Татьяна Павлова
Осколок зеркала
Надо поторапливаться, снежная буря вот– вот начнется. Старик с наслаждением сделал последний глоток еще теплого грога, нажатием кнопки включил моторчик и плавно подрулил свое кресло к стеклянной двери французского балкона. Здесь немного потягивало холодным воздухом, но это не страшно, на его плечи был накинут пушистый клетчатый плед, а до спины доходило тепло от растопленного камина. В дверь заглянула Мари, увидела его «на позиции», заговорщицки кивнула и погасила свет.
Что за чудо, эта Мари! Теперь он твердо знал, что Бог любит его, раз послал ему под конец жизни такое сокровище. А ведь он считал себе конченым человеком, набитой ненужным ему богатством старой рухлядью. Прежние сиделки, и старые, и молодые, раздражали его до того, что он готов был взять свой револьвер, купленный в лучшем оружейном магазине города, и покончить с адом своей никчемной жизни. И тут пришла Мари, маленькая полноватая простушка с ямочками на щеках и пушистыми белесыми ресницами. Она деловито перечисляла свои достоинства, среди которых он запомнил умение запекать утку и готовить имбирный грог. " Это не понадобится, у отца диета",– ухмыльнулся его сын Эдмон. Он всегда был напыщенным болваном. Мари отчаянно торговалась, стремясь сократить рабочее время и повысить оплату. А он не мог на нее насмотреться, от нее веяло такой радостью жизни с ее простыми удовольствиями, такой безыскусной терпимостью! Если бы она тогда ушла, то ему прямая дорога была бы в семейный склеп на монастырском кладбище.
Он с детства обожал смотреть на снег, собственно, лучшего зрелища он не знал. Как-то он дал Эдмону много денег для постановки спектакля с участием его жены. Сын потащил его на премьеру. Ничего хорошего из этого не вышло. Унизительная транспортировка в ложу, кресло с трудом втиснули в проходе на всеобщее обозрение. Сидеть в темноте рядом с чужими людьми и глазеть на бесталанное кривляние артистов на сцене было тяжело. Постановка явно была провальной. Директор театр подобострастно спросил у него:
– Не правда ли, ваша невестка превосходно играет?
Старик ничего не ответил. Если уж ты родился холуем, иди в швейцары, а не в директора театра.
Он не дождался антракта, сам выехал в вестибюль, где его поджидал шофер Ричард. Не так много ему осталось жить, чтобы тратить время на лицемерие.
Собственно, после этого у него и началась депрессия. Все изменилось с приходом Мари. Она прекрасно знала, как красив снег, иногда потихоньку подглядывала за снежными представлениями в его комнате. Она вообще много чего понимала в этой жизни. Они с ней привязались друг к другу.
– Если бы у меня были такие деньги, я бы знала, как их потратить, – мечтательно сказала она как-то.
– Вот, интересно, и как же? – спросил он.
– Вы думаете, что самый красивый снег на площади перед вашим балконом? Ну, уж нет. В Монсеро снежные сопки до моря, и если туда поехать на снегоходе, то можно увидеть даже северное сияние.
На следующий день он купил два снегохода. Жених Мари Рейн был автомехаником. Они с Мари были похожи друг на друга, черты лица совершенно разные, но то, что называется масть – одна, оба одинаково белобрысые и добродушные. Рейн все понимал в механизмах, старик велел не скупиться, но даже он был поражен, когда с помощью Ричарда выбрался из машины и увидел два черно-серебряных снегохода. На одном восседала Мари в огромных горнолыжных очках, на другом устроились они с Рейном. И помчались! Погода была подходящая, снег валил ровно настолько, чтобы создать ощущение восторга от единения с мирозданием, но и сохранить некоторую видимость вокруг. Рейн оказался превосходным гонщиком. Старик был счастлив. Адреналин в крови создавал ощущение здоровья и молодости.
– Быстрее, быстрее! – просил он, и Рейн охотно выполнял его требование.
Вдруг прямо перед ними из-за сопки выехала белая машина, наверное, там проходила дорога, которую они не заметили. Рейн молниеносно вывернул руль, а машина ткнулась в сугроб. Когда они развернулись и подъехали к пострадавшим, водитель уже выруливал задним ходом на дорогу. Он был похож на Советника Снежной Королевы, сухой, с желчным выражением лица. А сама Снежная Королева, сидевшая с ним рядом, даже не повернулась в их сторону. Она была, как положено, в белой шубе, белой меховой шапке и с белым лицом. Между ней и советников торчал чехол от лыж, втиснутых в салон.
– Мы можем вам чем-нибудь помочь? – крикнул Рейн.
Советник зыркнул на него бешеными глазами, ничего не ответил и умчался прочь.
Похоже, неприятный инцидент разрешился. Подрулила Мари в красном комбинезоне со щеками, как два красных яблока, спросила:
– Что случилось?
– Мы встретили настоящую Снежную Королеву! – весело ответил Рейн.
– На снегоходе?
– О! Конечно нет! Королеве не положено. Она возвращалась в свое королевство на белом Ламборджини. Внутри были приготовлены лыжи, чтобы идти туда, куда машина не проедет.
– Как мне хотелось бы на нее взглянуть. Ну почему вы не задержали ее, пока я не подъеду.
– Ее Советник был другого мнения, он решил смыться, а то ты могла бы растопить бедняжку своими красными щеками.
Жизнь прекрасна! Они заехали ненадолго по делам в Сити, затем оправились обедать в маленький ресторанчик, где поваром работала тетка Мари. С тех пор он жил воспоминаниями о той поездке.
Теперь действительно пора. Не каждый день, а лишь под Рождество снежная вьюга выдает такие коленца. Для начала – обманчивый мягкий снежок, потом ветер начитает потихоньку раскачивать снежные потоки, сильнее, сильнее, уже закручивает их в спирали, уже поднимает снизу вверх, навстречу падающим снежинкам, потоки сходятся и брызгами рассыпаются по горизонтали. Фантасмагория достигает пика, тут самое время появиться белой карете, режущей серебряными полозьями зеркальный лед в мелкое крошево. Осколки летят по все стороны, один из них стремительно мчится к нему и врезается в самый глаз.
– Как больно! – мелькнула мысль. Последняя мысль.
* * *
Полицию вызвала Мари. Ей велели ничего не трогать до распоряжения инспектора, поэтому старик продолжал сидеть в кресле напротив разбитого стекла французского
