Камило Села - Мазурка для двух покойников

Ко времени присуждения Камило Хосе Селе Нобелевской премии (1989 г.) у себя на родине, в Испании, он считался живым классиком, был членом Испанской королевской академии, известным во всем мире прозаиком, автором многих десятков книг, самых разнообразных по жанру – от романов, стихов, рассказов, путевых заметок до двухтомного «Тайного словаря», составной частью которого является эротическая терминология. Из работ о творчестве писателя можно составить целую библиотеку, в испанской критике укоренился термин «селаизм», подразумевающий, как правило, триаду: испанизм (понятие, близкое почвенничеству), эротизм, нетрадиционность формы.

Все эти качества нетрудно обнаружить и в предлагаемой вниманию читателя «Мазурке для двух покойников». Место действия романа – глубокая галисийская провинция, жизнь которой предстает в воспоминаниях, рассказах, разговорах многочисленных персонажей, воспроизведенных неким летописцем края, выступающим под именем дона Камило. Совпадение имен героя-рассказчика и автора не случайно, есть и другие параллели – сам К. X. Села родом из Галисии, несколько персонажей носят фамилию Села, в середине повествования появляется еще один Камило – двадцатилетний артиллерист национальных войск, факты биографии которого, вплоть до дня рождения 11 мая, повторяют вехи жизни писателя.

Временные рамки романа размыты, хронология следует за многократно повторяющимися, обрастающими все новыми подробностями и лицами воспоминаниями героев. Лишь одна точно названная дата – июль 1936 года, – дата начала гражданской войны, организует временное пространство. Книга напоминает музыкальное произведение с без конца возвращающейся темой, с включением в хор все новых голосов. В центре повествования два события. Первое – смерть двух местных жителей от руки Фабиана Мингелы, связанного с фашистами «чужака», «выродка», «мертвяка», как его называют родные и близкие погибших, и второе – месть убийце, акция, которая объединяет разношерстных героев «Мазурки для двух покойников». Персонажи романа больше обременены пороками, чем добродетелями, однако в его бродягах, калеках, проститутках, юродивых, распутных попах, неприкаянных барышнях живет, не угасая, некое праведное чувство, питающее их отвращение к убийству из-за угла, предательству, унижению человеческого достоинства, оскорблению слабого. Оно-то и роднит всех в решительный момент свершения возмездия над «ублюдком со свиной кожей на лбу». Между двумя событиями промежуток в несколько лет, соответственно два раза на страницах романа звучит мазурка «Малютка Марианна» в исполнении Гауденсио Бейры, слепого аккордеониста из заведения Паррочи, – в 1936 году как реквием по убиенным, и четыре года спустя как гимн победившей справедливости.

Читателю этой книги предстоит погрузиться в густо заселенный персонажами мир, мир яркий и мрачный, жизнеутверждающий и трагический, мир лубочной эротики и смеховой стихии, рядом с которой неизменно шествует и «правит бал» смерть. В этом смысле мастер «жестокой прозы» К. X. Села продолжает традиции испанской литературы, по страницам которой во все времена, говоря словами Ф. Гарсии Лорки, «в пожухлом венке из лилий смерть устало бредет».[1]

Дождь льет медленно, без остановки, льет без охоты, но С бесконечным терпением, как льется жизнь; льет на землю, что одного цвета с небом, не то зеленого, не то пепельного, и край горы уже много времени, как стерся.

– Много часов, как стерся?

– Нет, много лет. Край горы стерся, когда умер Ласаро Кодесаль, видно, Господь не хотел, чтобы кто-нибудь снова его увидел. Ласаро Кодесаль умер в Марокко, у поста Тиззи-Азза; его убил мавр из племени кабилов, скорее всего. Ласаро Кодесаль здорово умел брюхатить девочек, видный был такой, рыжий и синеглазый. Ласаро Кодесаль умер молодым, 22-х не было – что толку, что на 5 миль вокруг, а то и больше никто не мог так орудовать дубиной? Ласаро Кодесаля убил мавр, предательски, пока он забавлялся под смоковницей, все знают, что в тени смоковницы очень удобно грешить; лицом к лицу никто б не посмел убить Ласаро Кодесаля, ни мавр, ни астуриец, ни португалец, ни леонезец, никто. Край горы стерся, когда убили Ласаро Кодесаля, и никогда его больше не увидать.

Льет монотонно и с усердием со дня св. Рамона, пожалуй, еще раньше, а сегодня день св. Макария, покровителя карт и лотерейных билетов. Льет не спеша, безостановочно больше девяти месяцев, на траву в поле, на стекло в моем окне, льет, но не похолодало, хочу сказать, не очень похолодало. Кто умеет играть на скрипке, играет по вечерам, но я не умею, кто умеет на гармонике, играет на гармонике, но я не умею. Умею только на гаите,[3] но в доме играть на ней не годится. Раз не умею ни на гармонике, ни на скрипке, а дудеть под крышей нельзя, провожу вечера в постели, пакостничая с Бенисьей (потом скажу, что за Бенисья, женщина, у которой соски точно каштаны). В столице можно пойти в кино, посмотреть Лили Понс, юное и достойное сопрано в главной женской роли «Слишком долгого сна» – так сказано в газете, но у нас нет кино.

На кладбище чистый ключ омывает мертвые кости, а также ледяную печень мертвецов; ключ зовется Миангейро, и в нем прокаженные мочат свои мяса, чтобы выздороветь. Черный дрозд поет на том же кипарисе, где ночью одиноко жалуется соловей. Теперь прокаженных почти не осталось; не то что прежде, когда их было много и они ухали, как совы, чтобы монахи, отпускающие грехи, знали, где они.

Лягушки обычно все годы просыпаются после дня св. Хосе, и пение их возвещает, что пришла весна с дурными вестями и работой. Лягушка – тварь волшебная, почти сверхъестественная: свари лягушачьи головы, шесть или семь, с цветком асумбара – получишь зелье, которое бодрит, исцеляет бессилие жениха и помогает, если девушке больно. Лягушку трудно научить – совсем уже навостришься и вдруг теряешь терпение и давишь ее ногой. Поликарпо, тот, что из Баганейры, лучше всех обучает лягушек, и дроздов, и лисиц, куниц, кого хочешь. Поликарпо из Баганейры обучает всех, даже волка и рысь, только кабана не может – глупая тварь, не слушает и не понимает. Поликарпо из Баганейры, у которого нет трех пальцев на руке, живет в Села де Кампароне, иногда выходит к шоссе посмотреть на автобус из Сантьяго, в нем всегда два-три попа грызут сушеный инжир. У Поликарпо нет указательного, среднего и безымянного на правой руке, но он неплохо обходится большим и мизинцем.

В Оренсе, в заведении Паррочи, есть слепой аккордеонист, наверно, уже умер, да, конечно, теперь вспоминаю, он умер весной сорок пятого, как раз через неделю после Гитлера, и он играет хавы и пассакальи, чтобы поразвлечь кобелей, – хочу сказать: играл. Звали его Гауденсио Бейра, он был семинаристом, его выкинули из семинарии, когда начал слепнуть, вскоре он ослеп совсем.

– А на дудке у него получалось?

– Здорово, по-моему. Он и вправду настоящий артист, все чисто, точно, с душой, с большим чувством.

Гауденсио в борделе Паррочи, где зарабатывал на жизнь, играл много чего, но была одна мазурка, «Малютка Марианна», он ее исполнил только дважды, в июле тридцать шестого,[4] когда убили Афуто Гамусо, и зимой сорокового, когда убили Моучо Каррупо. Больше ни разу не захотел играть ее.

– Нет, нет, я знаю, что делаю, – говорил Гауденсио, – знаю наверняка: эта мазурка почти траурная, не для развлечения.

Бенисья – племянница Гауденсио Бейры и родня Гамусо, которых девять, и Поликарпо из Баганейры, что обучает лягушек, и покойному Ласаро Кодесалю, убитому мавром. Но в округе все более или менее родня, кроме рода Каррупо, у которых на лбу свиная кожа.

Льет над водами Арнего, что вертят мельничные колеса и отпугивают чахоточных, а Катуха Баинте, дурочка из Мартиньи, бежит к холму Эсбаррадо голая, мокрые сиськи и лохмы до пояса.

– Вон отсюда, паршивая овца! Ты в смертном грехе и будешь у чертей на сковородке!

Льет над водами Бермуна, что несутся, пронзительно плача и омывая дубы, а Фабиан Мингела, иначе Моучо Каррупо, стервятник, начищает свою наваху.

– Вон, вон, язычник, на том свете с тебя спросят! Раймундо, тот, что из Касандульфов, считает, что у Фабиана Мингелы девять признаков выродка.

– Какие?

– Потерпи, понемногу узнаешь.

Старшего из девяти Гамусо зовут Бальдомеро, ладно, звали – он уже умер, Бальдомеро Марвис Вентела, а прозвище ему дали Афуто,[5] потому что был он решительный, никого не боялся, ни живых, ни мертвых. В день Апостола, в 1933 году, в Теседейрасе, что по дороге из Ля-Гудиньи в Лалин, не доходя до Камня Корредоира, ОН обезоружил двух полицейских, связал им руки за спиной, отвел в казарму и сдал с ружьями под расписку. Там ему пригрозили, что дадут взбучку, но не дали, зато полицейских вышвырнули за глупость и нерасторопность; они не местные, не знаю, куда делись, да и никто не знает. У Афуто на руке была неприличная татуировка – сине-красная змея обвила тело голой женщины. Афуто родился в 1906 году, когда была свадьба короля Альфонса XIII. В 20 лет он женился на Лолинье Москосо Родригес, которая была так горяча, что только палкой успокоишь. Погибла она глупо – испуганный бык затоптал у входа на арену. Она тогда уже вдовела, четыре или пять лет. У Афуто только братья, ни одной сестры. Родители девяти братьев Гамусо умерли в 1920 году, в знаменитом крушении поездов на станции Альбарес, погибло больше сотни, из туннеля никто не вышел, он был как могила без дна, могила, что никогда не заполнится; говорили в округе, что многих завалили живьем, чтобы сэкономить государственные деньги, но это скорее всего враки.