико Маттеи, прозрачное и огромное, над городом… Сквозь открытый, как желудочек, участок этого лица проникало больше света — призрак, струящийся сверху, драматически наклоненный. Небо над Миланом… Откуда упал Маттеи, разорванный на куски, его кости, раздробленные на осколки, — на соленую землю, в ночи, мертвый… У Монторси не получалось думать об этом, взгляд его скользил между движущихся машин с их туманным блеском — к магазинам, в которых открывали ставни, покрытые коркой сажи и грязи. Он шел, не глядя на тех, кто двигался ему навстречу и кто обгонял его, вздрагивал от электрического лязганья трамвая, дергаясь, ехавшего по внутреннему кольцу. В киоске Монторси купил «Джорно». Заголовок: «Умер Маттеи». Хроника, отклики, комментарии. Тольятти, позиция КПИ. Христианско-демократическая партия скорбит. Официальная версия — несчастный случай.

Дерьмо. Дерьмо на дерьме.

Он постарался сосредоточиться. Встреча с доктором Арле. Его молодчики делали вскрытие ребенка с Джуриати. Вмести с ними Арле заходил в управление, к Болдрини. Он видел его, белого, худого, когда тот командовал поисками останков Маттеи в Баскапе. Он не понимал. Он только чувствовал. Чувствовал, что Арле — важная фигура.

Отдел судебной медицины. Во внутреннем дворике никого не было, будка охранника оказалась пуста. Он прошел через подъезд по направлению к внутренним коридорам первого здания. Прошел мимо небольшой группы коллег, которые шутили друг с другом вполголоса, один влепил другому подзатыльник, но Монторси даже не улыбнулся. Он думал о напряженном лице Арле прошлой ночью — похожем на глину, которая теряла форму, растворяясь под струями сильного ледяного дождя, рядом с раздутым куском трупа, на поле, где разбился самолет. Возможно, Фольезе действительно что-то раскопает. Возможно, действительно есть связь между ребенком с Джуриати и Маттеи, и Фольезе ее раскопает.