Петр чувствовал, что без ответа на этот вопрос статья теряла интерес и смысл. Где-то подспудно мелькнула мысль, что другой статьи он сделать не сможет, и нужно, обязательно нужно что-то придумать. Петр долго листал записную книжку и блокноты, пока не нашел телефон начальника операционного центра петербургского банка, через который шли все деньги, направляемые в город из-за границы. Года полтора назад Петр брал у него интервью и боялся, что банкир его забыл. Но все получилось как в сказке. Уже к вечеру Петр точно знал: за последний год сумма в 250 тысяч долларов из Австрии на валютные счета мэрии не поступала. И вообще никто в городе такого перевода не получал.
— За что платить? По совести — не знаю, но подполковник, кажется, не прав, — напевал Петр на слышанный где-то мотив. И вдруг он вспомнил жену именно из-за документов по Австрийской площади Катя попала на крючок милиции и сбежала в Вену. Как же звали того немца, он ведь упоминался в бумагах, и Кошелев его называл. Кажется, Гринн? Да, точно Гринн. Кошелев говорил, что именно Гринн обещал уладить все вопросы с деньгами, а осенью при свидетелях заверял, что деньги в Петербург уже переведены.
Петр помнил телефон фирмы и, не откладывая, набрал номер.
— Господина Гринна! Кто спрашивает? Журналист Петров. По поручению Анатолия Александровича Собчака — соедините срочно, — уверенно соврал Петр секретарю.
Гринн очень удивился, когда Петр вкратце обрисовал суть проблемы.
— Мы участвовали только в организации визита доктора Враницкого и сопровождающих его лиц, а также в подготовке самой церемонии. Наши расходы составили около 100 тысяч долларов. Но переговоры по другим аспектам мэрия вела с правительством Австрии. Нет, мы не были посредниками в этих переговорах. Но я знаю, что смета расходов была направлена из мэрии прямо в канцелярию бундесканцлера, — Гринн прекрасно, почти без акцента, говорил по-русски. — Я понимаю сложное положение, в которое попал мэр Собчак в связи с выдвинутыми против него обвинениями, но вынужден заявить, что наша фирма не имеет никакого отношения к деньгам, о которых всюду твердит господин Кошелев, — не скрывая раздражения, заключил Гринн, но попрощался вежливо.
Петр не стал настаивать на личной встрече, Гринн его наверняка бы узнал. Да и ни к чему. Все сходилось- австрийцы не посылали в Петербург денег. Кошелев блефовал! Но дыма без огня не бывает, и Петр решил оставить все, как есть.
«Реализацию главной части „Австрийского проекта“ пришлось отложить навсегда. Не справился подполковник КГБ с порученным делом! Нет и не будет в центре Петербурга уголка старой, доброй Вены. Вот в этом и виноват опальный администратор перед своим мэром. Ох как прав Собчак, утверждая, что у Кошелева низкая квалификация. Действительно низкая, если не сумел или не захотел улучшить жилищные условия десятку-другому иностранных фирм. А коли так, то кто и зачем будет платить?
Разоблачая якобы совершенные с австрийскими деньгами махинации, Кошелев, скорее всего, путает намерения с их осуществлением. Не дарили австрийцы Петербургу 250 тысяч долларов и вряд ли подарят» — так закончил Петр свою статью1.
За день до назначенного срока Петр пришел в редакцию. Не спросив разрешения, он вошел в кабинет Ефремова. Тот прервал телефонный разговор и, едва поздоровавшись, стал читать рукопись.
— Зачем же вы так Кошелева расписываете? Милейший, в сущности, человек, — дочитав до середины, буркнул Ефремов.
— Так надо, — ответил Петр.
— Понятно: надо — значит надо!
Петр промолчал, подумав, что главный редактор услышал совсем не то, что имел в виду он сам.
— Вы опровергаете весь компромат на Собчака, как будто защищаете его от несправедливых обвинений, но после вашей статьи вряд ли кто-то захочет голосовать за мэра. А самое удивительное в том, что если начнешь читать, то не оторвешься. И как это у вас получается? Для меня — загадка.
— Я должен посмотреть корректуру. Может, придется что-то поправить, сказал Петр.
— Вряд ли нужно. Но, если настаиваете, возражать не буду. Только приходите после семи, перед самой сдачей, когда народу уже не будет, согласился Ефремов.
«И почему я его раньше так не любил?» — подумал Петр, выходя на улицу.
Так уж получилось, что я никогда не видел Петра Рубашкина. Летом 1998 года после нескольких месяцев поисков работы и абсолютного безденежья меня взяли в газету. Рубашкинский кабинет пустовал — мне сказали, что хозяин лежит в больнице, — но, несмотря на тесноту в редакции, никто не хотел там работать. Я, не задумываясь, согласился занять стол Петра Андреевича. Думали — временно, но Рубашкин так и не появился. Спохватились только в декабре, когда понадобилось закрывать годовой финансовый отчет по зарплате. Тогда и выяснилось, что Рубашкин умер еще в начале осени, и никто в больнице не смог представить справку о месте захоронения. Помню, что бухгалтерша долго ругалась, не зная, как списать зарплату, начисленную умершему, потом что-то придумала, и эта история забылась, как и любая другая, случающаяся в журналистской среде.
На записи Рубашкина, послужившие основой этой книги, я наткнулся случайно, просматривая содержимое компьютерной памяти — маленький настольный компьютер достался мне как бы в наследство. После я нашел целую коробку документов, рукописных записей и фотографий, относящихся к описанным событиям. Так что канва событий, связанных с Австрийской площадью, является строго документированной.
Меня очень удивило, что никто из друзей Рубашкина не хотел говорить о нем — как сговорились. Может быть, они чувствовали свою вину? Работая над редактированием его записей, я неожиданно поймал себя на мысли: а был ли журналист Рубашкин? Конечно, смешная мысль! Но она пришла мне в голову, и постепенно Петр Андреевич Рубашкин стал для меня некоей абстракцией, таким же персонажем, какими были для Петра окружавшие его люди — он сам так написал, а я только постарался передать его признание, не исказив.
Однажды мне удалось спросить о Рубашкине губернатора Яковлева пожалуй, единственного человека, о ком Петр Андреевич писал с симпатией.
— Петрушу? Конечно, помню, только очень давно не видел, — ответил Владимир Анатольевич
— А где вы с ним познакомились? — спросил я. Но набежала охрана, меня оттеснили назад. Я только успел крикнуть: «Рубашкин умер, почти год назад умер!» Яковлев услышал и оглянулся. Его глаза невидяще скользнули по тем, кто был рядом, и я понял, что он меня не запомнил. Он еще улыбался, но на лице уже проступило выражение, которое ни с каким другим нельзя спутать это когда вдруг узнаешь что-то очень горестное, как о смерти близкого человека.
Готовя книгу к печати, я нашел еще одно подтверждение изложенным в ней фактам. В питерском ОВИРе нашлось выездное дело жены Петра Андреевича Екатерины, а в архиве управления делами Смольного- фотография и листок учета кадров Ирины Монаховой.
Попытки найти дочь и жену Рубашкина в Австрии и в Германии пока безуспешны. Но если кто-нибудь сможет с ними связаться, то прошу передать, что я отдам гонорар за эту книгу дочери Петра Андреевича, Насте Рубашкиной, как только узнаю, где ее искать.
Благодарю за внимание.
Член С.-Петербургского Союза журналистов
и Союза журналистов России
Андрей Евдокимов
