Ознакомительная версия.
– И ничего, – эхом отозвался Глеб. – Ладно, дай мне время подумать и кое с кем посоветоваться.
* * *
Выяснив, что Буре уехал за город, Глеб отправился к нему на дачу. И дом, и участок, принадлежавшие Борису Михайловичу, служили ярким доказательством того, что в жилах профессора текла немецкая кровь – овощи с грядок претендовали на диплом ВДНХ, безупречную геометрию клумб можно было проверять самыми высокоточными приборами, и все равно не найдешь и тени погрешности, а оконные стекла блестели так, что руки соседских пацанов сами собой тянулись к рогаткам.
Глеб застал профессора за необычным занятием. Борис Михайлович с мастерком в руке, периодически сверяясь с фотографией Колизея, придавленной к земле бокалом вина, выкладывал из камня некое подобие миниатюрного амфитеатра. Три яруса каменных сидений полукругом опоясывали врытую в землю шашлычницу и огромную каменную столешницу.
– Что это вы строите? Храм Священного Гриля?
– Берите выше. Это будет настоящий кулинарный театр! – с гордостью объявил профессор, полностью разделявший неизбывную любовь Глеба к вкусной еде.
– Когда открытие?
– Недели через две.
– А что дают на премьере?
– Барашка.
– Хочу билет в партер, – умоляющим тоном попросил Глеб.
– Не волнуйтесь, у вас абонемент, – с улыбкой заверил его Борис Михайлович и отложил мастерок. – Ну-с. С чем пожаловали?
Они уселись на веранде с видом на уходящую за горизонт реку. Насладившись буйством летнего пейзажа, Глеб поделился с Буре своими догадками.
– Хм. Значит, вы думаете, надпись на пергаменте тоже следует читать наоборот? – уточнил профессор.
– Да, опять бустрофедон.
– Ну почему сразу бустрофедон? – возразил Буре. – Мало ли кто может начинать с правой стороны. Спросите китайца или японца, как ему сподручнее писать, и он ответит, что гораздо удобнее делать это, когда целиком видишь поле будущего иероглифа, а не перекрываешь его рукой, то бишь справа налево.
– Согласен. Но меня больше волнует другое. Что может означать слово orat применительно к звезде?
– А вот здесь-то как раз все понятно. Боюсь, я не совсем согласен с вашей трактовкой. Думаю, звезда ни с кем и ни о чем не говорит. Она указывает.
– Указывает?
– Ну да.
– А на что?
– Не знаю. Например, направление или место. Что-то вроде дорожного знака.
Глеб с сомнением тряхнул головой:
– Ну и где, по-вашему, прячется эта загадочная звезда?
Буре потрепал Глеба по плечу:
– Quaerite et invenietis[4].
Глеб снова окинул взглядом живописные окрестности и задумался.
– Странно. Ну почему свое предсмертное послание Гонсалес оставил нам не по-русски, не по-испански, а на латыни?
– Голубчик, вам ли не знать, что в истории и не такое бывало. Вспомните последние слова Чехова: Ich sterbe[5].
– Ну так он же находился в Германии и говорил с немецким врачом. А Гонсалес-то погиб в своей квартире в Москве.
С минуту подумав, профессор затеребил бородку:
– А что, если человек, напавший на Гонсалеса, тоже владел и русским, и испанским, а Рамон Хуанович об этом знал?
– Да, тогда понятно, отчего латынь. Хм, весьма правдоподобно.
Профессор хитро улыбнулся, снова взял в руки мастерок и с энтузиазмом вернулся к садово-огородному зодчеству.
* * *
Лучко попросил Веронику о встрече, а заодно предложил и Глебу поучаствовать в разговоре. Хозяйка сразу же усадила гостей за стол. Она гостеприимно выставила перед капитаном чайник и поднос со сладостями.
Глеб рассказал о разговоре с Буре и предположениях профессора.
– Ну и где нам искать разгадку этой головоломки? – спросила Вероника.
– Скорее всего, в Испании, – ответил Глеб и повернулся к Лучко.
– А что нового у тебя?
Неспешно покончив с заварным пирожным, следователь огорошил Веронику неожиданным известием:
– Пришел ответ из Испании. Оказывается, ваш муж был объявлен в розыск по обвинению в убийстве.
– Убийстве?
Вероника без сил плюхнулась на стул.
– Испанцы не уточнили сути дела, только сообщили, что преступление случилось в каком-то местечке близ города Толедо.
Все еще пребывая в шоке, Вероника раскрыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Глеб взял ее руки в свои. Понемногу Вероника успокоилась. Не отнимая рук, она посмотрела Глебу в глаза и спросила:
– Мне нужна помощь. Ты поедешь со мной в Мадрид?
Наблюдавший за разговором капитан ухмыльнулся:
– Соглашайся. Имей в виду, если не поедешь ты, поеду я.
Самолет приземлился в аэропорту Барахас поздно вечером, и до дома, где жила Вероника, они добрались только к полуночи. Глеба, прежде уже посещавшего испанскую столицу, в очередной раз поразило количество людей на улицах.
– Сегодня какой-то праздник? – спросил он.
– А здесь всегда праздник, – со звонким смехом ответила Вероника, отпирая подъезд. – Еще Хемингуэй в свое время подметил, что «спать по ночам считается в Мадриде чудачеством». Так что если есть силы, можем пройтись. По здешним меркам вечер только-только начался.
Несмотря на усталость, Глеб принял предложение на ура.
– Отличная идея! Дай мне немного осмотреться и – вперед.
Поднявшись по мраморным ступеням, они наконец оказались перед дверью квартиры. Над звонком к стене была прикручена табличка с карикатурным изображением человека в очках, стоящего у классной доски с указкой в руках. Заметив интерес Глеба к табличке, Вероника объяснила:
– Подарок студентов. Висит еще с тех времен, когда Рамон читал лекции в местном университете. Ну вот, проходи.
Войдя первой, Вероника щелкнула выключателем. Глеб поставил чемоданы на пол и с любопытством огляделся.
Первое, что бросилось в глаза, были часы «Густав Беккер», прекрасно вписавшиеся в интерьер гостиной. Перехватив взгляд Глеба, Вероника усмехнулась:
– Узнал, значит?
В левой стороне груди отчего-то заныло. Он молча кивнул и с любопытством продолжил осмотр. Строгие современные линии жилища Гонсалесов тут и там весьма удачно разбавляли то яркие пятна ковров в мавританском стиле, то потрескавшиеся от времени изразцы, то предметы мебели самого что ни на есть антикварного вида. Во всем чувствовалась рука Вероники.
«Не встань на нашем пути Гонсалес, мой дом сейчас мог бы выглядеть так же», – неожиданно для себя с легкой завистью подумал Глеб.
Оставив вещи нераспакованными, они вышли на прогулку. На улице было не протолкнуться.
– Бог мой, стоит глубокая ночь, а народу – как днем на Тверской! – с удивлением озираясь по сторонам, сказал Глеб.
– Да, мадридцев неспроста называют «кошками» – мы гуляем по ночам.
– Ты сказала «мы»? Забавно. Вижу, ты и впрямь ощущаешь себя испанкой.
Улыбнувшись, Вероника оставила слова Глеба без комментария.
– Представь, у нас тут даже специальные ночные автобусы ходят. В народе их ласково прозвали «совами».
– А я слышал, что этот транспорт для полуночников зовут buho.
– Да, все точно.
– Прости, но разве buho это не «филин»?
Вероника рассмеялась. Как показалось Глебу, через силу. Последнее замечание ее явно задело.
– Извини, я уже и забыла про твой лингвистический дар. К тебе же иностранные языки всегда сами липли.
«Как бабы к Рамону», – чуть было не вставил Глеб, но сдержался. Вместо этого он сказал:
– Не обижайся. У тебя отменный испанский.
– Я, между прочим, здесь живу уже тучу лет. А тебе достаточно потрындеть тут с местными месяц-другой, и тебя уже фиг отличишь от коренного мадридца. Эх, мне бы так!
Пытаясь загладить свою нечаянную оплошность, Глеб предложил верный путь к примирению:
– Выпить хочешь?
Несмотря на то, что, по словам Вероники, число баров на душу населения в Испании выше, чем в любой другой стране мира, свободного места за столиком отыскать не удалось. Они устроились за стойкой бара и заказали по бокалу риохского. Заказ был исполнен почти мгновенно.
– За что пьем? – спросила Вероника.
– За тебя, конечно. Скажи, ты здесь счастлива?
Прежде чем ответить, Вероника успела сделать пару глотков.
– Если ты спрашиваешь меня о том, хочу ли я вернуться, то ответ – «нет». Да и Йоське здесь очень комфортно.
– А как же мама?
– А что мама? Я звала ее сюда уже сто раз – она ни в какую.
– Но ты ведь теперь одна, без Рамона…
Вероника слегка наклонила голову вбок и прищурилась.
– Стольцев, если ты окольным путем хочешь узнать, есть ли у меня мужчина, то это не твоего ума дело. Понял? А за меня не беспокойся – я уже большая девочка.
Замолчав, Глеб приложился к бокалу. Ммм! Испанцы, обсуждая достоинства темпранильо, не зря говорят, что это вино соп сиегро – то бишь «с телом». Надо сказать, даже сами виноделы и те до сих пор так и не пришли к общепринятому определению этого расплывчатого термина. Ясно только, что речь тут не столько о букете и аромате, сколько об общей полноте вкуса. Так или иначе, а этот риохский темпранильо определенно был с «телом». Да еще с каким!
Ознакомительная версия.
