Николай Балаев - Искатель. 1989. Выпуск № 04

Гырголь вытер руки о кухлянку и, натужно кряхтя, склонился над Ыплылы, рыжей сукой. Та покорно упала на бок, подрагивая лапами, открыла детей. Гырголь положил рядом кусок брезента и перекидал на него выводок. Ыплылы заскулила, лизнула руку хозяина.

— Ху-ху! — Гырголь оттолкнул собачью морду: — Уймись!

Собрав углы брезента, хозяин отнес выводок в сторону и высыпал на мокрый весенний снег. Щенки заскулили, полезли друг на друга. Ыплылы рванулась к ним, но цепь дернула обратно,

— Ав-в-взз! А-зз! — закричала Ыплылы и заскребла снег.

— Экуликэ! — Гырголь ткнул ее ногой в бок: — Тихо!

Один из щенков выбрался из кучи, покрутил головой и пополз к матери. Ыплылы торопливо лизнула его в нос, подтолкнула на обрывок оленьей шкуры, служившей подстилкой, свернулась вокруг щенка кольцом и, посучив задними лапами, прижала дитя к брюху.

— Этот ныгыттэпкин, — пробормотал Гырголь, — у-умный.

Кучка распалась. Пища и тычась носами в снег, щенки поползли в разные стороны. Но вот один из них повернул к матери.

— Тоже немножко умный. — Гырголь подтолкнул его к Ыплылы. — А других можна…

Он осекся — к матери повернул еще один щенок, такой же рыжий, как она, но на полпути остановился.

— Вынэ, вынэ! — Гырголь подбадривающе зачмокал.

Однако щенок подергал мордой и пополз в сторону. Он не пищал. Обнюхал унт Тросова и направился к сапожку Фанеры, потом его внимание привлек обломок моржового ребра.

— Энарэрыльын, — сказал Гырголь: — Ищущий. — Качнувшись, он шагнул вперед и хотел подвинуть рыжего к матери.

— Хватит! — решительно сказала Фанера и носком сапога отпихнула щенка: — Нам чего останется?

— Действительно. Лучше глянь, дед. — Тросов приоткрыл в корзине горлышко бутылки.

— Примани, примани! — кивнула Фанера и состроила старику гримасу: — Алкаш и есть алкаш, как мотылек на огонек.

— Я Гырголь! — старик попытался выпрямиться и ударить себя кулаком в грудь.

— Был Гырголь, хы! — хмыкнул Тросов: «Выс-сокий, тоже мне… Малечгын ты сейчас, дерюга подпорожняя. Вот сам глянь, кто ты. На. — Он скривился и протянул Гырголю бутылку. Тот схватил ее и торопливо, зубами, сдернул с горлышка железку, затем попробовал скрюченными дрожащими пальцами выколупнуть пластиковую пробку, но пальцы не слушались. Тогда он и пробку вытащил зубами и поймал горло уже чмокающими, враз заслюнявившимися губами.

— И есть — малечгын! — Фанера хихикнула, но тут же посерьезнела и деловито сказала: — За трех одна бутылка, за четырех — две.

— Простая… генометрия, — Тросов одобрительно ощерился. — Берешь? Или уходим.

— Ладына, — прохрипел Гырголь.

Тросов выставил вторую бутылку и положил щенков в пластиковую корзинку.

— У-ух-ха, твари вы мои ползучие. Все, дед, будь здоров. Надеюсь, доволен?

Гырголь молча сунул руку в корзину, перебрал щенков, поднял на ладони рыжего. Но, глянув на воткнутые в снег бутылки, вздохнул:

— Нытэнкин ссинки, хороший.

— Одних дураков выдал, гы!

— Зачем умный на шапку, красивый бери. Умный нада работать.

— Господи, он еще и о работе, пьянь несусветная. — Фанера покрутила головой: — Камака тебе скоро, алкоголик. Погибель. Вот летом еще пароход привезут — и все.

— Да это собачий рефлекс у него остался. — Тросов махнул рукой: — Уже год как в бригаде не был, тут пасется.

— Писинер я, — сказал Гырголь.

— Во-во. Отдыхает заслуженно. На книжке-то хоть чуть осталось? Чего в лавку не заглядываешь? Раньше было не выгнать. Совсем без тебя нечем план делать, го-го-го!

Гырголь промолчал.

— Поня-ятно. А двадцать тысяч с гаком было! — Тросов даже зажмурился. — Да на такие деньги… Все растеклось по бичам. И теперь ни бичей, ни денег. Нынешние друзья-товарищи, дед, только до ободка рублика. А насчет умных — так ты все перепутал. Шапки нынче шьют как раз из умников, чтобы свои бестолковки прикрывать.

— Пошли, философ, — сказала Фанера.

Поселок состоял из длинных верениц маленьких домиков, рассчитанных на одну семью. Только слева, в начале каждой вереницы, стояло по восьмиквартионому двухэтажному дому, а против подъезда такого дома — сарай на восемь ячеек. Каждая вереница напоминала пассажирский состав. В восьмиквартирниках — машинисты, а далее, разделенные снежными сугробами — семейные вагончики. Мчались уже много лет эти поезда по берегу Восточно-Сибирского моря, заносимые пургой, затираемые льдами — в холод, мрак и ледяное месиво.

Тросов и Фанера пошли к одному из сараев, к своей ячейке. У соседней расчищал совковой лопатой подходы к двери Шалашенко, повар совхозной столовой.

— Здоровенько, — произнес повар и поклонился Фанере: — Вере Семеновне мое почтеньице.

Та кивнула.

— Дай-ка лопату, — сказал Тросов.

— Что у вас пищит? — Шалашенко глянул в корзину: — У-у, якие шапки! У кого ж брали?

— Там больше, х-х, нет, — пропыхтел Тросов, орудуя лопатой.

— Себе?

— А то кому? Осенью в отпуск на материк лететь, а шапок приличных нету. Соседи дома скажут: се-ве-ря-не!

— Может, уступите пару? А?.. Ну хоть одного.

— По четвертаку брали, — сказала Фанера.

— М-мм-да… А може, так: вы мне щенка, я — питание на всех. Вон того, черненького. Супруге как раз к лисе.

Тросов вопросительно глянул на Фанеру. Та сориентировалась моментально и еле заметно кивнула. А что — правильно. Жратвы прорву надо, чтобы росли быстро и мех хороший был. Считай, рубля на два в день. Месяца четыре… пять… Тьма, никакая лавка не окупит. А у него в столовой отход, почти как приход: зараза, а не еда для человека. Десяток холостяков-бичей ходят, да приезжие старатели, когда пурга застанет. Варит и вываливает в торосы — но собаки-то есть будут. На должности его держат, потому в райцентре начальник УРСа — друг-приятель, наезжает на пьяные проверки. Ну и жалеют еще: семья по нонешним временам огромная — пятеро уже детей. Штампует по пьянке недоносков. Ночь-то полярная длинная, а водку в навигацию пароходом везут. Картошки бывает нехватка, а этого добра…

— Лады, — сказал Тросов. — Только им для начала молочка…

— Яка речь! Организую.

Точно, организует. Шесть коров в совхозе, для детского садика и яслей держат, а супруга его как раз дойкой занимается. Она… Ну, не наше дело. Живут как могут. И пусть живут.

Люди появлялись дважды в день. Первый раз, когда в дверные щели весело запархивали теплые желтые лучи; второй — когда воздух остывал и из углов сарая начинали выползать тени.

Утром приходил большой толстый человек, ставил миску, устраивался рядом на корточках, щепочкой шевелил шерсть щенков и приговаривал:

— Заждались? У-ух вы, шляпки и панамочки для моей мадамочки. Для моей Фанерочки, для паскуды Верочки… Ш-ш-ш, молчу… Ешьте, ешьте… Однако ты, Чернопопый, не много ли молотишь? Пореже мечи, пореже. Дай и другим. — Он отводил Черного, загораживал дорогу к миске. Тот, облизавшись, смотрел через носок унта на чавкающих собратьев и начинал скулить. Тросов опасливо озирался на щелевую стену соседней ячейки:

— Чего ты, чего? Всем поровну, всем по справедливости. Ладно, не ной, иди дохлебывай…

Иногда приходил другой человек, у которого пахли едой даже резиновые сапоги. Пока щенки ели, он щупал бока Черного:

— Ты як Фанера, не прибавляешь. Не дают? Конешно, их трое, вон еле пузы по земле волочат. Иди сюда. Вот мясца полопай. — Пахучий доставал из кармана кусок мяса, пихал Черному в зубы: — Заглотил? Молоток! А вы не лезьте, не лезьте — враз учуяли! Разъели хлебальники на дармовщине… Тиш-ше, не выть, живоглоты! Фанера услышит — разнесет вдрызг… Вот напасть набрела на поселок. Брат в роно хозяин, муж сестры — зампред. Потому она тут и директор, и завуч, и три предмета промышляет. Две с половиной зарплаты тянет. Умеют, гады… И ведь страхолюдина! Вперед только паяльник и торчит, больше подержаться не за что. Правильно пацанва окрестила — Фанера. А по мне даже хуже — Арголит. Без тепла и жалости зверюга, а поди ты — холит ее Торосыч. А как же — через братцевы связи лавку на откуп получил… Ну бог с ними… Чего скулите? Жрите вон каклеты — хлеба много…

Приходила, чаще вечером, Фанера с маленьким ребенком. Пока щенки ели, наводила в сарае порядок после их дневных забав, гладила Рыжего.

— Доченька, это тебе будет шапочка. Краси-ивая, да? Домой, на материк приедем, все ахнут- это чей же такой распрекрасный Галчонок? Где росла-расцвела эта красавица?! Ешь, Рыжик, ешь хорошенько. Вот витаминчики, чтобы шерстка блестела, огоньком горела на головке Галочки. — Фанера сыпала в миску белый порошок аскорбинки, спрашивала: — Ну, как дела в классе? Узнала, кто мне кнопку на стул положил?