Вновь на пассажирском сиденье промолчали. Впрочем, ответа он и не ждал.
— Мне нужно со многим определиться. Для начала решить, как жить дальше. Не знаю, как смогу продолжать делать то, что делал все эти годы. Убивать людей… как может человек проделывать это день за днем из года в год?
Но… ты не должен размышлять над этим аспектом работы. Я хочу сказать, надо принимать его как должное. Эти люди ходят по земле, занимаются делами… А потом появляюсь я, и они больше не делают того, что делали прежде. Потому что мертвы, потому что я их убил.
Он посмотрел на пассажирское сиденье, ожидая реакции. Да, все правильно.
— Мало-помалу перестаешь думать о том, кого тебе заказывают, как о человеке, а видишь перед собой проблему, которую нужно уладить. Вот конкретная работа, а ее нужно сделать. Как ты собираешься с ней справиться? Как выполнишь заказ с максимальной эффективностью и без лишнего шума?
Некоторые делают ту же работу, но позволяют эмоциям порой брать верх над собой. Находят причины ненавидеть парня, которого должны убить. Злятся, возлагают на него вину за то, что им приходится делать дурное дело. Если бы не он, им бы не пришлось грешить. Благодаря ему, сукину сыну, они отправятся в ад. Они вне себя от ярости, видят в нем злейшего врага, и оттого им легче убить его. А именно такую цель они и ставят перед собой с самого начала.
Но мне всегда казалось, что это глупо. Я не могу точно сказать, что есть грех, а что — нет. Не могу определить, какой человек заслуживает жить дальше, а какой должен умереть. Иногда я думаю об этом, но когда такие мысли приходят мне в голову, то это не приводит ни к чему путному.
Я могу продолжать в том же духе, с моральным аспектом у меня полный порядок. Просто думаю, что становлюсь староват для этой профессии, — это один момент. А второй заключается в том, что этот бизнес изменился. Нет, кое-что осталось прежним. Есть люди, готовые платить деньги за смерть других людей. Нет нужды беспокоиться о том, что заказчики исчезнут. Иногда, конечно, возникает застой, но потом следует всплеск. Заказать могут такого, как кубинец из Майами, у которого добрая сотня врагов, и такого, как этот Эгмонт, с толстым животиком и клюшками для гольфа, который вроде бы никому не мог насолить. Заказчики бывают разные, заказывают они разных людей, и ни в первых, ни во вторых недостатка нет.
Автомобиль вошел в поворот на слишком большой скорости, поэтому пришлось протянуть руку, чтобы вернуть молчаливого спутника в прежнее положение.
— Тебе следовало пристегнуться ремнем безопасности, — заметил Келлер. — Так на чем я остановился? А, говорил, что бизнес меняется. Точнее, меняется мир. Усиливаются меры безопасности в аэропорту, везде требуют удостоверение личности. Жилые поселки окружают стенами, и так далее. Поневоле на ум приходит Даниэль Бун,[8] который понял, что пора идти на запад, раз уж больше нельзя срубить дерево, не задумываясь, куда оно упадет.
Кажется, я просто разболтался, несу чушь. Но, с другой стороны, что тут такого? Тебе-то все равно, правда? Пока я плавно вхожу в повороты и ты не сваливаешься на пол, ты готова сидеть и слушать все, что сочту нужным сказать. Я прав?
Он помолчал, словно ожидая возражений. Не дождался. Вздохнул и продолжил:
— Если бы я играл в гольф, то выходил бы на поле каждый день, и мне не пришлось бы сжигать бензин полными баками, носясь по пустыне. Я бы проводил время за стенами «Сандаунер эстейтс» и не бродил бы по торговому центру. Не увидел бы тебя на стенде рядом с кассовым аппаратом. Там продавались разные породы, и я не уверен, к какой относишься ты. Наверное, терьер. Они хорошие собаки, терьеры. Самостоятельные, с характером.
У меня была австралийская овчарка. Я назвал ее Нельсон. Точнее, так ее звали до того, как она попала ко мне, а я не видел смысла менять кличку. Не думаю, что я дам тебе кличку. Хочу сказать, это уже сдвиг по фазе — купить мягкую игрушку, взять с собой в поездку, разговаривать с ней. Дело не в том, что ты вдруг станешь откликаться на кличку или у нас получится более тесная связь, если я как-то назову тебя. Я, возможно, псих, но не глупец. Понимаю, что говорю с полиэстером и губчатой резиной, или из чего тебя там сделали. На бирке написано: «Сделано в Китае». Еще один признак того, что мир изменился. Нынче все сделано в Китае, в Индонезии или на Филиппинах, в Америке больше ничего не делается. Скажу, что бешусь из-за этого. Меня не волнует, что рабочие места уплывают за моря и океаны. С чего мне волноваться? К моей работе это отношения не имеет. Ведь никто не привозит киллеров из Таиланда или Кореи, чтобы те отнимали кусок хлеба у доморощенных американских наемных убийц.
Просто начинаешь размышлять: а что делают люди в этой стране? Если они ничего не производят, если все импортируется из других, что тогда делают американцы, приходя на работу?
Он говорил еще какое-то время. Потом ехал молча, затем возобновил монолог. В конце концов вернулся к «Сандаунер эстейтс», объехал поселок, направил автомобиль к юго-западным воротам.
«Здравствуйте, мистер Миллер». — «Привет, Гарри». — «Эй, что это у вас?» — «Милая крошка, не так ли? Подарок для дочери моей сестры. Маленькой девочки. Завтра отправлю ей игрушку».
Только этого не хватало. Прежде чем подъехать к будке охранника, он взял с заднего сиденья газету и накрыл игрушку на пассажирском месте.
В баре гольф-клуба Келлер сочувственно слушал, как мужчина по имени Эл рассказывал о том, как сегодня проходил все поле, от первой до восемнадцатой лунки.
— Что меня убивает, так это моя неспособность сохранить концентрацию от начала и до конца. Скажем, сегодня на седьмой лунке я первым же ударом преодолел половину расстояния до нее. А вторым забросил мяч за лунку. Он упал над ней в десяти, может, в пятнадцати футах от границы зеленого круга.
— Здорово. — Келлер постарался, чтобы в голосе не прозвучало иронии.
— Очень здорово, — просиял Эл. — И мне осталось только забросить мяч поближе к лунке и следующим ударом закатить его, то есть пройти лунку с результатом минус один. Я могу использовать клиновидную клюшку, но зачем напрягать мозги? Поэтому я беру маленькую закругленную и бью по мячу ею.
— Понятно.
— Мяч падает от лунки в каких-то двух ярдах. Но ударил-то я слишком сильно! Он набирает скорость и катится, катится, катится… Скатывается с зеленого круга и оказывается дальше, чем был в момент моего удара.
— Чертовское невезение.
— Я бью еще раз, опять мимо лунки, хотя и не так уж и далеко. Короче, мне потребовалось пять ударов, чтобы положить мяч в лунку. А всего семь, на два больше, чем положено. Двумя ударами я прошел четыреста пятьдесят ярдов, а на последние пятьдесят затратил целых пять!
— Что ж, это гольф, — глубокомысленно заметил Келлер.
— Клянусь Богом, вашими устами глаголет истина, — кивнул Эл. — Как насчет того, чтобы еще по стаканчику, Дейв, а потом пойти пообедать? Есть ребята, с которыми вы просто обязаны познакомиться.
В итоге он оказался за одним столом с четырьмя мужчинами. Двое, Эл и Феликс, жили в «Сандаунер эстейтс», еще двое были гостями Феликса, жителями Скотсдейла. Феликс рассказал длинный анекдот о несчастном гольфисте, который покончил собой, крайне неудачно пройдя все лунки. Подняв руки и скрестив запястья, прижимая их друг к другу, он произнес ключевую фразу: «В котором часу?» — и все покатились со смеху. Они заказали стейки, пили пиво, говорили о гольфе, политике, падении акций на бирже, и Келлеру удавалось успешно поддерживать разговор. Во всяком случае, никто, похоже, и не заметил, что он понятия не имеет, о чем говорит.
И когда кто-то спросил его: «Как идет жизнь на той стороне?» — ответ у него был уже наготове.
— Знаете, интересная получается история. — В голосе сквозила задумчивость. — Ты можешь пахать и пахать, как человек, пытающийся клюшкой до смерти забить мяч, а потом тебе удается один удар, но такой классный, что на душе тихая радость — день прожит не зря.
Он не мог вспомнить, где слышал последнюю фразу, но она определенно понравилась его соседям по столу. Они все согласно кивнули, потом кто-то сменил тему — проехался по демократам, и теперь уже согласно закивал Келлер.
Почему нет?
— Так завтра утром встречаемся на поле, — обратился Эл к Феликсу. — Дейв, если хочешь присоединиться к нам…
Келлер перекрестил запястья, ответил:
— В котором часу? — А когда смех утих, добавил: — Я бы с удовольствием, Эл. Но завтра исключается. Как-нибудь в другой раз.
— Ты можешь взять урок, — предложила Дот. — Разве в клубе нет инструктора? Разве он не дает уроков?
— Есть. И наверняка дает. Но с чего у меня может возникнуть желание учиться играть в гольф?
— Чтобы получить возможность появиться на поле. Вести себя как все. Мимикрия, знаешь ли.
