— Он уехал на несколько дней, но вот-вот должен вернуться. Я передам, чтобы он позвонил тебе, да?
— Скажи ему, что я рассчитываю увидеть его в своей команде, он именно тот судья, который нужен в эти трудные времена. Без страха и предвзятости. И если мы победим на будущих выборах, то нам потребуется именно такой министр юстиции.
Сердце Мараид учащенно забилось от гордости.
— Как только он приедет, сразу передам, чтобы позвонил тебе.
Она положила трубку, повернулась к подругам, нервно поправила юбку и лучезарно улыбнулась.
— Это звонил твой Падрик, Маргарет. Ему нужен Юджин…
Маргарет понимающе улыбнулась в ответ. Они вовсе не собирались исключать из своего круга Дебору, но ведь в конце концов все любят иметь какие-то секреты.
А в это время судья Юджин Пирсон стоял в складском помещении, расположенном над знаменитым дублинским книжным магазином возле университета. Стопки книг и коробок уложены высокими рядами вдоль стен склада и по всему помещению, образуя этакие аллеи. Запыленные аллеи художественной литературы, мемуаров, исторических книг, учебников и справочников по всевозможным дисциплинам.
Пирсон стоял за одним из таких рядов, закрытый книгами от трех старинных георгианских окон, настолько грязных и пыльных, что сквозь них все равно ничего нельзя увидеть.
На полу рядом с ним стоит потрепанный кожаный дорожный чемодан. Юджин слегка вспотел в плаще, с которого капли дождя, похожие на капельки ртути, стекают на запыленный пол.
Галстук у судьи слегка ослаблен, жилка на виске пульсирует, отмечая каждый удар пульса, который доктор определил бы примерно как девяносто ударов в минуту.
Напротив Пирсона стоит худощавый бородатый Брендан Кейси. Двое неприметно одетых телохранителей из «временных» расположились на лестничной площадке за дверью склада, блокируя единственную крутую лестницу с отполированными деревянными ступеньками, ведущую к складу снизу из конторы в диккенсовском стиле.
Кейси набил трубку и посмотрел на Пирсона сквозь очки в золотой оправе.
— Так он передал тебе письмо? — сочувственно, но с недоверием спросил он.
— Он сказал, что Сиобан изучает музыку у очень хорошего друга Пабло. Пабло Энвигадо.
— Да, у Энвигадо много друзей…
— Заклинаю тебя Девой Марией, Брендан, этот ублюдок похитил мою дочь!
— Разве они так сказали, Юджин? — Кейси сунул руку в карман твидового пиджака и извлек кисет.
— Нет, не такими словами, но этот кусок дерьма Рестрепо протянул мне — мне, отцу девочки — письмо, которое она написала и попросила отправить мне.
— Но может быть, они просто хотят помочь? Послушай, Юджин, твоя дочь в незнакомой стране на другом конце света. А пока мы ведем с ними дела, можно быть уверенными, что с ней все будет в порядке…
— А если что-то пойдет не так? Если мы откажемся иметь дело с картелем? Что тогда?
Кейси задумчиво держал горящую спичку над своей вересковой трубкой, словно что-то прикидывал в уме. Потом раскурил трубку, и клубы ароматного дыма потянулись над рядами книг. Кейси продолжал сохранять задумчивый вид, наконец он поднял глаза на Пирсона и смутился, будто только что вспомнил о присутствии судьи.
— Но ведь этого не случится, Юджин, так что с Сиобан все будет в порядке. Черт побери, может быть, эти занятия музыкой пойдут ей только на пользу?
Юджин Пирсон уставился на Кейси, а тот с невинным видом встретил его взгляд. Ублюдок. Похищение Сиобан было частью их плана. Кейси разгадал Пирсона, понял, что судья при первой же возможности погубит всю затею с кокаином, причем наверняка сделает это очень умно, оставаясь вне подозрений. И именно Кейси организовал вместе с Рестрепо похищение Сиобан, его дорогой девочки, которую отвезли в Южную Америку, — не важно куда, в Венесуэлу или Колумбию, — и будут держать там в качестве заложницы, пока не заработает вовсю план контрабанды и распространения кокаина. План, составленный человеком, которого лондонская «Дейли телеграф» называла врагом ИРА, голосом разума и зрелости дублинского правосудия.
С Бренданом Кейси ему все ясно. Пирсон прищурился, глядя на него. Некоторые заключенные ирландских тюрем до самой смерти помнили этот взгляд судьи Пирсона.
— Я все-таки надеюсь, что организация поможет мне защитить Сиобан и она благополучно вернется в Дублин. И поверь мне, Брендан, в противном случае не жить ни тебе, ни твоим бешеным убийцам…
В голосе Пирсона звучала такая неподдельная угроза, что даже Кейси, постоянно балансировавший на грани смерти, почувствовал зловещее дыхание бледной, костлявой старухи, называемой Смертью. В этот момент они оба поняли, что в живых из них останется только один.
— Прекрасно, Юджин. Мы с тобой поняли друг друга. Рад, что в Виго дела идут хорошо. — Кейси замолчал на некоторое время, внимательно разглядывая лицо судьи, потом холодно улыбнулся. — И ты должен вести себя хорошо…
Начальник штаба «временной» ИРА повернулся и вышел из склада, забрав с собой телохранителей. А вспотевший судья Юджин Пирсон остался в складе, сердце его бешено колотилось, капли дождя стекали с плаща на пыльный пол, в воздухе витали клубы ароматного табачного дыма.
* * *
— Так что ты намерен делать? Хочешь бросить это дело?
Капитан Дэнни Моллой пытался раскурить трехдюймовый окурок шестидюймовой сигары «Суон», глядя при этом на исполняющего обязанности лейтенанта Эдди Лукко.
Лукко порезался, когда брился, предыдущую ночь он не спал, передвигаясь на машине в сопровождении пяти коллег, — причем ребята охраняли его в свое личное время, что и он непременно сделал бы для них, — к дому матери Нэнси на Лонг-Айленд. Там он объяснил жене, что в настоящий момент расследует дело, связанное с подонками, угрожавшими причинить ей неприятности. Что они вполне могли сделать.
Нэнси внимательно выслушала мужа, не прерывая его. У Лукко создалось впечатление, что с таким интересом его рассказ слушает преуспевающий адвокат миссис Лукко, а не жена нью-йоркского полицейского.
Он рассказал ей о кровавой бойне в больнице Бельвью, о Малыше Пи, о колумбийце Бакьеро из бюро путешествий, о Симбе Патрисе и о телефонном звонке, из которого следовало, что колумбийцы следили за ними, когда они смотрели кинофильм с участием Вуди Аллена. А еще он рассказал про труп без головы и рук, выловленный в гавани на глазах туристов, толпившихся возле статуи Свободы. Очень вероятно, что это был труп Рикардо Сантоса, активного члена кокаинового картеля, вызвавшего гнев Пабло Энвигадо.
Нэнси помешала ложечкой кофейную гущу — часы показывали десять минут пятого утра — задумчиво посмотрела на обручальное кольцо и покрутила его на пальце с таким видом, будто только что заметила его. Затем глянула мужу прямо в глаза.
— Черт побери, к чему ты клонишь, Эдди?
— Послушай, успокойся…
— Ты хочешь сказать, что нам надо затаиться на время? Если ты это имеешь в виду, то просто чудесно.
— Не шути… Нэнси, дело очень серьезное.
— Но если ты клонишь к тому, что я, Нэнси Лукко, урожденная Старшински, должна уехать в какую-нибудь хижину в Вермонте или, того хуже, в какую-нибудь квартиру в Сиэтле, то забудь об этом, и точка.
— Нэнси, не будь глупой.
— Не называй меня так.
Она терпеть не могла, когда ее называли глупой. Говорила, что это даже хуже проклятия.
— Хорошо, хорошо… Но, милая…
— И милая мне не нравится.
— Нэнси…
— Вот это уже лучше.
— Нэнси, у меня должны быть развязаны руки. Мне надо выполнять работу.
— Мне тоже.
— Я просто не хочу, чтобы ты пострадала.
— Ни мои нон плас.
— Что ты сказала?
— Не хочу, чтобы и ты пострадал.
— Но я могу защитить себя.
— Я тоже.
Оба разозлились, враждебно оглядывая друг друга через стол. Они сидели на кухне, а полицейские находились в доме. Две патрульных машины стояли на улице, а пять коллег Лукко, и Сэм Варгос в том числе, расположились в гостиной и смотрели по телевизору какую-то спортивную передачу, приглушив до минимума звук, чтобы не разбудить мать Нэнси. Миссис Старшински, как ни странно, так и не проснулась.
— О Боже, Лукко. — Внезапно в глазах Нэнси появились слезы. По фамилии она называла мужа только в ходе серьезных разговоров. — Черт побери, да что же такое происходит? Ведь только вчера мы ходили с тобой в кино.
— Позавчера.
— Да, да, можешь изображать из себя полицейского, если тебе от этого легче.
Она смахнула слезы со щеки. Сердце Эдди Лукко растаяло, он перегнулся через стол и крепко, но нежно, поцеловал жену в губы, а потом прижался щекой к ее щеке. Губы его ощутили холодные, соленые слезы, и к горлу подступил комок. Черт бы их всех побрал!
Прижимаясь к нему лицом, Нэнси прошептала:
— Если ты их не боишься, то и я не буду бояться. Ты выполняешь свою работу, я свою. Мы не станем скрываться от каких-то грязных бандитов. Ни ты, ни я. А сейчас давай решим, останемся ли мы ночевать здесь или поедем домой, потому что в десять утра мне нужно быть в суде…
