В середине семидесятых годов между двумя крупнейшими управлениями КГБ — Первым и Третьим (разведка и контрразведка) разгорелась нешуточная драчка за полный контроль над «прослушкой». Контрразведчики, естественно, доказывали, что хозяйство, ориентированное, преимущественно, на собственную страну, должно находится только в их ведении. Разведка же резонно полагала, что, не имея регулярного доступа к материалам прослушивания советских руководителей, особенно, их бесед с крупными представителями Запада, очень трудно делать аналитические выводы о событиях, происходящих за рубежом. И тогда руководство комитета приняло «соломоново» решение: оставив службу «прослушки» в Третьем главном управлении, оно разрешило Управлению внешней разведки создать при себе нечто вроде подотдела прослушивания. Дальнейшее уже было делом техники: к середине восьмидесятых годов «прослушка» ПГУ ни в чем не уступала, а во многом даже превосходила аналогичную службу в контрразведке…
На ежедневный доклад Юлию Воронцову полковник Силантьев приносил, естественно, не весь объем суточной работы, а ВЫЖИМКУ в пять-шесть машинописных страниц. Отдел, в котором работали около сорока опытных аналитиков, вычленял из тысяч километров звукозаписей наиболее существенные, СТОЯЩИЕ фрагменты. Затем, напечатанные в единственном экземпляре, они стекались на рабочий стол полковника Силантьева. Именно он сводил все отобранные материалы воедино, отсеивал лишнее, корректировал последовательность и составлял в итоге лаконичный отчет, который и ложился каждое утро на рабочий стол начальника Первого главного управления КГБ СССР.
…Как и все люди, ведущие напряженный образ жизни и отправляющиеся спать, как правило, далеко за полночь, Воронцов по утрам пребывал в неизменно скверном расположении духа. На работоспособности начальника Первого главного управления КГБ СССР это практически никак не отражалось, однако знаменитое обаяние Воронцова в первой половине дня было будто выключено. Однако в то хмурое февральское утро Воронцов показался полковнику Виктору Силантьеву особенно угрюмым и даже агрессивным. Поздоровавшись с полковником едва заметным кивком, Воронцов сразу же углубился в содержимое малиновой папки. И только минуту спустя, оторвавшись от бумаг, с не свойственной ему мужицкой грубоватостью, бросил: «Ну, чего ты стоишь?! Сядь, полковник, не маячь перед глазами…»
Воронцов не просто просматривал протоколы прослушивания, он РАБОТАЛ с ними, делая толстым желтым маркером пометки на полях, а порой ВЫСВЕЧИВАЯ целые фразы. А потом Силантьев увидел, как рука Воронцова с зажатым фломастером неожиданно застыла над страничкой плотного машинописного текста.
— Что это такое? — Воронцов провел по бумаге жирную линию и протянул лист через стол Силантьеву. — Что это еще за многоточия?..
— Помехи, — спокойно ответил полковник.
— Какие помехи? — нахмурился шеф ПГУ.
— Внешние помехи, Юлий Александрович.
— Ты хочешь сказать, что…
— Что во время разговора Громыко с Трейси кто-то на минуту пятьдесят секунд включил скрэмблер, — кивнул Силантьев.
— А он у Громыко есть?
— В точности ответить не могу, но вполне возможно, товарищ генерал-полковник… — Силантьев сдержанно улыбнулся. — С его-то опытом международных переговоров…
— Сколько они вообще разговаривали с Трейси?
— Там внизу указано, Юлий Александрович… — негромко произнес Силантьев. — Двадцать две минуты.
— А скрэмблер был включен только на две… — Воронцов, словно начисто позабыв о существовании Силантьева, вслух разговаривал сам с собой.
— На минуту пятьдесят, — уточнил полковник.
— Да, конечно, — механически кивнул Воронцов. — На минуту пятьдесят…
— Пока ребята сориентировались, машинку отключили…
— Кто-то из тех, кто находился рядом, мог воспользоваться скрэмблером?
— А рядом никого и не было, Юлий Александрович
— Как не было? — Воронцов подался вперед. — Вообще никого?
— Они беседовали в кабинете Громыко с глазу на глаз, Юлий Александрович, — пояснил полковник. — Естественно, на английском. Сидели за журнальным столиком в углу кабинета и пили чай с сухариками. До приемной, где находились помощники Громыко и переводчик Грега Трейси, — порядка семи метров. Даже чуть больше. На таком расстоянии глушилка не действует… Скрэмблер включил кто-то из них, Юлий Александрович, это без вопросов…
— Сбой был к концу беседы, так?
— Так точно.
— После того, как скрэмблер был отключен, сколько еще продолжалась беседа?
— Около трех минут. Посмотрите по стенограмме, Юлий Александрович: ничего существенного, они по сути дела уже прощались…
— А случайности исключены?
— Что вы имеете в виду, Юлий Александрович?
— Ну, какие-нибудь технические помехи с аппаратурой…
— Исключены на сто процентов.
— Ничего в этот момент не закоротило, не выбило? — продолжал допытываться Воронцов.
— Да нет же, товарищ генерал-полковник! — в голосе полковника Силантьева сквозила откровенная обида. — Это абсолютно невозможно…
— Когда вылетает Грег Трейси?
Силантьев сделал круглые глаза и несколько раз моргнул.
— Ах, да, прости! — Воронцов махнул рукой, словно отгоняя навязчивое видение. — Свободен, Виктор Иванович. Спасибо за оперативную работу. Ступай по своим делам…
Полковник Силантьев еще находился в тамбуре между двумя дверьми воронцовского кабинета, а начальник Первого главного управления КГБ СССР уже держал, не отрывая, палец на кнопке селектора.
— Слушаю, товарищ генерал-полковник!
— Горюнова ко мне. Немедленно!..
Тридцативосьмилетний Эдуард Николаевич Горюнов — самый молодой в центральном аппарате КГБ генерал-майор, занимал пост одного из трех заместителей Воронцова и непосредственно курировал азиатско-тихоокеанское направление работы Первого главного управления. Кроме того, Горюнов был вторым после Карпени генералом, участвовавшим в подготовке покушения на Горбачева.
Плотно прикрыв за собой дверь, невысокого роста, смуглолицый Горюнов, чью типично кавказскую внешность так и не смог облагородить прекрасно сшитый двубортный костюм в темную-серую полоску и дымчатые стекла в модной металлической оправе, в несколько шагов преодолел расстояние до рабочего стола Воронцова и, не спрашивая разрешения, сел напротив. Было заметно, что в этом кабинете генерал-майор Горюнов чувствует себя вполне уверенно.
— Вызывали, Юлий Александрович?
— Прочти вот это, — Воронцов без комментариев протянул заму машинописную страницу и невидящим взглядом уставился в окно.
— Ну и что? — Горюнов вернул бумагу и внимательно посмотрел на Воронцова. — Что вас так встревожило, Юлий Александрович?
— Пауза в беседе меня встревожила, Эдуард Николаевич, — негромко ответил Воронцов. — А тебя нет?
— Кто-то из них воспользовался глушилкой?
— Очевидно.
— Кто?
— Думаю, не Грег Трейси.
— А почему вы думаете, что не он?
— Давай, я тебе кое-что объясню, генерал-майор Горюнов… Грег Трейси — шеф протокольного отдела госдепартамента США, находящийся в Москве для подготовки визита президента Рейгана. Он занимает свой пост ровно тридцать лет. То есть, с февраля пятьдесят шестого года. И примерно столько же этот господин лично знаком с нашим Андреем Андреевичем Громыко. Они старые друзья, Эдуард Николаевич, если только подобное определение вообще уместно в насквозь лживом и закамуфлированном мире профессиональных дипломатов. Понятно, что президенту США — в том случае, естественно, если его визит в Москву состоится, — абсолютно не о чем разговаривать с нашим полуразваливающимся Председателем Президиума Верховного Совета, который ничего не решает, ничего не может, и ни к чему не стремится. Следовательно, встреча Громыко с Трейси — это в самом деле посиделки двух закадычных друзей-старперов. И я не думаю, что Грег Трейси стал бы брать на такую встречу скрэмблер…
— Ну, мало ли, — попытался возразить Горюнов.
— Зачем опытному Трейси глушить эту беседу? Объясни мне, Горюнов? Все, что он может доверительно поведать Громыко, уже напечатано в сегодняшних «Известиях». На третьей полосе…
— Вы полагаете, Юлий Александрович, что Громыко… мог рассказать Трейси о вашей с ним… встрече?
Смуглое лицо молодого генерала сохраняло выражение абсолютного спокойствия, лишь черные, чуть навыкате, глаза, таили в себе сдержанную угрозу.
— По-твоему, я не должен так полагать?
— Простите, Юлий Александрович, но мне как-то трудно представить, что Громыко мог позволить себе что-то подобное…
— Согласен, — кивнул Воронцов. — Я себе этого вообще представить не могу. Но, тем не менее, давай предположим на секунду, Эдуард Николаевич, что произошло то, во что мы оба не верим или, правильнее сказать, не хотим верить. Что за эти самые злосчастные минуту пятьдесят секунд поверенный во многих делах Андрей Андреевич Громыко рассказывает своему старому американскому приятелю, что один высокопоставленный генерал с Лубянки намерен с помощью таких же, как он, коммунистических фанатиков-твердолобов, убрать с дороги… одного нашего общего и невероятно популярного на Западе друга. И что ему лично, — человеку, отдавшему всю свою сознательную жизнь беззаветному служению идеалам Отчизны, — трудно примириться с мыслью о физической расправе над личностью, которой рукоплещет сегодня весь цивилизованный мир… Сам он уже стар, да и от былого влияния остались лишь жалкие воспоминания… Однако надеется, что предупреждение, своевременно переданное из компетентных кругов США нашему э-э-э… общему другу, помешает планам злоумышленников и позволит довести до конца демократические преобразования в Советском Союзе… Ну, как тебе текст?
