подтекст, как и сам вопрос, для третьих лиц не предназначавшийся. Впрочем, на этом ритуал приветствий себя исчерпал – ВВП решительно двинулся к столу, тем самым объявляя тренировку открытой.
Обретя направление цели, Алекс не медля заступил на должность и, к своему удивлению, почти сразу подобрал ключик к Ротенбергу, в считанные минуты влившемуся в процесс.
На волне энтузиазма, подхватившего видавших виды стажеров, Алекс увлекся и сам. Казалось бы, случайный спортивный опыт – источник конфузов и недоразумений, но, наблюдая за согласованностью реакций президента и его стародавнего приятеля, Алекс невольно любовался. Они, казалось, являли единый организм, у которого все звенья максимально синхронизованы; общались преимущественно мимикой и энергией зрения, из вербального, в основном, междометия и, довлело чувство, что эта взаимность – вне границ необъятной власти, которой один из них облачен, феномен, возникший задолго до того, как один угодил на обложку «Тайм», а второй – в реестры «Форбс». Именно этим – дивным чувством локтя и взаимного притяжения они не с некоторых пор, а, похоже, с младых лет дорожат. Объяв это, Алекс искренне им позавидовал; сам он за свою разудалую, многих превращений жизнь не только друзьями, но и приятелями не обзавелся.
Микросреда, спаянная десятилетиями, за неполный час вобрала в себя и хваткого инструктора, не возникало сомнений, пришедшегося ей ко двору. Для ВВП открытием это не было, не более чем новый штрих в пользу некогда сделанного выбора, Ротенберг же, струя приязнь к незнакомцу, казалось, все чаще озадачивался: собственно, кто этот тренер такой, и почему праздничный расслабон берет начало не с бассейна с парилкой, а будто с нового хобби монарха, о котором он, его наперсник, ни сном, ни духом? Пусть затейник и сотворил из пляжной развлекухи настоящее спортивно-развлекательное представление…
– Товарищ тренер, на перерыв мы заработали? – схватив мяч рукой, сама игривость поинтересовался президент.
– Да, конечно. Более того, тороплюсь отметить: прогресс налицо. Пусть для спортсменов-профессионалов быстрое ориентирование в новом виде предсказуемо, – предельно серьезно, словно не восприняв шутливый тон ВВП, откликнулся Алекс.
Аркадий Ротенберг, заслуженный тренер, доктор педагогических (спортивный профиль) наук, озадачился: так люди спорта не изъясняются, за исключением узкого сегмента людей науки, как он. Как следствие, с недоверием уставился на затейника, чья персона с каждой минутой его все больше интриговала.
На лице президента обозначилась некая дилемма, впрочем, просуществовавшая несколько мгновений, не больше. Будто определившись, он взял за локоть приятеля, доверительно говоря:
– Аркаша, иди-ка ты в бассейн пока без меня. Мне с нашим чудо-тренером и заодно экспертом по спортивному арбитражу, переговорить нужно.
Ротенберг пожал плечами, после чего, обмотав вокруг горла полотенце, удалился без слов.
Выразительным жестом президент распустил дозор, который, следуя некому правилу, умалился из восьми в одного молодца, отдалившегося от монарха на максимально возможное расстояние – противоположный конец зала. ВВП еще раз призвал язык знаков, кругообразным движением зазвав Алекса усаживаться – у ближайшей к ним стены два стула.
– На «ты», может? – сказал президент, усаживаясь. Адресат при этом был неочевиден, будто мысль, случайно соскочившая с языка.
Алекс едва заметно развел руками, казалось, передавая: хочешь так, пожалуйста. Почему-то мелькнуло чувство, что условности этикета – их последняя забота.
– Хотелось бы услышать: что вас подтолкнуло уже дважды пойти на связь с теми, кого вы нещадно критикуете, – огорошил, взяв варяга за рога, президент.
– На «ты» так на «ты», – то ли попенял, то и уточнил многопрофильный консультант.
Президент застыл, похоже, восприняв ремарку как выпад, неподобающее амикошонство. Но все же совладал с собой, должно быть, сообразив, что инициатор «на ты» он сам.
– Вам лучше у себя самого спросить, перевернув проблему с ног на голову, – вторым заходом принялся изъясняться Алекс. – Какая разница, почему я здесь? Куда важнее, зачем понадобился и отвечаю ли ожиданиям. Закрывая не очень щепетильный ракурс, замечу: свою жизнь, висевшую как флажок на шахматных часах, я благодаря переезду в Россию на полтора года продлил, избавившись от пристрастия к спиртному. И, думаете, я не представлял, сколькими партерами эта экспедиция аукнется?
– Я не об этом, – мягко заметил чемпион Ленинграда по дзюдо, прежде улыбнувшись от слова «партер». – Насколько тебе наша жизнь не в жилу? Никуда не деться, ты русофоб, пусть с претензией на объективность. Судя по твоим произведениям, тебя коробит от России…
– Не знаю, вам, мастеру спорта, лишнее объяснять, что дерзновения высшего порядка нередко малообъяснимы, – покачав головой, пустился в размышления Алекс. – Ради чего спортсмены многие годы себя истязают? Если взглянуть трезво, то во имя пропуска в клуб одержимых, откуда их выбрасывают в определенный день, причем безвозвратно. Зачастую цена членства в клубе – набор травм, порой невосполнимых. При всем том желающих «поломаться» пруд пруди. Теперь Эрнест Хемингуэй. Написал ли он большую часть своих произведений, не заглядывая регулярно в глаза смерти? В восемнадцать из него извлекли двести осколков, воплотившихся, в конце концов, в десятки рассказов. Не думаю, чтобы он когда-либо о том опыте жалел, – Алекс запнулся, чуть подумав, продолжил: – Такие вот дела… Признаться, для меня самого мой ответ стал сюрпризом, но он, кажется, настоящий, истине побратим… Да, маленькое уточнение: термин «русофобия» эксплуатируется российскими СМИ по большей мере не к месту, в девяносто процентов случаях – ни к селу, ни к городу. Ненависть – слишком сильное и глубоко нерациональное чувство, нынешней европейской поведенческой традиции неприсущее. Фобии – это не про сегодняшний Запад. Русские от Европы демографически далеко, их там просто не знают. Туристы не в счет. Даже радикальный ислам, с его кровавой жатвой, пока не удостоился у европейцев фобии…
– Уж позволь мне судить, кто кого ненавидит и насколько! – скорее шипел, нежели произносил президент. – Откуда тебе, знакомому с Европой через стекло автомобиля, знать?
– Я и не спорю, Владимир Владимирович! Мой и ваш опыт несопоставимы. Масштабом и качеством, – невозмутимо, само спокойствие ответствовал Алекс Куршин. Как бы спохватился: – А что, если не секрет, произошло?
– В смысле? – вскинулся президент.
– Зачем меня, перебежчика, пусть поневоле, немало потратившись, из скандинавской мышеловки вытащили? – искренне озадачился Алекс. – Почему-то кажется, возникла особая, не поддающаяся прогнозированию причина.
– Причина… – задумался президент. – Конкретной быть не могло, если закрыть глаза на столь забавное обстоятельство – попытку шантажировать главу ядерной державы. Всегда считал, безбашенные только у нас… – президент расплылся в широкой улыбке. – А хотя вру! Была причина: в настольный теннис захотелось поиграть – зудело аж! А в таком тонком деле как досуг, как и с дантистом, держишься проверенной стороны.
Алекс и президент рассмеялись, Алекс – заразительно, ВВП – ехидно. Оживление в монаршем углу имело последствия. Охранник, ошивавшийся у противоположной стены, прищурился, озаботившись переменой: мол, не кроится ли за новым фасадом подвох? Заглянул в спортзал и старший дозора, но, запечатлев веселый
