Прошло несколько дней. Позвоночник о себе не напоминал, но тем не менее я на следующий же день рискнул отправиться к врачу. Пожилой полковник медицинской службы долго обследовал мои рефлексы, а затем так же пристально изучал снимки, которые мне сделали тут же.
«Я не нахожу никаких изменений в позвоночнике, подполковник, — сказал он по-английски. — Вы абсолютно здоровы, а боль, видимо, имеет чисто нервное происхождение. Если хотите, я выпишу вам освобождение от службы на три дня. Полежите. Уверен, что через пару дней все пройдет».
Два дня, как и советовал мне доктор, я провалялся в своей комнате. И постоянно какая-то непонятная тяга к «бородачам» переполняла всю мою сущность. Меня тянуло к ним, как алкоголика к водке, и на третий день я опять отправился в трущобы. В тот раз, когда я возвращался от них, было уже темно и я очень смутно запомнил дорогу.
До места, где они меня подобрали, я дошел без затруднений, а дальше начал плутать и каждый раз, как в лабиринте, возвращался на то самое место. Проплутав пять часов я, злой как черт, вернулся на виллу.
На следующий день, вернувшись из Таджи и наскоро перекусив, я опять отправился на другую сторону Тигра. Результат был тот же до мельчайших подробностей. И чем дольше я их искал, тем сильнее было желание найти. Прошла неделя, затем другая. Я ежедневно по приезде со службы отправлялся в трущобы. Все было тщетно. Но вот в один прекрасный день…
Я сидел в своем кабинете и просматривал план боевой подготовки дивизии, внося свои коррективы, когда зазвонил внутренний телефон.
— Зайди, пожалуйста, — прозвучал в трубке сочный бас полковника Дануна.
Сунув план в сейф, я отправился к своему шефу. Данун сидел за письменным столом с чашкой кофе в руке и беседовал с каким-то полковником, который развалился в кресле спиной к двери. Увидев меня, Данун приветливо кивнул головой.
— Проходи. Садись и познакомься.
Я сел на диван, справа от собеседника Дануна и, когда тот обернулся, чуть не вскрикнул от удивления. Передо мной в форме полковника иракских сухопутных войск сидел один из «бородачей», подобравших меня в трущобах.
Он встал, протянул мне руку и на чистом русском языке представился:
— Полковник Сабих, начальник Управления сухопутных войск министерства обороны.
Я встал, пожал ему руку и представился.
— Я слышал, подполковник, вы окончили Академию Фрунзе, — улыбаясь сказал Сабих. — Я тоже выпускник этого храма военной науки. Очень рад встретить еще одного питомца моей альма-матер.
Около часа мы обсуждали план предстоящих командно-штабных учений, где Сабих должен был выступать в качестве посредника, после чего он посмотрел на часы:
— Рабочий день закончился. Я возвращаюсь в Багдад. Могу подбросить вас до дома, подполковник.
— С удовольствием воспользуюсь вашим предложением, господин полковник, — сказал я.
За рулем «мерседеса», на котором приехал Сабих, сидел солдат с непроницаемым, нетипичным для эмоциональных арабов лицом. Мы уселись на заднем сиденье, и Сабих что-то сказал ему на арабском языке, а затем повернулся ко мне.
— Что тебе нужно от нас. Ищущий. Великий Молчащий прислал меня к тебе, чтобы узнать, что гнетет тебя. Ты теперь абсолютно здоров. Чего ты еще хочешь?
Я пожал плечами.
— Даже для выпускника русской академии ты очень правильно говоришь по-русски. Арабы всегда говорят с акцентом.
Сабих смотрел мне в глаза не мигая, и под этим взглядом я физически ощущал нечто. По позвоночнику снизу вверх ползло тепло. Тело как бы вибрировало. Я отчетливо ощущал свою макушку, словно мне на голову положили камень.
— Я не араб, и мое настоящее имя не Сабих.
— Ты курд? — спросил я.
Он отрицательно покачал головой.
— Ты иностранец? Разведчик?
— Нет, я родился здесь, в Междуречье. И я не работаю на какое-либо отдельное государство.
— Ты ассириец? — продолжал допытываться я, вспомнив, что на территории Ирака и Сирии проживают несколько десятков тысяч представителей этой древнейшей нации.
— Нет. Не гадай, все равно не угадаешь. Так чего же ты хочешь?
— Не знаю, — честно сказал я. — Просто не могу отделаться от образа вашего старика. И во сне его вижу, и чувствую постоянно. Хочется его видеть. Прикоснуться к нему.
Сабих понимающе кивнул головой. Лицо его стало непроницаемым, как только мы сели в машину. Он сразу же стал другим человеком, не имевшим ничего общего с тем жизнерадостным иракским полковником, с которым я еще десять минут назад беседовал в кабинете Дануна.
— Ты видел Великого Молчащего. Это очень опасно для обычного человека, но вылечить тебя мог только он. А вообще-то его уже много лет не видел никто, кроме его учеников и жрецов.
— Жрецов? — заинтересовался я. — Так вы не мусульмане?
— Нет. Наша религия гораздо древнее и отличается от всех религий мира.
— Чем?
— Она стоит над всеми остальными религиями, потому что не только непосредственно контактирует с Творцом, но и выполняет миссию.
— Какую?
— Ты очень много хочешь узнать сразу. Ищущий.
— Хорошо, — согласился я, — скажи хотя бы как тебя зовут.
— Это тайна. Большая тайна. Если я открою тебе ее, то ты будешь навсегда связан с нами. На всю жизнь и после нее тоже.
— Вы не отпускаете тех, кто приходит к вам?
— Не в этом дело. Мы редко допускаем к себе иноземцев, в том числе и арабов. Но те, кого допускаем, сами не могут уйти от нас. Даже если уезжают навсегда за тысячи километров.
— Гипноз? Зомбирование?
Он отрицательно покачал головой.
— Я не боюсь. Открой мне твое имя, — настойчиво сказал я.
— Ты понимаешь, что просишь? Ты понимаешь, что выбираешь путь, которого не знаешь и о существовании которого не можешь даже подозревать, и с которого невозможно сойти?
— Да, — твердо сказал я. Мне казалось, что я сойду с ума, если не увижу еще хотя бы раз великого старца.
— Ну что ж. Меня зовут Берос.
Когда он произнес это слово, в моем мозгу словно что-то щелкнуло, и все ощущения пропали. Но появилось чувство, что я стал каким-то другим.
— Кто же вы?
— Мы великие халдейские жрецы. Наблюдатели, а если нужно, регуляторы Всемирного Баланса на этой планете.
— Так вы халдеи, — задумчиво проговорил я. Мои знания древнего Вавилона были ограничены школьной программой, но я знал, что вавилонские жрецы творили чудеса, объяснение которым современная наука дать не могла. У нас в Москве есть целая община ассирийцев. Я слышал, что сейчас в Египте их живет несколько тысяч, но, что есть халдеи, я не знал.
— Халдейский народ исчез, как только выполнил свою миссию, — сказал Сабих-Берос, — но мы, жрецы, остались и продолжаем выполнять то, что предписано нам Великим Хором.
— Что такое Хор? — спросил я.
— Хор — это Творец, источник всех Начал.
— То есть, как я понимаю, это Бог Вавилона.
— Не существует Бога Вавилона или Бога Израиля. Бог един.
— Возможно, — согласился я, — но религий великое множество. Ты полагаешь, что ваша религия единственно правильная?
— Все религии, за исключением языческих, правильные. Они выражают единую сущность и являются психическими составляющими единого Всемирного Баланса.
— Но разве у вас в Вавилоне религия не была языческой? Ведь халдеи поклонялись множеству богов.
— Халдеи, да. Религия толпы была языческой. Но жрецы всегда исполняли волю единого Бога Хора. И до поры до времени тот факт, что Бог един, был великой жреческой тайной.
— Почему?
— Этого требовал Баланс.
— А что такое Баланс?
— Ты слишком торопишься. Ищущий. Завтра приходи к нам. Будешь узнавать все постепенно и, как и мы, служить Балансу.
— Я пытался найти вас, но не смог.
— В этот раз сможешь, — сказал Сабих. «Мерседес» остановился возле виллы. Я пожал руку полковника и вылез из машины.
Лежа на тахте в своей комнате в излюбленной позе (на спине, заложив руки за голову), я размышлял о случившемся. С одной стороны, все это отдавало мистикой и всякой чепухой, в которую я никогда не верил. Будучи вульгарным материалистом по складу ума, я всегда смеялся над суеверными приятелями, которые, забыв что-нибудь дома и вернувшись, всегда смотрелись в зеркало, а увидев черную кошку, замедляли шаг и топтались на месте, пока их кто-нибудь не обгонял. С другой — факт, что называется, «на лице». Позвоночник в норме. Я здоров.
Во что может вылиться эта связь? Сабих сказал, что порвать с ними невозможно, но я не мог себе представить, что не смогу порвать с кем-нибудь, если захочу. Во всяком случае, у них можно многому научиться. Это я понимал ясно. Ну, а как я это использую, уже мое дело.
Где-то в ночи прозвучала автоматная очередь. Затем еще одна. Через минуту поблизости уже шел бой. Я поднялся на крышу и увидел, что метрах в ста от виллы два человека из автоматов обстреливают машину, которая петляя продвигалась к реке. Машина сделала резкий поворот, врезалась в магазин «Вильяме» и взорвалась.
