— Что ты кричишь? Прекрати немедленно! — заорала я в ответ так, что на полочке зазвенели разные флакончики и мензурки с лекарствами. — Ты что мне, муж? Да я и мужу не позволила бы так поднимать на меня голос! Что ты на себя берешь? Ты для меня свой старт-ап готовишь? Мне какое дело до него? У меня своя жизнь и я хочу ее прожить так, как мне нравится! Меня здесь люди уважают, помощи и совета просят, а ты, кроме «вляпалась», других слов не знаешь. Все! Занята я, не звони мне! Вернусь домой, встретимся.
Я ожесточенно нажала кнопку окончания разговора, схватила в охапку свои вещи и выскочила из лазарета.
Не помня себя, я добежала до каюты Линды.
— Линда, можно к тебе?
— Да, пожалуйста…
Линда лежала на застеленной койке и рассматривала иллюстрированный журнал для женщин. Рядом на полу стояла пепельница полная окурков.
— Линда, я давала тебе босоножки, где они?
Она приподнялась на локте и удивленно посмотрела на меня:
— Какие босоножки, о чем вы?
От такой наглости я опешила:
— Как — какие? Ты же брала мои босоножки!
— Послушай, ты что-то путаешь — тон Линды стал заботливым, как у няньки, беседующей с бредящим больным. В смысле — с бредящей больной.
Я открыла было рот, чтобы что-нибудь сказать, но не успела. Дверь отворилась, и в каюту вошла Яэль. Линда вновь улеглась и принялась за журнал, а я так и осталась стоять столбом.
— Может, я помешала? — робко спросила девушка. — Я только за полотенцем.
— Нет-нет, я уже ухожу, — пробормотала я и вышла.
Яэль догнала меня в коридоре.
— Что с вами, Валерия? — участливо спросила она. — Вы пока еще плохо выглядите. Может быть, полежите?
И эта туда же!
— Скажи мне, Яэль, — я схватила девушку за руку, — ты не помнишь, в каких босоножках Линда выходила на подиум? В бежевых?
— Не помню, — Яэль удивленно посмотрела на меня. — А что?
— Она не говорила, что на ее босоножках сломался каблук?
— Нет, я ничего такого не слышала. И она была на высоких каблуках, когда выходила на подиум. Хотя. Постойте… Точно! На ней были босоножки бордового цвета. Я еще подумала, что они не сочетаются с красным лаком на ногтях. Оттенки разные.
— Спасибо, дорогая! Мне действительно что-то не по себе. Пойду прилягу.
На пороге своей каюты я простилась с Яэль.
Есть над чем подумать. Причем фактов у меня было совсем немного.
Что мы имеем? Убита девушка, которая, во-первых, находилась в интимной связи с хозяином фирмы. Он обещал на ней жениться и бросить жену, но потом раздумал. Значит первый вероятный кандидат на убийство — господин Шуман. Во-вторых, Шуману понравилась другая девушка — Шарон. Мири не могла этого стерпеть и в сердцах крикнула, что убьет Шарон. Значит, осуществляя это намерение, она могла просто напасть на Шарон, а та придушила ее, превысив необходимую самооборону.
В-третьих, Глинский явно неравнодушен к Шарон. Он мог бы прикончить Мири, чтобы Шарон достались все лавры. Ну, это вообще за уши притянуто. Зачем ему убивать девушку, если Шарон ему ничего не обещала?
А кто знает? Она такая скрытная, что вполне могла бы вертеть Глинским, а на людях изображать неприступную крепость. Надо будет проверить, были ли они знакомы до круиза.
Кто у нас дальше? Линда! Вот мерзкая тварь! Если она так отрицает факт того, что взяла у меня босоножки, значит, убийца — она! Она пришла к Мири, они повздорили, стали драться, и при драке пряжка оторвалась! И пришла Линда к ней с заранее обдуманными намерениями, в моих босоножках, чтобы в случае чего свалить всю вину на меня. Поэтому и не признается. Точно! Линда — самый подходящий кандидат на роль убийцы!
А зачем ей это надо было? Чтобы убрать наиболее подходящую кандидатуру? Так уже весы склонялись в пользу Шарон… Значит, если убийца — Линда, надо опасаться за жизнь Шарон! А если все-таки убила Шарон?…
Голова шла кругом. Я залпом выпила полный стакан воды и прилегла на свою кровать.
Да, я еще забыла о том, что у меня пропали документы и кто-то устроил обыск в каюте. Кто это мог сделать? Узнаю кто — выйду на убийцу.
Глаза слипались от такой непосильной игры ума, и я заснула, даже не раздевшись.
* * *
Разбудил меня стук в дверь.
— Валерия, подъем! Мы стоим у причала. Скоро выход! Одевайся и собирай своих птенчиков, — Все это Глинский выпалил на одном дыхании, ворвавшись ко мне в каюту. И пока я собиралась, он непрерывно тарахтел:
— Ты не представляешь, какая у причала охрана! Все обязаны надеть визитки, взять с собой паспорта. Охрана с двух сторон. И шмонает по-черному! Ищут непонятно что: то ли бомбы, то ли наркотики!
Мои девочки уже находились там. Одетые в пестрые сарафанчики и соломенные шляпки, они толпились в предвкушении выхода на волю и весело переговаривались. Но веселость эта была наигранной. Время от времени какая-нибудь из них оборачивалась и испуганно смотрела назад, точно ждала, что вот-вот из глубины коридора выйдет Мири и присоединится к ним.
— Посторонись, дайте дорогу! — раздались позади нас голоса.
Все расступились и пропустили нескольких матросов, волочащих, с помощью судового такелажа, два больших морозильных контейнера. Холодильники были украшены рекламой фирмы «Шуман и сыновья», а суетящийся Элиэзер Гарвиц не оставлял никакого сомнения, что в них находится сладкая продукция, которую девушкам и предстоит рекламировать на пленере.
— Интересно, сколько нам придется слопать этого мороженого, пока они удовлетворятся? — шепнула стоящая возле меня Кэт своей подружке и обе прыснули.
— А сколько калорий! — Линда закатила глаза.
— И липнет…
— И мухи летают.
Девицы изощрялись как могли, скрывая за шутками свое нетерпение и нервозность. Я стояла в стороне, внимательно слушала и не вмешивалась в разговор. Надеялась, что, может быть, кто-то из них выдаст себя и расскажет больше, чем известно до сих пор.
Груз подцепили на крюк, контейнеры зависли между небом и землей. Все восторженно заорали. Фотографы снимали и девушек, и подъемный кран, и броское лого фирмы на боках холодильников.
Пришлось взять инициативу в свои руки.
— Внимание! Сейчас мы организованно спустимся с корабля и выйдем на берег. Попрошу приготовить загранпаспорта и сумки, чтобы пройти таможенный досмотр.
Атмосфера тут же изменилась. Все принялись лихорадочно рыться в сумках. Перспектива остаться на корабле, где, может быть, бродит убийца, никого не прельщала.
Ко мне подошел Соломон Барнеа.
— Как дела, Валерия? Удалось что-нибудь узнать?
Мне не хотелось рассказывать ему об этой пакостной Линде, поэтому я натянуто улыбнулась и пробормотала что-то невнятное. Барнеа отошел.
Внизу уже стояли таможенники, матросы и сам Шуман, собственной персоной. Он наблюдал за процедурой проверки пассажиров.
— Давай, шевелись! — закричал один из матросов, стоявший в общей очереди отпускников. — А то паримся тут, на волю охота.
Таможенник даже бровью не повел. Он монотонно копался в сумках у каждого, кто подходил к его столику, задавал по-английски стандартные вопросы и ставил отметку в большом журнале. Было жарко. Всем жутко хотелось пройти досмотр и вырваться на волю. Но не следовало забывать, что среди выходящих с корабля должен был быть и убийца. Об этом знали все, но не всем хотелось об этом думать.
А вот мне эта мысль не давала покоя. Поэтому, пройдя досмотр, я не подошла к девочкам, находившимся под защитой Соломона Барнеа, а осталась стоять неподалеку от столика таможенника, пристально всматриваясь в лица людей, томящихся в очереди.
На мне была широкополая шляпа с шарфом. Нос украшали большие солнцезащитные очки, поэтому я надеялась, что никто не поймет, куда именно я смотрю. И я продолжала беззастенчиво пялиться на очередь.
Люди были большей частью незнакомые. Уже прошли девушки, парикмахер Адольф и визажист, все корреспонденты и фоторепортеры. За корреспондентами пошли матросы, горничные, официанты, в общем, все, кто получил отпуск на этот день. И сколько я ни всматривалась в лица, ничего особенного найти не смогла. Никто не прятал взгляд, все оживленно переговаривались, а пройдя досмотр, торопились кто куда. Я узнала официанта, обслуживавшего нас за обедом и тощенькую горничную. Больше никто из знакомых не попался.
Несолоно хлебавши я отвернулась от почти рассосавшейся очереди и стала смотреть, как в грузовой фургон пихают контейнеры с мороженым. Шуман и Гарвиц стояли рядом и обменивались впечатлениями. Иногда кто-то из них делал рабочим указание, которое выполнялось с нарочитой поспешностью.
— Валерия, мы ждем тебя! — закричал мне из маленького микроавтобуса Костя Блюм. — Мы едем на водопады!
Два автобуса — мерседес с Шуманом и Гарвицем и грузовой фургон в арьегарде — двинулись в путь. Мы ехали по удивительной красоте серпантину, круто забиравшему в гору. С одной стороны вдоль дороги росли могучие сосны, с другой, простирался вид на Средиземное море с рваными облаками на горизонте.
