Андрей Евдокимов - Австрийская площадь, или Петербургские игры

«Будь я негром преклонных годов на хлопковой плантации, мне бы не было хуже. Только тот меня не поймет, кто не шел на работу после крутого перепоя. А Ефремов не поймет точно — и понимать не захочет.

Вынь ему, понимаешь, и положь в понедельник утром триста строк, включая интервью с первыми лицами. А взгляд какой! Дескать, хоть и был ты мне другом, Петя, а сейчас — хрен с кислой капустой. И ведь выгонит, гадина. Выкормил на свою голову. Сразу надо было дойти: кто с друзьями не пьет, тот либо подшитый, либо тихушник. Вот и получилось: он — начальник, я — в полном говне, да еще из его сраной милости» — так думал репортер Петр Рубашкин утром 17 июня 1995 года, едва переставляя ноги по Каменноостровскому проспекту.

Погода была хмурой и мрачной, под стать настроению. Но чем ближе к площади, тем громче слышалась музыка духового оркестра. Он опоздал, праздник уже начался, толпа теснилась по всему кругу площади, преграждая Петру дорогу и не давая возможности что-нибудь разглядеть. Ему удалось протиснуться в первый ряд за трибуной, но за ограждение не пустила охрана. Петру все же повезло — смятая бумажка под ногами, за которой он не поленился нагнуться, оказалась расписанной по минутам программой торжества. Теперь он точно знал, что вначале играл сводный оркестр штаба ленинградского военного округа, а сменил его струнный ансамбль из Вены и что выступления Собчака и канцлера франка Враницкого начнутся ровно в 13 часов 45 минут.

Да, неслыханная удача. Теперь трудное поначалу дело выглядело пустяковым. На фоне таких точных деталей любая выдумка сойдет за самый что ни на есть достоверный репортаж с места событий. Но вот самочувствие не улучшалось: тяжко мутило от низа живота до пересохшего горла — необходимо было выпить. пересиливая себя, он обратился к двум парням, допивавшим пиво:

— Мужики, оставьте на полглоточка.

Один из них понимающе хмыкнул и протянул бутылку с пеной на донышке. Там хватило на два полных глотка. после дольем, — сказал Юра. — Меня умные люди учили: никогда не пей на пусто. Лучше икорочку, если нет — хоть корочку.

Так и сделали — быстро и деловито. Допивая крепкий кофе, Петр ощутил себя умиротворенным и благодушным.

— Ну, ладушки, — встал Степанов. — Хороший ты человек, Петр, неназойливый. Сколько не виделись, а все равно — родная душа. Отдохни, к началу позову.

Необыкновенно длинноногая девушка, заученно улыбаясь, отвела Петра на второй этаж.

— Работай, Ира, — сказала она. — Юрий Григорьевич велел, чтобы на высшем уровне.

— Как стричь? — спросила Ира.

— На три «Пэ», — ответил Петр, — подешевле, покороче и побыстрее.

— Побыстрее не получится, — их взгляды встретились в зеркале. Она казалась совсем маленькой рядом с Петром. Обесцвеченные волосы были высоко собраны в хвостик простой аптекарской резинкой.

Петр обернулся на гулкие хлопки. Солдаты, ряженные в петровские камзолы, стреляли петардами. Над серой недвижной массой толпы взлетали связки разноцветных шаров; ветер бил их о стены зданий, пригибая к тротуарам и мостовой.

Петр шел по середине дороги, шум и звуки музыки догоняли его резкими порывами. Проспект, закрытый для транспорта, пустел перед ним до горизонта. Вдруг ветер стих, и упали первые крупные капли дождя. В этот момент рядом бесшумно остановилась темно-синяя Машина с двумя включенными мигалками. Из приоткрытой дверцы высовывался Юра Степанов: «садись, страдалец, карета подана!»

Петр знал Степанова лет двадцать — вместе начинали работать в метро. Потом встретились в армии — Юрка сильно обрадовался, узнав земляка, можно сказать, друга. К тому времени Петр уже готовился к дембелю и, ясное дело, постарался, чтобы Степанова хорошо приняли. Впрочем, особой помощи тому и не понадобилось. Ко всеобщему удивлению, уже через месяц молодой боец был запросто со всеми стариками — дело для новобранца почти неслыханное.

Потом они не виделись много лет. Стороной Петр слышал, что Степанов пошел в торговлю и очень быстро занял хорошее место. В конце девяностого на своей первой пресс-конференции в должности начальника Главобщепита Степанов при всех обнял Петра, а после увез в свой новый кабинет, где оба нарезались марочным армянским коньяком так, что Юркиному шоферу пришлось направлять Петра до самой квартиры.

Утром его разбудил все тот же улыбчивый шофер с двумя тяжеленными коробками — Юрий Григорьевич шлет привет и новогодние поздравления.

Время было скудное, и вечером, пока Катерина охала над невиданными деликатесами, Петр раздувался от гордости.

— Вот видишь, — говорил он, — работа у меня такая: выпил — получил, не выпил — не получил. Ну пойми наконец, я все — для семьи, а для тебя тем более что хочешь достану. К 1 мая шубу подарю, обещаю.

Приглашенные на Новый год родственники были потрясены изобилием, и еще с месяц Петр был избавлен от косых взглядов жены — не говоря уже о попреках и ворчаниях. Это, видимо, был последний благополучный этап в их почти пятнадцатилетней семейной жизни.

Машина плавно тронулась и мягко закачалась на неровностях асфальта.

— Куда едешь? — Петр нагнулся к переднему сиденью, где сидел Степанов.

— Куда, куда, — передразнил тот. — На ку-два. Ты, брат, совсем зарепортировался, краше в гроб кладут.

— Ты же знаешь, — ответил Петр, — работа у нас такая.

— Значит, нету, говоришь, других забот? Тогда поехали в банкет на тыщу персон с балычиной, поросятиной и прочим хреном. Меня за что держат? Сколько ни дай уродов — всех накормлю и упою! А заплатить не напомню, — с неожиданной злостью сказал Степанов, но, повернувшись к Петру, улыбнулся: неужели при том для старого кореша не хватит, другана под дождем оставлю?

Завывая сиреной, машина на скорости круто свернула с моста в темную от нависших ветвей аллею и через двести метров осалилась перед раздвигающимися створками белых ворот. Через минуту Петр входил в правительственную резиденцию на Каменном острове, известную как «спецобъект К-2». Не задержавшись в вестибюле, Степанов завернул в длинный коридор.

— Васильич, — уважительно обратился он к неторопливо подошедшему метрдотелю, — организуй нам по-быстрому закусить. И познакомься: Петр Рубашкин, мой личный почетный гость. Отведи его потом к нашей новенькой, вели причесать и погладить. Водилу накорми и отправь за моим костюмом, пусть по дороге заскочит к Алику, возьмет все для моего друга и скажет, что я прошу.

Васильич цепко оглядел Петра:

— Рост пятый, размер 52, обувка на сорок два, лучше с половиной… Все так?

— Да, — ответил Петр и вслед за Степановым вошел в небольшую комнату. Три официанта опрятно накрыли и гуськом ушли, последний закрыл за собой дверь.

— Сперва рыбки, потом выпьем, закусим и снова нальем, — сказал Юра. Меня умял, как мне хорошо, как мне с тобой хорошо…

— Вызывали, Александр Вадимович? — спросил Калинченко, заглядывая в кабинет.

— Не маячь у дверей, заходи, — ворчливо буркнул Микин. — Опять в джинсах? Двух выговоров мало, по третьему тоскуешь! Где форма, небось моль дома кормишь?

— Никак нет, здесь, в шкафу. На той неделе отпаривал.

Микин встал и запер дверь. Отомкнув сейф, он достал початую бутылку и два стакана. Плеснув до половины, он бросил в один из стаканов звездочку и протянул Глебу.

— С друзьями потом, а сейчас я хочу тебя поздравить. И не благодари заслужил!

Глухо звякнули стаканы, и кислый холодок золоченой бронзы кольнул у Калиниченко на губах.

— Это моя, со старых погон, когда мне майора присвоили. Оставь у себя на счастье. Послужишь еще лет пятнадцать — передашь следующему. Другую я своему Володьке подарил, когда он училище закончил. В кармане у него нашли, я потом переложил, так и похоронили, — полковник говорил тихо, и лицо у него не изменилось. — Давай сразу по третьей, чтобы всем нашим, всем, кто служил честно, земля пухом.

Выпили стоя и молча, как повелось с никому не известных времен.

— Ну, ладно! Вернемся к нашим баранам. Как в песне поется: боевые будни — праздники у нас, — сказал Микен, пряча пустую бутылку и стаканы в ящик стола. — Материал на Кравцова и всю его компашку я подписал. Ты с ним не возись, сразу спихивай в прокуратуру, дело пусть они возбуждают. Если начнем оформлять, они тут же его заберут. Непременно! Так что время на бумажки не трать — все равно впустую! Теперь, о твоих администрантах… чувствую, подвижки есть. Там, — Микен показал пальцем на потолок, — между ними раздай намечается. Видимо, Кошелева будут снимать, а он — ох как не хочет! Что у тебя нового?