— Погоди-погоди, — начал было Главный. — Какой еще академик… — Тут вдруг до него дошло. Он почему-то снял очки, тоже медленно протер их салфеткой, водрузил на место и спросил, неожиданно перейдя на шепот: — На самом деле возвращается, официально?
Юра обиженно развел руками, словно глупый вопрос оскорбил лично его.
— Нет, неофициально, — ядовито ответил он, наплевав на всяческую субординацию. — В ящике под вагоном едет.
— Ладно, не петушись, — нахмурился Главный, бросая быстрый взгляд на телефонный аппарат с гербом на диске.
— Информация надежная?
— Из первых рук! — гордо объявил Юра. — Я дозвонился до Горького и сам с НИМ говорил.
— Ты дозвонился? — недоверчиво переспросил Александр Борисович. — Да ведь у НЕГО там не было телефона, я точно знаю.
— Не было, — радостно согласился Юра. — А теперь стал. Как только Горбачев с ним захотел поговорить, тут же и телефон провели. За два часа провели… Вру — за полтора!
Главный вновь поглядел на телефон с гербом, задумался, потом решительно снял трубку.
— Не доверяете? — понимающе усмехнулся Юра.
— Доверяю, — очень серьезно заявил Главный. — Если бы я тебе не верил, разве я бы рискнул ТУДА соваться с ТАКИМ вопросом?
Юра с интересом следил за его лицом, пока тот осторожно наводил справки по «вертушке». Сперва лицо Главного было непроницаемым, потом поскучнело, пошло множеством озабоченных морщинок.
— Какая там государственная тайна, — резко спросил Главный в трубку после долгой паузы, — когда он уже сегодня приезжает. И если мы не пошлем корреспондента на вокзал, то мы первые распишемся в собственной глупости. Почему? Да потому что западники наверняка прибегут встречать, и их-то вы не остановите… Нет, я не грублю. Просто надоело… Да, понял. Постараюсь… Да… Ну, бывайте здоровы.
Главный аккуратно положил трубку на рычаг и негромко, но с чувством выругался.
— Что вам ТАМ сказали? — с любопытством осведомился Юра.
— Намекнули, что я старый болван, — с сердцем отозвался Главный, машинально допивая свой кофе, который уже остыл и подернулся светло-коричневой пенкой. — Дали понять, что академик, может быть, и едет обратно, но вокруг этого нельзя-де устраивать нездоровой шумихи… Как будто он не из ссылки, а с курорта возвращается…
— Значит, не дадите разворота, — поник Юра. — Но ведь идиотизм же, полный идиотизм молчать, делать вид, что ничего не произошло!
Главный печально вздохнул:
— Сам знаю. Ты мне вот, Юра, другое скажи. Зачем, по-твоему, они решили, вдруг академика вернуть, а?.
Юра непонимающе уставился на редактора:
— То есть как «зачем»? Вы что, считаете его ссылку нормальным делом? Законным?
— Мало ли у нас чего ненормального и незаконного, — отмахнулся Главный, — и ничего, небо не обвалилось, живем. А вот академика вдруг взяли — и в Москву обратно вернули. Наверное, и звездочки Героя, и ордена теперь возвратят, которые он за водородную бомбу получил…
— Само собой возвратят, — согласно кивнул Юра. — И что касается причины — нечего мудрствовать. Международная общественность…
— Клали они на международную общественность, — спокойно перебил Главный. — Раньше сколько ни кричали за бугром про права человека, академик твой отбывал ссылку, как миленький. Поверь мне, Юра, все это неспроста.
— Вы что же, Александр Борисович, не верите в перестройку и новое мышление? — с грустной ехидцей пробормотал Юра.
Главный вздрогнул, погрозил Юре пальцем, затем громко произнес в сторону молчаливых телефонных аппаратов на своем рабочем столе:
— Я, Юра, верю и в перестройку, и в новое мышление, и в курс партии, намеченный на последнем пленуме.
Произнеся эту фразу-заклинание, Главный отодвинулся подальше от телефонов и добавил вполголоса:
— При Никите, милый Юрочка, тоже была перестройка. И фестиваль был, и общественность твою международную в Москве с почетом принимали, и в президиум усаживали… А потом ррраз — и наши баллистические ракеты оказались на Кубе. Помнишь?
— Я вас не понимаю, — тихо отчеканил Юра, нахлобучивая шапку и взваливая на плечо кожаную сумку с фотоаппаратами. — Но я понимаю, что вы мне отказываете.
— Верно подмечено, — проговорил Главный. — Не могу я тебе, Юра, дать под это дело разворот. Полосу тоже не могу. Так что…
Пасмурный Юра, не дослушав, повернулся и пошел к двери.
— Да постой ты! — остановил его Главный. — И не дергайся тут, словно тебя током бьет. На вокзал поезжай обязательно, фотографируй, очерк напиши строк на пятьсот. Попробуем что-нибудь сделать, мне самому интересно. По крайней мере, я тебя прикрою. Можешь всем говорить, что выполняешь мое задание. Идет?
— Идет, — удивленно произнес Юра. — Только я вас все равно не понимаю…
— И не надо, — объявил Главный. — Вот помру я, придет другой редактор… какой-нибудь прожектор перестройки… тогда и поймешь. Топай давай, ты и так здесь наследил своими башмаками.
По дороге на Ярославский Юра в который раз попытался разобраться в логике шефа, но так ничего и не придумал. Главный был журналистом старой закалки, а долгие годы руководящей работы привили ему склонность говорить раз в десять меньше, чем знаешь, и, по возможности, вообще изъясняться ребусами. Какое отношение к сегодняшнему приезду академика могут иметь Никита, ракеты на Кубе и даже звездочки Героев, полученные за водородную бомбу, так и осталось совершенной загадкой. Будь у Юры времени чуть побольше, он бы докопался до решения этого малопонятного ребуса, но тут подоспела нужная станция, и Юра почел нужным отложить свои остроумные догадки на потом.
На Юрино счастье, милицейского кордона на платформе все-таки не было, а значит, не пришлось судорожно раздумывать, как преодолеть оцепление, сделать снимки и при этом не разбить камеру. Правда, в густой толпе на перроне мордоворотов в шляпах было раза в три побольше, чем репортеров. Однако ведь репортеры все-таки были, пусть и зарубежные. Опытным глазом Юра углядел двух коллег из «Штерна», двух продрогших японцев из «Асахи» с потрясающей фототехникой, длинноногую американку с Си-Би-Эс, закутанную в искусственную норку, улыбчивого Тимоти из «Гардиана» и Гришу с Би-Би-Си. Были еще какие-то незнакомые журналисты, которые, впрочем, могли оказаться тоже ШЛЯПАМИ, только работающими на Контору внештатно. Все мордовороты, надо отдать им должное, рук пока не распускали, а всего лишь стояли в шахматном порядке живыми телеграфными столбами и зыркали вокруг глазами-лампочками из-под шляп. Мельком Юра подумал, что у рыцарей без страха и упрека головные уборы не по сезону и кто-нибудь во славу Отечества сегодня может заработать грипп или даже менингит. Впрочем, и эту интересную мысль Юра не успел толком обдумать: где-то в отдалении загудело, заволновалась толпа на платформе, вдали вспыхнули огоньки тепловоза, приближаясь все ближе, ближе… Теперь Юра ни о чем больше не думал, а только работал. На грудь он быстро повесил «Практику», на плечо — «Зенит-ТТЛ» с телеобъективом, а в руки взял верный «Никон» с таким расчетом, чтобы успеть схватить академика в любом ракурсе. Не для газеты, так для Истории. Для Истории-то ему снимать никто запретить не может.
Сначала в видоискателе проплыли вагонные окна вместе с лицами, приклеенными к окнам изнутри и даже чуть сплющенными о стекла. Затем в фокус попала дверь, и ее Юра уже не выпустил из виду, продавливаясь сквозь толпу и глядя на мир только через оптику фотоаппарата. Дверь еще немного проехала, потом все-таки остановилась. Защелкали вспышки, на ступеньках вагона появился ополоумевший дядька с узлом, дико поглядел на репортеров, на мордоворотов и стал стремительно проталкиваться отсюда подальше. Снова фигура в дверях, снова вспышки блицев — и опять не то: пышная дама с толстой дочкой увидела толпу, испугалась, заохала, потом все-таки рискнула вылезти и завязла в толпе. Западники, презрев галантность, и не подумали расступиться, дать ей дорогу, опасаясь потерять удобную точку съемки. Правда, и отечественные мордовороты в шляпах не поспешили продемонстрировать свои рыцарские качества: как стали столбами, так и стояли. В конце концов Юрин фотоглаз потерял даму из виду. За дамой последовало еще трое дядек с баулами, потом древняя бабуля, потом какой-то кавказец в папахе и бурке… Академик показался в дверях одним из последних, когда многие репортеры зазря отщелкали до трети своего боезапаса. Вспышки ослепили его, но, тем не менее, он храбро спустился в толпу и, загребая одной рукой, как неопытный пловец, стал протискиваться к зданию вокзала. Юра знал, что машина ждет академика неблизко, с другой стороны вокзала, так что метров триста ему все равно придется пройти вместе с толпой журналистов и мордоворотов, которые разом утратили телеграфно-столбовую неподвижность и теперь образовывали в толпе нечто вроде арматуры или каркаса. Очаровашка с Си-Би-Эс оказалась предусмотрительнее всех своих коллег: заботливо подхватив академика под руку, она одновременно что-то уже спрашивала его на ходу, поднося микрофон на длинном штативе почти к самому облачку пара из губ академика. Со своего места Юре не были слышны ни вопрос, ни ответ, однако Юра и не старался пока прислушиваться. Его дело сейчас — снимать, все вопросы можно задать уже потом.
