Сильвен отвел глаза:
— Пока ничего. — Он бы предпочел не отвечать на провокацию. — Проводишь меня в бар? Мне надо с тобой кое о чем поговорить.
Они с Амель извинились и откланялись.
— «Иллюзии лопаются, точно кожура на зрелом плоде, а плод — это…» — Лепланте не успел закончить.
— «…опытность. Она горчит; но в самой ее терпкости сокрыта целительная сила»[34] и так далее… Я тоже, как тебе известно, могу цитировать Лабрюни.[35]
— И все же, когда плод упадет, мне бы хотелось оказаться возле дерева.
— Не тем местом думаешь.
Карикатурист повернулся к своему собрату:
— И это ты мне говоришь?
Не переставая разглядывать толпу студентов, Ружар рассмеялся:
— Что, если свалить отсюда? Я тебе поставлю стакан в другом месте, здесь скука смертная.
Карим, не раздеваясь, лежал на постели в крошечной однокомнатной квартирке на улице Солитэр, в двух шагах от площади Фэт. Свет он не включал, и комната освещалась только экраном работающего без звука маленького телевизора, который он не смотрел. Квартира была спартанской, скудно меблированной уже бывшими в употреблении предметами из магазина ИКЕА и довольно неухоженной. Листовки и брошюры на французском и арабском языках спорили за немногое незанятое пространство пола с грязной одеждой и несколькими парами обуви. Потрепанный Коран лежал на ночном столике поверх стопки восхваляющих силу и величие духа моджахедов видеокассет с записями проповедей, покушений на самоубийство и тренировок в отдаленных лагерях. Платяной шкаф был битком набит дешевой спортивной одеждой, самыми обыденными шмотками и даже тремя темными униформами, относящимися к тому времени, когда предполагалось, что он работает в наземной службе одной авиакомпании. Контора его обанкротилась, но он сохранил несколько платежных ведомостей — они, вместе с его более свежими декларациями Французского фонда занятости, были выставлены напоказ на откидном столике в кухоньке.
Полнейшая личная несостоятельность, способная произвести лишь благоприятное впечатление на тех, кто проникал в его жилище днем. Оставленные им метки были сдвинуты. Уже не в первый раз новые друзья вот так заявлялись с визитом в его отсутствие. С его переезда в этот угол почти три месяца назад они уже неоднократно контролировали его таким способом. Это о чем-то говорит.
И все же Кариму казалось, что время тянется слишком долго. Апрель подходил к концу, а ничего не сдвинулось с места, не поступило ни одного предложения. Он начал задумываться, достоин ли он и действительно ли эта новая жизнь ему нравится. Нынче вечером название улицы,[36] на которой он выбрал себе жилье, более обычного показалось ему удручающе подходящим.
Он вздохнул, зажег лампочку над изголовьем и взялся за свой старый Коран. Все равно другой книги у него не было.
23.04.2001
— Эта квартира меня интересует. — Жан-Лу Сервье обогнал агента по недвижимости в дверях просторной угловой гостиной, выходящей на улицу Рокет в квартале Бастилии. — Какие вам нужны документы?
Он подошел к окну и выглянул наружу.
— Декларация о доходах, платежные ведомости и солидарное поручительство каких-нибудь родственников, например ваших родителей.
— Мои родители умерли. — Сервье ответил, не сводя глаз с ремонтирующегося фасада бара в первом этаже здания напротив.
— О, простите. Но мы бы ограничились…
— Могу представить мою расчетную книжку и банковское поручительство. Оплата за год вперед, годится?
— Полагаю, что смогу задать этот вопрос собственнику.
— Мне бы хотелось, чтобы дело двигалось побыстрее. — Обернувшись к собеседнику, Жан-Лу внимательно следил за его реакцией. — Завтра после полудня я должен уехать в деловую командировку за границу. Так что в идеале я бы предпочел подписать контракт с утра. Вот моя визитная карточка, там внизу есть мобильный телефон.
Агент по недвижимости взглянул на документ:
— Консультант? В какой области?
— Оперативный девелопмент. Мы помогаем молодым фирмам в секторе новых технологий достигнуть оптимального уровня производства как можно быстрее и на лучших условиях.
— А, Интернет и все такое. Я вот даже не знаю, как отправить письмо из компьютера. Но не слишком ли этот сектор сейчас подвержен риску?
Сервье слушал его, стоя у двери.
— Поскорее созвонитесь со мной. — Он попрощался и вышел.
На нижней площадке главной лестницы он осмотрелся, обратив особое внимание на еще раньше замеченный им небольшой мощеный внутренний двор. Двор примыкал к вестибюлю здания, на другой стороне располагалась тяжелая металлическая дверь, должно быть ведущая в соседние строения. Он подошел к ней. Бронированная, с блокирующимся замком.
— Этот проход ведет в соседний квартал. — За его спиной раздался знакомый голос только что оставленного им агента. — Точнее, когда я говорю «квартал», я скорее имею в виду что-то вроде тупика, где располагаются кустарные мастерские, переделанные под жилье. Там таких полно.
Сервье покачал головой:
— И никто не может пройти?
— Ключ есть только у синдика, управляющего обоими кондоминиумами. — Агент по недвижимости похлопал рукой по металлическому полотну. — К тому же это так надежно, можете не сомневаться.
— Могу себе представить. Что-то вроде тех обществ, в чьих интересах я выступаю, — банков и инвестиционных фондов. Надежно, можете не сомневаться.
Карим облокотился о стойку в небольшом баре «Аль Джазир», старомодный фасад которого выходил на площадь Гинье. Он потягивал крепкий кофе. Перед ним, почти невидимый в облаке пара, хозяин бара Салах вытаскивал из посудомоечной машины металлическую корзинку.
— Что-то не похоже, чтобы у тебя сегодня все ладилось, брат. Что происходит?
Усатый крепкий Салах задал свой вопрос очень тихо, с заговорщицким видом. Хотя в главном зале их было всего двое. А в дальней комнате, как обычно, играли в домино старички. Но они были слишком далеко, чтобы хоть что-нибудь услышать. Особенно из-за стоящего у них на столе радиоприемника, сквозь помехи изрыгающего народную музыку.
Карим оторвал взгляд от телевизора над стойкой, включенного без звука:
— Время тянется слишком медленно. Я плохо чувствую себя во Франции.
— Почему бы тебе не уехать домой?
Молодой человек вздохнул и опустил глаза:
— Куда домой? Ты прекрасно знаешь, я не могу… Мне будет очень стыдно. У меня больше нет семьи.
— А твой отец?
— Да поразит меня Аллах, если я еще хоть раз обращусь к этому неверному псу!
— Молчи! — Салах грозно постучал пальцем по прилавку.
Чашка с кофе подпрыгнула на блюдце. Двое играющих в глубине бара подняли головы и застыли.
— Старших положено уважать, иначе мы стоим не больше, чем животные и нечестивцы.
— Он изменил, а я… — Искреннее чувство, основанное на былых воспоминаниях, сдавило горло Карима и не давало ему продолжать. Мальчиком он много страдал от молчания своего отца, от его долго скрываемого прошлого. От того презрительного слова, что бросали ему в лицо его школьные товарищи. Харки.[37] Это хуже, чем ругательство, несмываемое пятно. — Здесь нас не любят, чего бы мы ни сделали, а там нас не хотят.
— Тогда было другое время. Было много лжи, угроз. Люди растерялись. — Салах дружески, почти по-отечески положил руку на плечо молодого человека. — Все меняется, сынок. Сегодня и ты, и я — мы оба знаем об этом, и мы боремся. Теперь нас не так-то просто провести. Ты не такой, как он.
— Если бы только я мог доказать, что…
— Такая возможность у тебя будет. Иншалла.[38]
Неожиданный приход Мохаммеда отвлек внимание Салаха и положил конец их беседе. Эмир появился из коридора, ведущего в глубину помещения, где находились туалеты, кухня, кладовая и кабинет хозяина. Туда можно было попасть через образованный несколькими зданиями внутренний двор с выходом на соседнюю улицу.
Сухо махнув рукой, эмир сподвижников пророка пригласил собеседников следовать за ним. Он не любил показываться в баре. Прежде чем присоединиться к нему, Салах знаком попросил старичков, чтобы те присматривали за заведением в его отсутствие, а затем первым двинулся в свое логово.
На письменном столе обложкой кверху валялся раскрытый черный блокнот. Хозяин торопливо убрал его в металлический ящик, который тут же запер на ключ под неодобрительным взглядом Мохаммеда. Карим ничего не упустил из этой сцены. Похоже, праведнику хорошо был знаком этот документ, очевидно представляющий достаточную ценность, так что небрежность Салаха выглядела непростительной.
— Думаю, тебе пора пройти школу истинной веры, брат мой. — Голос сподвижника пророка прервал размышления молодого человека.
— Это было бы честью для меня, но… я не уверен, что достоин.
