— Берите, не бойтесь, — произнес председатель КГБ. — Это — открытый зарубежный паспорт на ваше имя. Таким образом, вы, Валентина Васильевна, остаетесь гражданкой Советского Союза, однако имеете полное право уезжать за пределы своей страны когда угодно, куда угодно и на сколько угодно. Примет ли вас другое государство — это проблемы ваши и вашего будущего супруга. Но этот документ — стопроцентная гарантия, что вас БЕСПРЕПЯТСТВЕННО выпустит Союз Советских Социалистических Республик…
Полностью сбитая с толку, я приняла из его холеных рук плотную книжицу и, не раскрывая, положила паспорт рядом с собой, на диван. И только потом сумела выдавить из себя:
— Спасибо, Юрий Владимирович…
— И вам спасибо, Валентина Васильевна.
— Я настолько взволнована, что, боюсь, толком еще не оценила ваш подарок.
— Ничего, — улыбнулся шеф КГБ. — Очень скоро вы оцените его по достоинству. Только единицы имеют такие документы…
— Я… Я должна что-то сделать для вас?
— Все, что нужно, вы уже сделали, Валентина Васильевна, — загадочно улыбнулся Андропов.
— А на какой срок действителен этот паспорт?
— Паспорт бессрочный, — небрежно обронил председатель КГБ. — Так что продлевать его не надо. Но есть одна инструкция, которую вы должны помнить всегда…
—Какая инструкция? — у меня сразу же пересохло в горле.
— Вы можете пользоваться этим документом только до тех пор, пока…
— Пока?..
— Пока я жив… — Выражение вытянутого, воскового лица Андропова было абсолютно непроницаемым.
— Я… не понимаю вас, Юрий Владимирович!
— Да полноте! — поморщился шеф КГБ. — Все вы прекрасно понимаете. Просто чрезмерная экзальтированность мешает вам подключить свои мозги прямо сейчас. Вы очень эмоциональны, Мальцева, хотя, если вдуматься, возможно, именно это вас и спасло… Хотите добрый совет?
— Хочу! — преодолев внутреннее сопротивление, ответила я и смело взглянула в водянистые глаза председателя КГБ СССР.
— Не мешкайте со своим отъездом в Штаты. Забирайте свою маму и летите.
— Но я не хочу уезжать надолго! — прошептала я. — Здесь моя родина, моя работа, мои друзья…
— Дело ваше, — пробормотал Андропов и выразительно посмотрел на настенные часы. — Все, что нужно, я вам сказал…
— Мне что-то угрожает, Юрий Владимирович?
— А вы как думаете, Валентина Васильевна?
— Но ведь вы… — Я мучительно искала нужные слова. — Вы еще живы, ведь так? И у вас вроде бы все в порядке…
— Так, — кивнул Андропов. — В противном случае вас не было бы в этом доме. И вообще не было бы…
— Но… Я ведь смогу вернуться?
— Когда-нибудь, наверное, сможете… — Взгляд Андропова казался рассеянным, но я физически ощущала исходившее от него волнами колоссальное внутреннее напряжение.
— Когда?
— Где бы вы ни находились, Валентина Васильевна, вы сразу же узнаете это…
— Мне трудно понять, что вы имеете в виду?
— А мне трудно представить себе, что профессиональному журналисту необходимо объяснять значение ИНФОРМАЦИИ. Наступит день, и вы сами поймете, что теперь можете возвращаться домой.
— А этот день наступит? — тихо спросила я.
— Надеюсь, что да, — негромко произнес Андропов. — Да и вы, Валентина Васильевна, немало сделали, чтобы это случилось рано или поздно. Еще раз спасибо.
— Я могу идти?
— Мне хотелось сказать вам еще кое-что. На прощанье.
— Я слушаю вас.
— Я как-то свыкся с мыслью, что вы — действительно умная женщина…
— Мне особенно приятно слышать это от вас, Юрий Владимирович.
— То, что я скажу вам сейчас, надеюсь, будет воспринято вами с пониманием. Считайте это разговором мужчины с мужчиной.
Сердце мое тревожно заныло.
— Я постараюсь, Юрий Владимирович…
— Волей случая вы, Валентина Васильевна, оказались вовлечены в дела, которые человеку, далекому от них, лучше не знать. Но ничего не поделаешь: вы в курсе достаточно щепетильных моментов… В таких случаях человека э-э-э… надежно изолируют. Максимально надежно! Надеюсь, вы понимаете, о чем я? Вы же не только остаетесь на свободе, но и выходите замуж за иностранца, вдобавок ко всему бывшего офицера американской разведки, и будете жить за пределами Советского Союза. Так вот, Валентина Васильевна, я очень надеюсь, у вас хватит ума и выдержки никогда, ни при каких обстоятельствах не предавать гласности любые, даже самые незначительные детали, связанные с вашими… м-м-м… загранкомандировками.
— Я понимаю, что вы имеете в виду…
— Очень рад, — сухо кивнул Андропов.
— Можете не беспокоиться, Юрий Владимирович: максимальный риск, который я, возможно, позволю себе в оставшейся жизни, — это роды. В остальном же мне вполне хватит воспоминаний о том, что уже было…
— Искренне надеюсь, что все будет именно так, — кивнул Андропов. — И упаси вас Бог издать на Западе какую-нибудь книжицу с лихим детективным сюжетом о работе КГБ! Если вы будете испытывать какие-то материальные проблемы, дайте мне знать, и я постараюсь помочь вам. Но вы ни в коем случае не должны ничего публиковать, какие бы фантастические гонорары вам ни предлагали! Ни при моей жизни, ни после моей смерти.
В первом случае вы поставите под удар меня и еще многих людей, которые по-своему честно служат своей Родине…
— А во втором? — тихо спросила я.
— Себя, Валентина Васильевна, — бесстрастно вымолвил Андропов. — Вы поставите под удар себя и свою семью, близких и дорогих вам людей. Поверьте моему опыту: на свете есть такие вещи, которые лучше всего уносить с собой в могилу…
Он посмотрел на меня долгим, внимательным взглядом и вдруг улыбнулся:
— Признайтесь честно, Валентина Васильевна: вас ведь посещала идея написать книгу о своих странствиях?
— Не просто посещала — преследовала, — кивнула я. — Причем так часто, что мне даже казалось: достаточно только будет сесть за машинку, и вся эта жуткая мешанина перенесенных кошмаров, угроз, одиночества и страха вывалится из меня в течение нескольких часов…
— И как вы собирались назвать свою книгу?
— Не обидитесь, Юрий Владимирович?
— На что мне обижаться? — пожал плечами Андропов. — Я ведь никогда ее не прочту.
— «КГБ в смокинге».
Андропов молча разрезал крупный плод нежно-желтой айвы, поднес к своему рту на кончике ножа ярко- желтую дольку и, тщательно прожевав, спросил:
— В душе вы, наверное, проклинаете меня, Валентина Васильевна? Ведь так?
— Не вас, Юрий Владимирович, — себя!.. — Я попыталась непринужденно улыбнуться, но тут же одернула себя: в такие минуты любая гримаса на лице может кончиться только слезами. — Что сделано — то сделано. И все — хорошее и ужасное — это мое, и ничье больше. И потом, это так по-русски — жить, проклиная только себя…
* * *
…Вечер 10 ноября 1982 года застал меня в городе Сан-Диего (Калифорния), в отеле. Часов в девять с работы позвонил Юджин и каким-то странным голосом спросил:
— У тебя телевизор включен?
— А что, должен быть включен?
— Должен быть.
— Плохие новости?
— Я бы не сказал… Включи телевизор, Вэл…
Так я узнала о смерти Брежнева. А еще через неделю Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Юрий Владимирович Андропов. Помню, я натолкнулась на эту новость уже у себя дома, в вечернем выпуске «Лос-Анджелес тайме». Ватными руками я аккуратно сложила газету, посмотрела на своего трехлетнего сына, увлеченно уничтожавшего с помощью здоровенной отвертки только что купленную заводную машину, потом почему-то в зеркало и начала собираться в Москву. На сборы у меня ушло чуть больше года — Юджин считал, что торопиться не стоит, кроме того, вмешались кое-какие обстоятельства, связанные с моей новой работой…
Утром 9 февраля 1984 года я дожидалась такси, которое должно было отвезти меня в международный аэропорт Лос-Анджелеса. Сидя на кухне и допивая кофе, я вдруг увидела, как экран телевизора полностью занял портрет Андропова: тяжелый взгляд из-за толстых линз, мясистый нос, чуть оттопыренная нижняя губа, придававшая этому властному, породистому лицу выражение надменности… Закадровый голос дикторши сообщал, что смерть Генерального секретаря ЦК КПСС и Председателя Президиума Верховного Совета СССР наступила в результате полного отказа почек, перечислял еще какие-то мудреные медицинские термины, но я уже ничего не слышала…