Нет, следующий не он, внезапно подумал Хазлам.
Он покинул Юнион-Стейшн и быстро вернулся в Рассел-билдинг. Служащие уже ушли, Донахью был на каком-то приеме, и Пирсон остался один.
— Хотите кофе? — спросил Хазлам.
Пирсон понял.
— Хочу.
Они вышли в коридор и принялись расхаживать.
— Что у вас запланировано на ближайшие несколько дней, Эд?
Почему я — Пирсон взглянул на него. Почему Хазлама интересует именно он? Догадка пришла мгновенно, и кровь отхлынула от его щек. Бенини, затем Росси и Манзони, потому что они были связаны с Бенини. Митч из-за своего отчета. Он сам, потому что он давал задание Митчу. Если, конечно, Митч что-то нащупал и другая сторона знает об этом — а она знает, так как Митч мертв.
— Мне и в голову не приходило. — Он глубоко вздохнул, стараясь держаться спокойно. — Завтра обычный график. Сюда к половине восьмого, обычные встречи до половины десятого. С десяти до одиннадцати — Арлингтон, затем рядовая кабинетная работа до часа. С часу до двух ленч с финансистами, может слегка затянуться. Затем обратно сюда. Работа часов до восьми.
Он пожал плечами, затем мысленно перевернул страницу своего дневника.
— А зачем вам в Арлингтон? — спросил Хазлам.
— Ежегодное посещение Джека.
— Вы всегда ездите с ним? — Потому что если так, то противник может знать об этом и попытаться использовать это.
— Конечно.
— А еще кто?
Пирсон снова пожал плечами.
— Его жена и семья.
— Что он там делает?
— Он ходит к памятнику Кеннеди.
— Каковы его обычные действия у памятника?
Я должен знать, как это происходит, — иначе я не пойму, как противник может использовать это, чтобы добраться до вас.
— Он кладет туда цветок.
— Почему?
— Что значит «почему»? — это была первая попытка ускользнуть от ответа.
— Почему Джек Донахью кладет цветок к памятнику Кеннеди?
— Так поступают многие политики. — Боже мой — это было на лице у Пирсона. Вы что, никогда там не были? Никогда не видели, как там собираются люди — стоят и смотрят, а некоторые опускаются на колени и крестятся.
Конечно… это было в улыбке Хазлама. Извините за вопрос.
Пирсон кивнул.
— В четверг примерно то же самое. Сюда к половине восьмого, встреча с Джеком в девять…
— Но почему завтра?
— Что «почему завтра»?
— Вы говорите, это ежегодное посещение. Так почему именно завтра?
А почему бы нет? Снова пожатие плечами.
— Он всегда выбирает этот день. — Пирсон продолжил рассказ о своем графике. — Встреча с представителями Демократической партии в двенадцать, совещание комитета в два…
Коридор шел по всему зданию вокруг внутреннего дворика, так что они почти вернулись к кабинету Донахью.
— Но почему с женой и детьми, почему каждый год в один и тот же день?
Не скрытничай, Эд, скажи мне правду.
Что если кто-нибудь спросит? Пирсон помнил, как они обсуждали ежегодное посещение Арлингтона на последнем «военном совете». Раньше ведь не спрашивали. Но раньше Джек не баллотировался в президенты.
Надо ли выдавать тайну, спрашивал себя Пирсон; и почему именно Хазламу? Может быть, потому, что они вдруг очутились на волосок от смерти. Может быть, из-за Митча. А может быть, потому, что Хазлам предупредил его о грозящей ему близкой опасности и оттого заслуживал не меньшего доверия, чем сам Донахью.
— Вы правда хотите знать? — спросил он.
— Да, хочу, — ответил ему Хазлам.
— Тогда пойдемте.
Он провел Хазлама через приемную в кабинет Донахью. Был ранний вечер, легкие сумерки. Стол у окна, картины на стене и фотография двух мужчин над камином из зеленого мрамора.
Пирсон надел пиджак, заметил Хазлам.
Не говоря ни слова, Пирсон снял фотографию со стены над камином, вышел из кабинета, направился в конференц-зал и положил фото на стол.
— Если Джек захочет стать кандидатом, он им станет. А тогда он и в Белый дом попадет. Но до тех пор его будут обвинять во всех смертных грехах — так бывает всегда. Раскопают все, что осталось в прошлом. Могут докопаться и до того, о чем я вам расскажу. Конечно, его жена знает; наверное, знают и дочери. А также те, кто работал с ним много лет.
Он помедлил, словно еще раз обдумывая необходимость рассказать Хазламу.
— Когда я сказал, что Джек кладет к памятнику Кеннеди цветок, это было не совсем верно. На самом деле он кладет два. Две простые гвоздики. Одну — усопшему президенту, а другую — своему отцу. Он не может положить цветы на могилу отца, потому что у его отца нет могилы.
Похоже было, что они до сих пор в кабинете Донахью, что Пирсон стоит перед камином.
— Вы знаете, что делал Кеннеди во время войны?
— Да, — ответил Хазлам.
В 1943-м, когда шла война на Тихом океане, Кеннеди командовал торпедным катером РТ-109, приписанным к Тулаго, базе на каком-то из Соломоновых островов. Одним из четырнадцати торпедных катеров, получивших задание воспрепятствовать прохождению через их воды японского конвоя в ночь с первого на второе августа. Атака потерпела неудачу — японский эсминец «Амигари» раскроил катер пополам, и Кеннеди геройски боролся за жизнь своих людей.
— Одним из торпедных катеров, принимавших участие в той битве, командовал отец сенатора Донахью, — Пирсон посмотрел прямо на Хазлама. — Три недели спустя, в таком же бою, он был убит.
Хазлам взял со стола фотографию и вгляделся в изображенных на ней мужчин — оба молодые, оба в морской форме. Прочел имена на обороте.
Лейтенант Джон Ф. Кеннеди.
Лейтенант Майкл Ч. Мойнихан.
Пирсон подождал, пока Хазлам снова переведет на него взгляд.
— Тогда родители Донахью еще не были женаты. Его мать обнаружила, что беременна, лишь после того, как его отца отправили на Тихий океан. Джек Донахью был близким другом обоих. Он женился на ней, чтобы скрыть внебрачную беременность, дал мальчику свое имя и воспитал его как собственного сына. Джек Донахью был замечательный человек.
Пирсон взял у Хазлама снимок и поглядел на него.
— Они на самом деле были прекрасной парой, я встречался с ними несколько раз. Родили еще двоих детей.
— Где они сейчас?
— Оба умерли. Даже похоронены вместе. — Он повернулся и покинул комнату, Хазлам вслед за ним.
— Теперь вы знаете, почему Джек Донахью ездит в Арлингтон каждый год двадцать седьмого августа.
Они стояли в коридоре.
— Но разве это помешает его карьере? Его отец умер героем — умер, даже не зная, что у него будет ребенок. Все вели себя благородно. Разве можно обвинить в чем-нибудь Джека?
— Вы не знаете, какая грязная эта игра, Дэйв. Вы не представляете себе, на что могут пойти противники, лишь бы побить Джека Донахью.
Они услышали шаги и повернулись, увидели Донахью с портфелем и Джордана, возникших словно бы ниоткуда.
Два часа спустя все помещения, отведенные для сотрудников сенатора Донахью, были обысканы. Там ничего не нашли. На случай, если в утечке был виноват кто-то из сотрудников, они подключились к некоторым телефонным линиям, выведя провода к записывающей аппаратуре, установленной в кабинете Донахью. Часом позже такие же «жучки» были поставлены в кабинете пропавшего Митчелла; их снабдили маломощным радиопередатчиком, который не смогла бы засечь охрана — на Холме были в ходу меры против подслушивания, — а потом внесли необходимые изменения в программы митчелловского компьютера, чтобы проверить, не будет ли кто-нибудь посягать на хранящуюся там информацию.
Только после окончания этих операций Пирсон и Донахью провели заключительное совещание; затем Пирсон покинул Холм и направился в бар «Ястреб и голубка».
Эви ждала его у стойки, как раз под свисающими с потолка часами. На их циферблате стояло имя хозяина — Харрис, — а под ним предприятие, где он работал прежде: похоронное бюро. Раньше он никогда не замечал этого, подумал Пирсон; да нет, конечно же, замечал, сказал он себе, просто раньше это казалось ему забавным и слегка необычным.
Эви подвинула ему табурет и заказала «роллинг-рок».
— Нашли Митча?
Он покачал головой, опорожнил стакан с пивом и попросил у бармена еще. Пять минут прошли в молчании. Зал опустел, бармен ушел в другую комнату.
— Что-нибудь не так, Эд?
Что тебе сказать, Эви? Что я испуган — и сказать, почему? Сказать, что Хазлам считает меня следующей мишенью, или сказать о том, что действительно беспокоит меня? Ведь именно это в некотором смысле и пугает меня больше всего.
— Расскажи мне, Эд. — Эви взяла его под руку и заставила поглядеть на нее.
И он рассказал ей. О том, что случилось сегодня, о Митче и о том, что он может оказаться следующим в цепочке.
— А еще что, Эд? — спросила Эви.
Ведь я знаю тебя: знаю все особенности твоего тела и каждый тайничок твоей души. Поэтому я знаю, когда ты что-то скрываешь.
