Ознакомительная версия.
Глеб несколько секунд посмаковал напиток во рту, а затем представил его в виде обнаженной красотки, дефилирующей по подиуму. Причем это была не какая-нибудь там костлявая «вешалка», а настоящая «бельевая» модель с самыми соблазнительными и упругими формами. Примерно такими, как у Вероники.
Разговор не клеился, да и начала сказываться усталость. Они рассчитались и молча побрели домой по неестественно многолюдным улицам. Глеба всю дорогу не оставляло ощущение, что какой-то невидимый режиссер, снимающий ночную сцену неведомого фильма, по ошибке здорово переборщил с массовкой.
Вот и знакомый подъезд. Первым делом Вероника отвела Глеба в небольшую комнату без штор.
– Это бывший кабинет Рамона.
– А что тут теперь?
– Пока ничего. Так что ты вполне можешь устроиться здесь на тахте. Годится?
– Вполне.
Было видно, что кабинет Гонсалеса обставлялся исключительно его хозяином.
Красота была безжалостно принесена в жертву практичности – сплошные стеллажи с книгами и безликие коробки с архивами. Единственным украшением комнаты служили несколько огромных фотографий с острыми моментами футбольных матчей.
На одном фото зубастый Рональдо со зверским оскалом на лице забивал гол Оливеру Кану, вытянувшемуся в кошачьем прыжке на фоне бразильского флага, взметнувшегося на трибуне. Надо же, Глеб и не знал, что Рамон был таким заядлым болельщиком. Испанец, однако.
Лишь одно изображение не имело никакого отношения к футболу. Это была фотография маленького Хуана Гонсалеса, сидящего на закорках у улыбающегося отца.
Нежно погладив пальцами стекло, Вероника вздохнула:
– Жутко скучаю по Йоське. Ты даже не представляешь, какой у меня растет классный парень. Настоящий мужчина, даром, что маленький.
– Так может, следовало взять его с собой?
– Нет, пусть пока побудет у бабушки. Мне так спокойнее. – Вероника рассеянным жестом провела руками по волосам. – Ладно, поздно уже. Постельное белье в шкафу, полотенце в ванной. Если захочешь чайку на сон грядущий или чего-нибудь покрепче, и то и другое найдешь на кухне. И не забудь включить кондиционер, а то сдохнешь – сегодня днем было плюс тридцать девять. Спокойной ночи.
* * *
Стольцеву всегда плохо спалось на новом месте. А уж по соседству с часами «Густав Беккер» и подавно. Он, разумеется, не стал рассказывать Веронике ни о том, как после их разрыва с упорством маньяка пытался выяснить, какую же мелодию отбивали часы, с которыми связано столько блаженных воспоминаний, ни о том, каким странным образом нашел ответ.
Как-то раз, впервые приехав в Лондон, Глеб, гуляючи по Ист-Энду, услышал колокольный звон, точь-в-точь повторявший бой, заложенный в механизм «Густава Беккера». Выяснилось, что это звонят колокола церкви Сент-Мэри-ле-Боу.
Оказалось, что именно их перезвон был взят часовыми мастерами за образец. И хотя оригинальная мелодия старинного карильона звучала много лучше, чем ее часовая копия, Глебу захотелось наглухо заткнуть собственные уши и не слышать ни звука. С тех пор он дал себе слово, что в Лондон больше ни ногой. А тут за стеной каждый час такая пытка.
Глеб отругал себя за то, что столь необдуманно согласился на это путешествие. В конце концов, разве Вероника не разбила когда-то его сердце вдребезги? С какой стати он должен все бросать и, как пятнадцать лет назад, мчаться ей на помощь? А кто помог ему самому, когда Вероника оставила его ради Рамона? С другой стороны, никто на аркане не тянул – не хотел бы, не поехал.
Он лежал, глядя в темный потолок, пытаясь сообразить, что же на самом деле привело его в чужой город, где согласно завтрашнему прогнозу термометры дружно покажут плюс сорок. Ложное чувство долга? Искреннее желание помочь? Призрак утраченной любви? Надежда? На что?
Несмотря на кондиционер, в комнате было душно. Сна ни в одном глазу. Не помогли ни стакан теплого молока, ни аналогичный объем ледяного пива с изрядной порцией водки.
Поворочившись полчаса, он встал и принялся наблюдать за интенсивной ночной жизнью, происходившей за окном, выходящим на небольшую площадь.
Вероника оказалась права – число праздношатающихся не снизилось ни к двум, ни даже к трем ночи. Причем местный вирус бессонницы поразил всех от мала до велика. Глеб с удивлением наблюдал, как возле столиков уличного кафе напротив резвились ребятишки и как молодые мамаши, периодически приложившись к рюмке, с умилением покачивали стоящие рядом коляски. И если бы не время на часах, картина выглядела бы абсолютно идиллической.
Глеб смотрел на мадридцев и завидовал черной завистью. Елки-палки, вот так и нужно жить. Ну кто сказал, что свет в детской должен в обязательном порядке гаснуть сразу после выпуска «Спокойной ночи, малыши»?
Впрочем, пора бы уже и заснуть. Глеб снова лег и, закрыв глаза, принялся пересчитывать в уме бесчисленные стада животных.
Как и положено ученому, он применил творческий подход, поэкспериментировав сначала с баранами, потом со слонами, затем с жирафами и, наконец, с прочей живностью размером помельче. В итоге эмпирическим путем было установлено, что единственным эффективным снотворным средством может служить исключительно пересчет хомячков. Как оказалось, ни зайцы, ни мыши, ни даже забавные сурикаты никакого седативного воздействия на человека не оказывают.
Окрыленный этим неожиданным открытием, он уснул, когда над Мадридом уже занималось утро.
После первой полноценной ночи отдыха за целую неделю Вероника за завтраком выглядела разом посвежевшей. Глеб непроизвольно отметил, что ее привычки за прошедшие годы мало изменились. Как и прежде, она не любила спозаранку отягощать себя ни косметикой, ни одеждами. Весь ее утренний туалет сводился к длинной шелковой рубашке, смахивающей на мужскую, и узкой ленте, стягивающей волосы. Обычно не особо щедрый на высокие экзаменационные баллы, Глеб справедливости ради был вынужден оценить внешний вид бывшей пассии на «пять». Из вредности он попытался обнаружить хоть какие-то изъяны вроде морщин или целлюлита, но тщетно.
Не замечая его пристального взгляда и увлеченно колдуя над сковородой, Вероника рассказала, что Рамон в последние месяцы почти не бывал в Мадриде. Он перебрался в Толедо, где участвовал в археологических раскопках, которыми руководил некто Луис Ригаль.
– Ригаль? Я слышал о нем. Специалист по Средним векам, если не ошибаюсь? – уточнил Глеб, с аппетитом уписывая блинчик с клубникой.
– Так и есть. И еще какой. Луис был близким другом Рамона. Они когда-то преподавали в университете.
– Раз так, имеет смысл отправиться в Толедо и встретиться с этим Ригалем. Возможно, он знает что-то, чего не знаем мы.
– Так и поступим. Но сначала мне не терпится заехать в тамошнюю полицию и выяснить, в чем конкретно обвиняют Рамона.
Сразу после завтрака они сели в желтый «сеат» Вероники и отправились прочь из душного города.
* * *
Июльское небо тонкими голубыми иглами пронзало мягкий полумрак храма. Солнечные зайчики, наплевав на скорбную атмосферу заупокойной молитвы, весело скакали по покрытой патиной позолоте амвона. Ослепленный бликами священник на мгновение запнулся, поправил очки и продолжил.
Скучающий взгляд Командора скользнул по витражам и уперся в мозаичный лик Всевышнего, грозно распростершего божественную десницу над паствой.
«Когда-нибудь, а может быть, очень скоро я обрету сравнимое могущество», – подумал Командор и силой воображения приставил Иисусу свою собственную голову. Получившаяся картина выглядела весьма иконописно.
Прости меня, Боже! Устрашившись совершенного богохульства, Командор принялся истово молиться. Прочитав про себя «Отче наш», он снова поднял глаза на потолок и прищурился, пытаясь получше разглядеть выражение глаз Спасителя. Оно было неодобрительным. Будто Бог прознал о его планах и готовился им помешать.
Командор невольно поежился, но взгляда не отвел. Никто и ничто на свете не сможет встать у него на пути. Вон, человек, которого сегодня девятый день как поминают, тоже пытался помешать, и что? Впрочем, в Писании ведь не зря сказано, что непослушный сын погибнет, ибо непокорность есть такой же грех, что и идолопоклонство.
Трижды перекрестившись открытой ладонью, Командор присоединился к общей молитве.
* * *
Красное кирпичное здание полицейского управления Кастилии и Ла-Манчи занимало целый квартал. Вероника предъявила дежурному какой-то документ и с бешеной скоростью затараторила по-испански. Надо сказать, что Стольцев понимал по-испански абсолютно все, но когда говорил сам, то время от времени сбивался на итальянский.
После долгих объяснений, кто они такие и зачем пришли, Глеба и Веронику наконец направили на четвертый этаж, где им навстречу вышел невысокий смуглолицый господин с глазами-буравчиками. Представившись инспектором Франсиско Рохасом и предварительно просверлив визитеров насквозь колючим взглядом, он предложил по-свойски звать его Пако. Затем инспектор широким жестом пригласил гостей в кондиционированную свежесть кабинета.
Ознакомительная версия.
