Ознакомительная версия.
– Больно маленькая! – сделал вывод Курков. – Что ею можно расчесывать?
– Я знаю! – вмешался Ганченко. – У нас в редакции есть бородач, который пользуется почти такой же.
– Для бороды? – размышляя над найденной гипотезой, протянул Анатолий. – Вполне возможно. У Ленина есть борода, значит чем-то нужно приводить ее в порядок.
Он еще подумал и, наконец, воскликнул:
– Может быть, сегодня это главная находка! Если волоски принадлежат нашему Ленину, нам, по крайней мере, удастся выяснить, действительно ли он является вождем пролетариата!
В молекулярно-генетической лаборатории ничего сверхъестественного не случилось. Все происходило так, как в обычной поликлинике. Единственное отличие заключалось в том, что здесь не было никакой очереди, и Марию Ильиничну приняли сразу же после того, как она предъявила направление из Генеральной прокуратуры.
– Вообще-то в пятницу мы стараемся не брать пробы, – заметила невысокая женщина в белом приталенном халате и с рыжими локонами волос, выбивающихся по обеим сторонам накрахмаленной шапочки. – Но вы, я вижу, издалека, так что сделаем исключение.
Она ловким движением, так, что Мария Ильинична почти не почувствовала боли, проколола вену на локтевом сгибе и набрала в шприц толику крови. На этом процедура закончилась. Правда, в дополнение к обыденному «вампирству» из ее прически выстригли крохотную прядку золотистых волос.
Вернувшись в квартиру Сивцова, женщина-девочка вдруг подумала, что все, ради чего она приехала в столицу, выполнено, и теперь ничто не должно удерживать ее здесь. Однако она понимала, что это неправда. За то время, что Ульянова пробыла в Москве, в ее жизни случилось нечто настолько важное, что она даже не могла оценить масштабы.
Мария Ильинична налила чашку чая и, отпивая его маленькими глотками с большими перерывами, стала разбираться в себе.
Самая главная перемена, перевернувшая ее жизнь, заключалось в том, что она сблизилась с Сивцовым. Будучи бухгалтером, до этого она привычно делила все происходящее на две группы: дебит и кредит, приход и расход, причисляя к первой все положительное, а ко второй – не совсем желательное, сомнительное, то, что могло создать проблемы в будущем. И задача заключалась в том, чтобы всегда складывалось положительное «сальдо»: надо просто избегать ненужного «кредита». Но на сей раз бухгалтерская классификация была бессильна отнести все, что происходило между ней и Анатолием, к «приходу» или «расходу». Мария Ильинична чувствовала, что не может раз и навсегда определить место новым чувствам в своей жизни. Она боялось самого слова «любовь», которое уже однажды сыграло с ней злую шутку.
Наверное, она была чересчур романтичной, когда полюбила незадолго перед окончанием университета парня с параллельного потока, казавшегося ей самым умным и красивым. Марии хотелось каждое утро видеть в его глазах искры любви и слышать нежный шепот, говорящий о том же. Сама она не жалела нежных слов и считала, что любящий человек говорит сокровенные слова так же легко, как дышит.
Но без устали делая шаги навстречу избраннику, она ощущала под ногами пустоту. Для него будто бы было принципом: не говорить ни слова о любви. Сколько девушка ни пыталась узнать, почему заветная фраза может быть обременительной, вразумительного ответа не услышала. Он говорил ей: зачем тебе это надо, мы ведь и так вместе.
Такие отношения никак не устраивали Машу. Она раз за разом задавала себе вопросы: почему он такой бездушный, разве не понимает, что мне жизненно важно каждый день знать, любит ли он меня? Если нет, то зачем эта игра, в которой я оказываюсь просто куклой в его руках?!
В конце концов, она стала утешать себя тем, что, видимо, Бог решил подвергнуть ее испытаниям, послав любовь, перемешанную со страданием. Конечно, долго так продолжаться не могло, все постепенно стало заканчиваться: поцелуи, взгляды, встречи. Окончательный разрыв наступил после получения дипломов: черствый возлюбленный, не простившись со своей девушкой, отбыл по месту распределения – куда-то в Сибирь. Последняя их встреча оказалась для Маши роковой: вскоре она поняла, что даже от несуществующей любви бывают дети…
И теперь, встретившись с Сивцовым, она даже в мыслях не допускала, что ее вдруг нахлынувшие чувства и есть та самая любовь, о которой мечтают восторженные барышни. Себя она к таковым уже не причисляла.
Поэтому она ничего не сказала Анатолию о том, что у нее есть восьмилетняя дочь Полина, и ее отчество, естественно, было Ильинична.
Правда, наступали мгновения, когда казалось: прозвучи из уст Толика «люблю!», и она раскроет все лепестки своей души, откуда прозвенит колокольчиком ответное: «И я тебя люблю!» Но Сивцов тоже или не решался сделать это, или сознательно исключил заветное слово из своего лексикона, по крайней мере, оно ни разу не прозвучало.
Но все равно это почти не мешало им наслаждаться общением друг с другом. Вдвоем они успели посмотреть все премьеры в столичных театрах и потом, обсуждая увиденное, удивлялись, как созвучны их мысли. Во всем они искали запредельные глубины, докапывались до самых изначальных причин, толкавших героев на те или иные поступки. Было только одно негласное табу: ни слова про любовь!
Но что-то же толкнуло ее, всегда сдержанную и даже неприступную, в его объятия? Более того, ведь именно она стала инициатором близости в ту первую ночь! Сам Сивцов никогда бы не решился сделать первый шаг, Мария Ильинична это прекрасно понимала. И тогда, и потом, когда они бережно обнимали друг друга, ища и находя ни с чем не сравнимую теплоту и нежность, она ловила себя на мысли, что именно с ним, ставшим ей дорогим человеком готова без сожаления провести всю оставшуюся жизнь.
«Это любовь, и не надо себя обманывать! – горько думала Ульянова, приходя снова и снова к мучительному выводу. – Именно поэтому мы должны расстаться!»
Что наталкивало ее на такое неожиданное заключение? Пресловутая женская логика? Страх перед семейной жизнью, когда любовь растворяется в едкой кислоте однообразного быта? Опасение, что ее дочь, ее кровиночка, ее Полиночка не примет чужака, а тот, в свою очередь, не найдет с ней общего языка? Или вообще, боязнь и недоверие ко всем существам мужского пола – эти чувства преследовали и мать, и бабушку, и прабабушку, а у самой Марии Ильиничны, видимо, они были уже запрограммированы на генетическом уровне?
«Жаль, что экспертиза, для которой я сегодня сдала кровь, не дает ответ на этот вопрос, – с печальной иронией подумала женщина-девочка, допивая чай. – Но в любом случае я не хочу стать для Толика обузой. Ведь, в конце концов, кто я для него? Он вполне может считать меня провинциалкой, начавшей охоту за столичным женихом, да еще из Генпрокуратуры! Нет, лучше закончить наши отношения красиво. Пусть проведенные нами вместе дни и ночи останутся в памяти как самые светлые и счастливые!»
Ульянова приняла решение. Она собрала вещи, аккуратно укладывая их в небольшой чемодан на колесиках. Потом извлекла из сумки блокнот, вырвала из него листок и круглыми законченными по своей форме буквами написала: «Анатолий Михайлович! Огромное Вам спасибо за все, что Вы сделали для меня. Я выполнила все, что необходимо. Уверена, что Вы доведете наше дело до конца. Поэтому могу спокойно вернуться домой. Мне было с Вами очень хорошо».
Она положила записку на кухонный стол, прижала ее ключом и вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь.
Корицкий быстро вжился в роль разнорабочего: он, артистично имитируя акцент, балагурил с другими строителями, попивая в конце смены пивко, смачно плевался и курил исключительно «Приму», которая, правда, поначалу драла глотку, будто мстя за годы, проведенные Антоном в компании заокеанского верблюда – «Кэмэла». Тяжело ему давалось только одно – сама работа, жестокая и изнурительная. Но даже в полном изнеможении он не забывал, с какой целью «записался» в строители. Корицкий внимательно вслушивался в разговоры всех аборигенов стройплощадки и появлявшихся здесь гостей, ощупывал взглядом подозрительные места, особенно его интересовали подвальные помещения.
Наконец, в один из дней он попал в подземную часть здания, откуда прораб распорядился вынести несколько десятков труб. Никто его во время этой работы не контролировал, и Антон сумел осмотреть все, что находилось внизу. Поначалу ничего, что могло бы вызвать интерес, он не обнаружил. Все пространство представляло собой обширную площадку, где, скорее всего, планировалось устроить подземную автостоянку. Вдоль стен были проложены трубы отопления, водопровода, канализации. В нескольких местах в стену врезались не очень обширные проемы, где вероятно, планировалось установить какое-то оборудование. Но один отсек оказался длиннее остальных и заканчивался тяжелой металлической дверью с врезным замком. Корицкий безуспешно подергал за массивную железную ручку и понял, что без ключа или автогена здесь ничего не получится. Он зарисовал в блокноте расположение всех помещений подвала, в том числе и подозрительного, и вновь взялся за тяжелый труд.
Ознакомительная версия.
