Джузеппе Дженна - Во имя Ишмаэля

Отдел судебной медицины. Во внутреннем дворике никого не было, будка охранника оказалась пуста. Он прошел через подъезд по направлению к внутренним коридорам первого здания. Прошел мимо небольшой группы коллег, которые шутили друг с другом вполголоса, один влепил другому подзатыльник, но Монторси даже не улыбнулся. Он думал о напряженном лице Арле прошлой ночью — похожем на глину, которая теряла форму, растворяясь под струями сильного ледяного дождя, рядом с раздутым куском трупа, на поле, где разбился самолет. Возможно, Фольезе действительно что-то раскопает. Возможно, действительно есть связь между ребенком с Джуриати и Маттеи, и Фольезе ее раскопает.

По мере того как он продвигался к эпицентру формалиновых паров, по середине освещенного неоном коридора, под низким потолком, он ощутил тревожные волны чего-то знакомого, но не полностью понятного и при этом не вовсе непонятного, — искусственный запах чего-то, что исходило из глубины, похожего, но не тождественного с могуществом. Грозная милость невежи. Неоновый свет постепенно становился слабее. Потом через равные промежутки стали открываться двери — справа и слева. За его спиной раздалось лязганье металлических колесиков. Пустая каталка. Он повернул налево, коридор стал уже и темнее. Направо. Оказался в точно таком же коридоре, более освещенном, и столкнулся с медсестрой. Спросил Арле.

Кабинет Арле располагался за кабинетом двух его ассистенток, сидящих друг напротив друга, почти близняшек во всех их жестах; это сходство было приобретено благодаря узкому пространству, в котором два тела и два характера годами контактировали друг с другом. Он спросил Арле, ему предложили подождать.

Он подождал. Маура, возможно, спит, возможно, она излечивает свою боль, все забывая. Накануне его поразила та мумия, и он на мгновение вспомнил о ней — мумии партизан — прошлой ночью, когда нес на руках бесчувственное тело Мауры, напоминающее пустую сухую куколку бабочки. Арле тоже напоминал ему мумию, высохшую изнутри. Он должен еще проверить — он сделает это днем, — не входил ли кто-нибудь еще раз в его кабинет в управлении. Он сведет свои счеты с Болдрини, когда вся эта история закончится. Он не мог избавиться от сознания, от ощущения смутной связи между рукой маленького трупа с Джуриати и разорванным обрубком тела Маттеи, уже раздувшегося, голого, синюшного, — под дождем, в Баскапе.

Потом его окликнула одна из ассистенток Арле. Он может войти.

Арле сказал, что у него мало времени, попросил извинить его. Он говорил, но казалось, что не говорил. Письменный стол ярко блестел. В голосе Арле было что-то глухое, почти беззвучное. У него были стеклянные водянистые глаза. Глубокие глазницы. Он также делал жесты руками. И однако он был спокоен — спокойный человек. А еще там, на уголке письменного стола, справа, стоял маленький террариум из грязного, запотевшего стекла, наполненный сухим песком, и темная, липкая на вид черепаха постоянно ползла сквозь этот песок, песчинки прилипали к ее спине, но она упрямо ползла сквозь толщу.

Монторси хотел спросить у Арле о Маттеи, прервал его, спросил, не задаваясь вопросом, удобно ли это сделать.

В общем, Арле принял Монторси, несмотря на ночь лихорадочной работы, притом что спецслужбы ждали вскрытия. Это была тонкая операция, потому что ее нужно было провести быстро и в то же время точно, учитывая миллионы обстоятельств, которые обычно не принимались в расчет. Это была тяжелая ночь.

Монторси:

— Я тоже был там вчера вечером.

Черепаха, казалось, вот-вот перевернется. Арле прервал речь Монторси:

— Мне кажется, вас, в отделе расследований, это не столь интересует.

Он даже не поджал губ, не улыбнулся. В сказанном чувствовался сарказм, очень действенный, поскольку скрытый за словами.

Это взбесило Монторси. Молчаливое бешенство, тщательно сдерживаемое. Он поспешно перевел разговор на дело с архивом — предлог, под которым он добился этой встречи. Арле задавал вопросы, на которые Монторси не был в состоянии ответить. Арле настаивал. Монторси хотел от него иного. Резким поворотом он перевел беседу на дело о Джуриати.

— Вчера, — сказал Монторси. — Ребенок, найденный на спортивном поле Джуриати… Вам о нем известно?

Никакой реакции.

— Да.

— Мне бы хотелось провести дополнительное расследование, доктор.

Снова никакой реакции.

— Мы сейчас позовем моего ассистента, который занимался этим делом.

Это был бюрократический ответ. Он подводил Монторси — стремительно — к концу пути. В документах, находящихся в руках ассистента, конечно же, было упоминание о передаче расследования от Монторси к Болдрини. Отдел расследований передал дело в полицию нравов. Монторси больше не имел полномочий заниматься им. Арле сразу же получит преимущество. Нужно что-то сделать немедленно.

— Следы сексуального насилия у ребенка, доктор… вы что об этом думаете?

Арле сидел неподвижно. Прикрыл глаза. Поднес руки к подбородку почти молитвенным жестом.

— В этой среде всегда несколько нарушено равновесие. Вот что я думаю.

— Сколько детей с подобными следами насилия попадает на ваш стол ежегодно?

Арле медленно улыбнулся.

— Какую цифру вы хотите от меня услышать? Шесть? Семь? Двадцать? У вас есть теория, которую вы хотите мне изложить, инспектор Монторси? — И он улыбался, губы были сухими, но блестели от слюны с внутренней стороны.

Монторси не ответил. Он поднялся со спокойствием человека, которому нет больше дела до происходящего, у которого иссяк интерес. Он чувствовал некоторый испуг. Повернулся спиной к Арле, в последний раз безучастно взглянув на черепаху. Вышел. Остановился на пороге. Арле сидел неподвижно, как камень. Сказал ему:

— Спасибо, доктор. Спасибо за все.

И решительно вышел.

В коридорах он оглядывался.

Увидел мертвеца.

Четыре медика, в халатах, испачканных темными брызгами, выходили через пластиковую дверь, качая головами и улыбаясь.

Он заметил свое отражение в стекле двери — бледное, как никогда.

Арле прикрывал покушение на Маттеи. Арле прикрывал круг педофилов. Поэтому у него забрали дело. Между Арле и Болдрини было какое-то соглашение.

Он ускорил шаг. Предстояла встреча с Фольезе, нужно было идти. Угол стены, который он огибал, показался ему похожим на нос странного маленького корабля.

Навстречу ему выехала пустая каталка, ткань, покрывавшая ее, свисала с одной стороны больше, чем с другой, на лице санитара была потертая маска.

Ишмаэль Ишмаэль Ишмаэль Ишмаэль

На улице. Солнце. Мимо прошла группа студентов. Хотел выскочить на окружную дорогу. Потом решил пойти пешком на встречу с Фольезе. Он должен увидеть его, должен поговорить с Фольезе. Должен сказать ему, что теперь тот в большей опасности, чем когда-либо. Арле покрывает виновных в смерти Маттеи. Он покрывает круг педофилов. Досье, отправленное в «Джорно», ставит журналиста под угрозу: в этом досье, возможно, раскрыта правда, и Фольезе даже представить себе не может насколько.

Он должен сказать ему, что чувствует. Он чувствовал, что все вращается вокруг темного, таинственного имени «Ишмаэль».

В управлении царила неразбериха. Всех привели в управление, мало кому удалось выбраться во время облавы на складе. Конец празднества. Конец садомазохистского празднества. Однако Ишмаэль сбежал. Лопес допустил чудовищную глупость. Он рассчитывал на эффект неожиданности — этого оказалось недостаточно. Ребенок пропал. Человек, которому Инженер передал его в руки, исчез. Мужчин и женщин, которые скрывали собой передачу ребенка, размахивая руками вокруг Инженера, как во время шествия, трудно было узнать в толпе. Одна ошибка за другой. Первая ошибка: во время осмотра места ни он, ни Калимани эту дверь в задней части склада — какой бы маленькой она ни была — не заметили из-за склона, обрывистого и покрытого густой листвой. Вторая ошибка: ангар нужно было окружить, в том числе разместив агентов на крутых покрытых растительностью склонах рва. Нужно было потребовать еще людей. Лопес не подумал о военной операции. Он допустил глупость. Чудовищную глупость.

Он был повержен. Элементарная ошибка.

Толкотня агентов на пятом этаже. На скамьях — множество людей с неподвижными взглядами, все молчат. Они все еще были одеты согласно правилам PAV — гротескные, патетичные, сидят тесно, в замешательстве. Женщина с колеса без сознания была отправлена в больницу. Сантовито показался только затем, чтоб забрать Инженера. Он увел его в свой кабинет. Еще он высунулся, чтобы прорычать в лицо Лопесу, что не выжал ничего, ничего полезного для Черноббио. А он ведь оказывал на того бог знает какое давление. Сантовито приказал Лопесу: никаких допросов без его разрешения. Потом вернулся в свой кабинет — Лопес увидел сидящего там Инженера. У Сантовито был такой вид, будто он готов сожрать Инженера.