— Что-то связанное с моим здоровьем? — спросил президент.
— Да.
— Рак?
— Так я понял... Извините.
— Не стоит извиняться. Это ложь. Вы поняли? Ложь!
— Очень рад.
— Нет, вы меня не понимаете. Я говорю — ложь. Грубейшая и простейшая из тех, что могут быть использованы в политике.
Напряжение, охватившее Тривейна, понемногу спадало. Он смотрел на волевое с четкими чертами лицо человека, сидящего напротив него. Глаза президента смотрели твердо, подтверждая только что сказанное.
— В таком случае, я полный идиот.
— Да и я не лучше... Так вот. Я намерен представлять интересы своей партии, баллотироваться на второй срок и остаться в Белом доме. Вы меня поняли?
— Конечно.
— Мистер Тривейн, — мягко проговорил Уильям Хилл, — примите мои извинения. Вы вовсе не единственный идиот в этом кабинете. — Он попытался изобразить улыбку, но губы по-прежнему были напряжены. — Мы оба движемся к одной цели... И должен сказать, что оба выглядим довольно нелепо.
— Вы не можете назвать мне того, кто зачитал вам некролог по поводу моей преждевременной кончины? — спросил президент.
— Мне сказали об этом дважды. Первый раз в Джорджтауне, на вилле «Д'Эсте». Я отправился туда с намерением выяснить, кто поспешит откупиться от моего доклада. К моему удивлению, произошло обратное: никто... Вышел я оттуда на три четверти кандидатом...
— Вы не сказали мне...
— Извините. Это был сенатор Алан Нэпп. Со всей убедительностью он объявил мне, что вы намерены удалится с поста президента. А интересы страны — превыше всего.
Президент повернул голову в сторону Хилла.
— Улавливаете, Билл?
— Этот проворный сенатор сам удалится со своего поста, не пройдет и месяца, — сказал Хилл. — Пусть это будет ему рождественским подарком.
— Продолжайте, мистер Тривейн.
— Второй раз я услышал то же самое в Нью-Йорке, в «Уолдорфе». У меня состоялся там занятный разговор с Ароном Грином и Йаном Гамильтоном. Я подумал было, что выиграл. И вот результат — тот вариант доклада, который вы прочитали. Гамильтон утверждал, что на второй срок вам уже не хватит жизни, что вы выдвинете на свое место либо вице-президента, либо губернатора Нью-Йорка. Ни одна из этих кандидатур их не устраивала.
— Опять Сцилла и Харибда, а, Билл?
— Они слишком многое себе позволяют!
— Всегда позволяли. Да не трогайте вы их лучше!
— Понятно.
Тривейн с интересом наблюдал разыгрываемую между двумя старейшинами партию.
— А мне непонятно, господин президент: как вы можете говорить такое? Этих людей следовало бы...
— Мы еще к этому вернемся, мистер Тривейн, — остановил его президент. — У меня к вам последний вопрос: когда вы узнали, что вас используют? Причем используют мастерски, как я теперь понимаю.
— Меня натолкнул на эту мысль Пол Боннер.
— Кто?
— Майор Пол Боннер.
— А, тот, из Пентагона, — понимающе протянул президент. — Тот самый, что убил человека в вашем поместье в Коннектикуте?
— Да, сэр. И спас мне жизнь. Обвинение в убийстве с него снято, теперь предстоит трибунал: хотят с позором выставить его вон...
— Вы считаете это несправедливым?
— Да. Я не всегда согласен с майором, но...
— Я займусь этим делом, — быстро проговорил президент, делая пометку в блокноте. — Так что сказал вам ваш Боннер?
Эндрю немного помолчал, чтобы собраться с мыслями: он должен говорить четко и быть абсолютно точным. Должен — ради Боннера.
— Бригадный генерал Лестер Купер утверждал, что я кандидат от Пентагона. Генерал был взволнован и подавлен одновременно. Ирония ситуации для Боннера заключается в том, — Тривейн секунду помедлил, — что трибунал может быть отменен только решением президента...
— О Господи, — устало выдохнул Хилл.
— И что же дальше?
— Я не видел смысла в происходящем. Свою встречу с Грином и Гамильтоном я расценивал как успех, как их капитуляцию. Я был уверен в двух положениях: во-первых, я не их кандидат и, во-вторых, — они приняли мои условия и собираются отойти от дел... Но то, что сказал мне Боннер, противоречило всему, во что я верил.
— Итак, вы встретились с Купером, — сказал президент.
— Да. И выяснил, что не просто являюсь кандидатом от Пентагона, а значит, и от «Дженис индастриз», но изначально был им! Все военные ресурсы — армейская военная разведка, тайные промышленные группировки, даже международные службы, занимающиеся выборами, — все были подключены, чтобы обеспечить мне победу на выборах. Система управления, профсоюзы, все блоки... «Дженис» позаботилась обо всем. И Нью-Йорк не возражал. Все они энергично взялись протаскивать меня. Если бы это произошло — упаси Бог! — мне пришел бы конец. Чтобы стать независимым, чтобы разоблачить их полностью, пришлось бы разоблачать самого себя.
— То есть либо опорочить вас лично, либо, упаси Бог, разрушить веру людей в их правительство, — закончил его мысль президент.
— Они шли на серьезный риск, — проговорил Хилл. — Не похоже на них.
— А что они еще могли сделать, Билл? Подкупить его не удалось. Убедить тоже. Если бы наш молодой друг не пришел к ним, они сами пришли бы к нему. И сошлись бы на том же самом решении. Все это напоминает экономический хаос. Я бы подписался под этим, а вы?
— Вы говорите так, словно все о них знаете.
— В значительной степени, да. Не все, конечно. Думаю, что вы натолкнулись на факты, о которых мы не имеем ни малейшего представления. Что ж, надо собрать инструктивное совещание. Конечно, секретное.
— Секретное? Но это невозможно! Необходимо выступить публично!
— Еще день назад вы думали иначе.
— Но ситуация изменилась.
— Я прочел доклад и нашел его полностью отвечающим нашим требованиям.
— Это не так, сэр. Вчера ночью я пять часов провел вместе с человеком по фамилии Годдард.
— Опять «Дженис»... Президент филиала в Сан-Франциско, — нехотя объяснил Уильям Хилл, отвечая на вопросительный взгляд президента.
— Он приехал из Сан-Франциско с четырьмя портфелями, доверху набитыми материалами по «Дженис» — за годы ее деятельности. Добрая половина из них никогда не публиковалась.
— Уверен, что вы расскажете об этом на брифинге. Как добавление к докладу.
— Нет. Не могу! Не могу принять это.
— Придется согласиться! — Президент внезапно повысил голос. — Придется, поскольку решение принято здесь, в этом кабинете.
— Но вы не можете на нем настаивать. Вы не можете управлять мной!
— Вы так считаете? Вы представили — официально — доклад на рассмотрение. Подписали его. Так уж получилось, что в нашем распоряжении оказались все четыре копии, нераспечатанные. Дать повод говорить, что доклад не завершен, что его следует отозвать, поскольку в результате политических амбиций главы подкомитета в него вторглись и вносились изменения, — значит вызвать далеко не самую доброжелательную реакцию. Дать вам возможность отозвать доклад — значило бы также поставить под подозрение мою администрацию. Наши противники потребуют от нас замены, а это невозможно. Мы ежедневно имеем дело с массой внутренних и внешних сложностей, и я не могу допустить, чтобы вы скомпрометировали нашу деятельность только потому, что рухнули ваши политические амбиции. В любом случае мы должны оставаться вне подозрений.
— Именно так они и сказали бы... — тихо проговорил Тривейн, не в силах скрыть изумления.
— Что ж, признаюсь, что не испытываю угрызений совести, даже если приходится заимствовать чужую тактику, коль скоро она направлена на добро.
— А если я все же заявлю, что доклад не завершен?
— Даже оставив в стороне личные страдания, которым вы подвергнете себя и свою семью, — спокойно сказал Уильям Хилл, уставясь на Тривейна, — кто вам поверит? Вы уже подвергли сомнению наше доверие к вам, послав вчера утром сюда ваш доклад. Хотите подставить себя еще раз? А может, будет и третий — если группа политиков выдвинет вас на пост губернатора? И четвертый — есть ведь и другие организации, другие назначения. Где же остановится наш уступчивый председатель? И вообще, сколько существует вариантов доклада?
— Меня мало волнуют мнения других. Я с самого начала говорил, что мне нечего терять и нечего выигрывать.
— Кроме вашей репутации стоящего, эффективного руководителя, — напомнил президент. — А без этого вы не сможете жить, мистер Тривейн. Да и никто не сможет с вашими способностями. Лишить вас этого — значит изолировать вас от общества равных. Вам перестанут доверять. Не думаю, что вам придется по душе подобное существование. Все мы в чем-то нуждаемся, чего-то хотим. Едва ли кто из нас так уж самодостаточен.
Встретившись глазами с президентом, Эндрю понял всю глубинную правду его слов.
— Значит, вы так и поступите? Дадите докладу ход?
— Именно!
— Но почему?
— Потому что я должен заниматься делами в порядке их поступления. А если проще, то мне необходима «Дженис индастриз».
