— Почему вы решили, что эта женщина у нас? — вопрос Гордона прозвучал глухо.
— Я обязательно должна ответить на этот вопрос?
— Наверное, мне послышалось: буквально секунду назад кто-то в этой комнате говорил о координации наших усилий…
— В свое время эта женщина выполняла для нас одну… миссию. И была снабжена кольцом с небольшим бриллиантом. В камень был имплантирован жидкий кристалл, реагирующий на импульсы извне. Естественно, посылаемые на определенных частотах…
— Она знала об этом?
— Нет, сэр.
— Как все просто, — пробормотал старик под нос и поднял голову. — Так чего вы хотите, мисс Паулина?
— Мне бы хотелось знать, что привело ее к вам, мистер Гордон?
— Получив ответ, вы будете удовлетворены?
— Я этого не говорила. В зависимости от того, каким будет ответ, мы готовы рассмотреть нюансы сотрудничества с… взаимовыгодными интересами сторон…
— А что беспокоит вашего босса, очаровательная мисс? — Гордон лукаво усмехнулся. — Было время, когда Генри Уолш находил время в своем переуплотненном графике и прилетал сюда, в этот дом. Я ничего не имею против столь э-э-э… выразительной замены. Но чисто по-стариковски меня разбирает любопытство: если бы Уолш не считал это дело таким важным, вряд ли бы он отправил вас ко мне, верно? С другой стороны, если вы придаете такое большое внимание этому делу, почему он не прилетел сам?
— Вы хотите поторговаться… — Паулина не спрашивала, а констатировала. — И вы не уверенны в том, что мои полномочия и статус в ЦРУ достаточны, чтобы я могла гарантировать вам компенсационную часть сделки…
— Сколько вам лет, Паулина? — тихо спросил шеф Моссада.
— Мой любимый вопрос, — пробормотала Паулина.
— Я уже в том возрасте и состоянии, когда не боюсь показаться бестактным…
— А почему вы спрашиваете, сэр? — Паулина пристально посмотрела в слезящиеся глаза старика. — Я кажусь вам недостаточно умной для своего возраста?
— Лет шестьдесят три-шестьдесят четыре, так?
— Вы разбираетесь в женщинах, сэр.
— Чего бы я стоил, если к восьмидесяти четырем годам не разбирался в самом простом… Как давно вы работаете в ЦРУ, мисс Паулина?
— Я третий год в отставке, сэр. А проработала в Лэнгли тридцать пять лет.
— С вашей внешностью вы могли не уходить в отставку еще лет десять.
— Там держат не за внешность, сэр, — усмехнулась Паулина.
— Здесь тоже… — Гордон улыбнулся.
— Я ушла потому, что устала.
— Вы счастливая женщина.
— Почему вы так думаете?
— Люди обычно не ценят свободу…
— Вы тоже когда-то хотели уйти?
— А как вы думаете, Паулина?
— Работа для мужчины — это и есть свобода.
— Лет тридцать назад я бы с вами согласился.
— А сегодня?
— Мы слишком ничтожны перед вечностью, мисс Паулина. Когда умирает тело, в душе происходят странные вещи… Понимаете, что я имею в виду? Когда держишь в руках нож, никогда не думаешь, что наступит день, и сталь клинка источится, рассыплется в прах. Он кажется вечным и нетленным…
— Очевидно, перед вами сейчас открываются вещи, недоступные мне.
— Сколько лет вы знаете Генри?
— Всю жизнь.
— И всегда вместе?
— И всегда вместе, — кивнула Паулина. — Но только на работе.
— Надежнее всего, — еле слышно произнес старик, вытащил откуда-то сбоку пластиковую бутылочку с минеральной водой и сделал глоток прямо из горлышка. — Буквально за минуту до того, как позвонил Генри и сообщил о вашем приезде, я раздумывал, что мне делать с информацией из Парижа. То есть, ничего особенно интересного в этом деле нет. Кстати, я вижу в нем больше перспектив для серьезной головной боли, нежели возможность извлечения конкретных дивидендов. Но с другой стороны, что-то в этой информации меня насторожило и даже встревожило…
Гордон сделал паузу на очередной глоток воды.
— В телепатию я не верю, мисс Паулина. Я верю в опыт и знания. И если Генри Уолш, которого я очень уважаю, испытывает предчувствия, в чем-то схожие с моими, значит, в этом деле действительно что-то такое есть. Просто я этого пока не вижу… Вы ошиблись, мисс Паулина: у меня нет желания торговаться с вами. Скажу вам больше: у меня уже практически не осталось желаний. Есть только внутреннее ощущение от тиканья часов вот тут, — Гордон прижал руку к животу. — И еще чувство долга. Но тоже какое-то странное: как у старой собаки, которая и лапой пошевелить не в силах, но по-прежнему рычит, скаля стертые зубы, когда замахиваются на ее хозяина…
— Мистер Гордон, вы позволите спросить вас кое о чем, не относящемся к теме нашей встречи?
— Возьмите глаза в руки, Паулина! — улыбка старика была одновременно жалкой, грустной и мудрой. — Что я в моем нынешнем состоянии вообще могу не позволить?
— Моим основным направлением работы, сэр, всегда была Россия…
— Вы ведь русская, верно? — перебил Гордон.
— Наполовину, — уточнила Паулина. — Русской была моя мать. Сама же я родилась в Штатах. Так вот, занимаясь Россией, я внимательнейшим образом наблюдала за работой вашей службы. Мне это было и интересно, и познавательно. Не сочтите за лесть, сэр, но я всегда восхищалась вами…
— Моссадом?
— Нет, — Паулина покачала головой. — Вами лично, мистер Гордон.
— Что вы можете знать обо мне? — старик недоуменно пожал плечами.
— Больше, чем вы себе представляете, сэр.
— Сомнительный комплимент, — глухо проворчал глава Моссада. — В самом Израиле мое имя известно максимум десяти людям.
— Но я ведь тоже не кассиршей в супермаркете работала! — с вызовом произнесла Паулина.
— Простите, мисс…
— Скажите, мистер Гордон: после того, как вы… уйдете… Мне трудно представить себе человека, который вас заменит…
— А почему это вас беспокоит?
В ту же секунду Паулина физически ощутила колоссальное напряжение, исходящее от дряхлого старика, еще мгновение назад буквально засыпавшего в своем кресле.
— Потому что многое, очень многое в работе ЦРУ было бы невозможно без контакта с вами, мистер Гордон, — она старалась отвечать спокойно, чувствуя, как передается ей это внезапно возникшее напряжение. — Потому, что есть вещи, в которых большие боссы не любят признаваться даже самим себе. Но я не большой босс, а потому могу сказать вам, мистер Гордон: мне искренне жаль, что «Пурпурное сердце» — высший орден Америки, присуждаемый истинным патриотам страны, будет вручен вам посмертно. Но самое обидное, что знать об этом будут все те же десять человек в вашей стране и примерно столько же — в моей. В великом множестве жизненных несправедливостей, эта, на мой взгляд, одна из самых жестоких…
Гордон молчал и немигающими слезящимися глазами смотрел на женщину. Его вытянутое сморщенное лицо абсолютно ничего не выражало — ни радости, ни разочарования, ни удовлетворения, ни даже работы мысли. Он походило на гипсовую маску. Жили на этом лице только губы — тонкие, синеватые, с запекшимися в уголках нагноениями. И они медленно шевелились, словно пытаясь что-то сказать…
— Будем надеяться, что Генри Уолш не ошибся в своих предчувствиях, — произнес наконец Гордон и тыльной стороной ладони вытер губы. — С вашей воспитанницей работаем МЫ. Это первое. Когда вас введут в курс дела, вам станет понятна причина этого условия. У вас будут функции посредника-координатора между двумя службами. С правом СОВЕЩАТЕЛЬНОГО голоса. Все решения принимаем мы. Но вас держим в курсе дела…
— Если я поняла правильно, вы принимаете мое предложение, мистер Гордон? — негромко спросила Паулина.
— Вы правильно меня поняли, — кивнул старик. — Хотя это решение противоречит моим принципам…
— Почему же вы соглашаетесь, сэр?
— Только по одной причине: в данный момент ВАШЕ рычание — возможно, впервые за последние годы — может принести куда больше пользы, чем мое…
Москва.
Первое главное управление КГБ СССР.
Февраль 1986 года
Полковник Виктор Силантьев, возглавлявший в ПГУ научно-технический отдел и курировавший всю работу Управления по связи и электронной разведке, встречался с генералом Воронцовым ежедневно в девять утра. Обычно он находился в кабинете шефа Первого главного управления КГБ не больше двадцати минут. Офицеры в приемной генерала Воронцова знали, что на время совещания с Силантьевым отключались все внешние телефоны шефа ПГУ. В особо экстренных случаях разрешалось войти в кабинет, предварительно уведомив генерала о случившемся по селекторной связи.
Полковник Виктор Иванович Силантьев являлся в кабинет шефа с неизменной малиновой папкой, в которой лежали стенограммы прослушивания советских партийных и государственных руководителей. «Прослушка», которая велась беспрерывно как в стране, так и за рубежом, если объект находился в заграничной командировке, не отключалась даже на время сна советских руководителей. Вероятность того, что какой-то монолог или беседа конкретного человека могли состояться без вмонтированной где-нибудь рядом высокочувствительной звукозаписывающей аппаратуры, рассматривалась в КГБ как чисто теоретическая. Основной «прорыв» в высочайшем техническом уровне обеспечения служб прослушивания был осуществлен еще в конце шестидесятых годов по личному распоряжению Брежнева, требовавшего, чтобы каждое утро на его рабочем столе лежали стенограммы прослушивания наиболее интересных разговоров и бесед членов и кандидатов в члены Политбюро. Тогда же тайным распоряжением, проведенным через Центробанк СССР, была значительно расширена валютная часть годового бюджета комитета госбезопасности. На приобретение самых последних новинок электроники, в основном, японской, американской и голландской, тратились колоссальные средства. В дальнейшем эта статья расходов ни разу не пересматривалась, вследствие чего все «прослушивающее» хозяйство, руководители которого зорко следили за мировым рынком открытий в этой щепетильной области, поддерживалось в надлежащем виде и своевременно обновлялось.
