Пеликан Яшка демонстративно отвернулся и, волоча крылья по земле, побрел вглубь своих владений.
– Ну вот, ты и признался мне в любви, – девушка поправила чулок. – И где? В клетке у своего пеликана.
– В вольере… – промямлил Алексей. – Вы с Яшкой еще подружитесь, вот увидишь.
И, чтобы скрыть смущение, пошел к водоему, вытряхнул туда всю рыбу из пакета.
– Раз ты такой обидчивый, – сказал он пеликану, – тогда изволь ловить рыбу сам.
И увлек Надю к выходу из вольера.
Яшка тут же вымахнул из прудика и заспешил вслед, будто прося прощения. Надя склонилась над повинной птичьей головой, погладила пеликана по спине.
– Ну вот, все в порядке, – чересчур бодро резюмировал Алексей.
Его вдруг словно прорвало, и он сбивчиво заговорил о том, что пеликан Яшка – это своего рода талисман их дружбы с Генкой и Серегой, вот Генка даже раскопал где-то, что пеликан – это символ любви, самопожертвования и взаимовыручки, теперь вот на уроках воскресной школы все это детям рассказывает, и вообще он детей любит, даром что монах, ему бы жениться надо и своих ребятишек настряпать, а Серега вообще живой классик мировой архитектуры, мы еще за него порадуемся, и, кстати, со временем можно ему обалденный коттедж заказать, хороший кардиолог – то есть он, Алексей – в наши дни деньги заработать сумеет, вот только бы открыть свое собственное дело, то есть кабинет сердечно-сосудистой диагностики, к тому же у него уже подобрался материал для кандидатской диссертации…
– Между прочим, я тоже ревнивая, – остановилась Надя; они уже стояли неподалеку от входа в зоопарк. – Ревнивая, как Яшка. Ты только и говоришь об этом пеликане да о своих друзьях.
– Неправда…
– Ну, еще о своей медицине, о карьере.
Алексей посмеивался: смущение как-то разом оставило его.
– Нет, в самом деле! – притворно сердилась девушка. – У тебя уже все есть. Зачем тебе еще я?
– Видишь ли, Надя, – таинственно начал кардиолог. – Дело в том, что мы все трое люди ужасно занятые. Серега завтра летит в Венецию, везет туда на архитектурную выставку макет своего водяного дома. Генка получил огромное пожертвование и теперь полным ходом будет реставрировать свою церковь. А я…
Алексей замолчал.
– Ну и что же ты?
– Я… ну, в общем, скоро женюсь. Так кто же будет приходить кормить Яшку? Ему каждый день лопать надо. Кроме тебя, некому.
– Ну спасибо. Хорошенькая перспектива. И на ком это ты женишься?
– Ты не поверишь.
– Поверю, поверю.
– На самой лучшей девушке планеты. И зовут ее Надежда.
– Вот как, – протянула Надя. – Ну-ну. Поздравляю. Кстати, а эта твоя девушка, она уже дала согласие?
Самоуверенность молниеносно схлынула с Алексея.
– Н-нет еще… Но я очень надеюсь.
Мимо прошла древняя, как мир, дворничиха с метлой, подозрительно глянула из-под седых, кустистых бровей. «Сглазила, старая карга», – подумал Алексей и чуть было не перекрестился. Крестился он редко, разве что в церкви у Генки, да и то в самые торжественные моменты. Например, перед исповедью.
– Надеется он, понимаете ли, – насмешливо сказала Надя. – Как видишь, не все так просто, уважаемый доктор. И, между прочим, мы уже опаздываем к моим, стол наверняка накрыт. Надо еще вина успеть купить.
– А по какому… По какому поводу?
– Балда! – Надя легонько шлепнула Алексея по темечку. – Ведь сегодня у Игоря день рожденья. Забыл?
– Честно говоря, забыл. Ну и как там наш именинник?
Надя вздохнула.
– Готовится принять участие в юниорском турнире. Ты знаешь, Игорь тебя очень любит, Леша.
Алексей был тронут до глубины души, и потому сказал полушутливо:
– Сегодня такой день, когда меня любит весь мир. И я люблю весь мир.
– И даже ту старуху? – Надя показала на дворничиху, подметавшую дорожку неподалеку.
– И даже ее. Я хочу, чтобы сегодня был самый счастливый день в моей жизни. И знаешь, что я сделаю? Я сделаю тебе официальное предложение. В присутствии твоих родителей и Игоря.
– Здорово придумал. Совместить сразу два праздника.
Алексей обнял девушку за плечи:
– Так значит, праздник будет? Второй?
Вместо ответа Надя прильнула к его губам долгим поцелуем.
Старуха уборщица смотрела на них печально и почему-то шевелила морщинистыми губами. Она наверное, и заплакала бы, да с годами пересохли ее глаза, разучились источать благодатные слезы…
– Бли-и-ин!
Бывший атташе советского посольства в Париже Валентин Николаевич Мокеев ожесточенно тряс кистью руки, по полу с лязганьем катилась раскаленная крышка сковороды. Кухня наполнилась клубами пара, и не сказать, чтобы пар этот источал аппетитные ароматы.
Мокеев ринулся к раковине, до отказа отвернул кран и сунул обваренную руку под мощную струю ледяной воды. С облегчением перевел дух.
Глухо стукнула входная дверь, и на пороге кухни возник Геннадий – в стильных джинсах и футболке с изображением Боба Дилана.
– Бог в помощь, батя, – дружелюбно приветствовал Мокеева-старшего настоятель храма Ильи Пророка.
Геннадий привалился плечом к косяку, добродушная ирония светилась в его глазах, когда он обвел взглядом привычный взору бедлам, творившийся на кухне.
– Здравствуй, сынок, – Валентин Николаевич вытер руки прожженным в нескольких местах полотенцем. – Вот, понимаешь, стряпаю…
– Вижу.
– Уж сколько лет мы без матери, сынок, а я все никак не научусь готовить. Боюсь, опять бурдой тебя потчевать придется.
– Посолить не забыл?
– Ну конечно забыл! – экс-атташе по-бабьи всплеснул руками. – Ща-ас…
Он схватил солонку, принялся обильно посыпать содержимое шкворчащей сковороды крупной, «лошадиной» солью.
– Не мое это, не гожусь я в повара, – сетовал Мокеев-старший. – Даже в поварята не гожусь. Кстати, – встрепенулся экс-атташе, – днем звонил твой друг Сергей.
– Что ж он мне на мобильный не перезвонил? – удивился Геннадий.
Валентин Николаевич посмотрел на сына с хитринкой:
– А ему нужен был не ты, а я.
– Это еще зачем?
– Затем, – вздохнул бывший дипломат, – что Сергею срочно понадобилась шенгенская виза. Аж завтра. Н-да… Пришлось самому напрячься и людей в Москве напрячь. Вот, сынок, – он со значением поднял вверх палец, – как жареный петух в одно место клюнет, так все к старику Мокееву бегут…
Геннадия всегда раздражала эта самовлюбленность отца:
– Батя, ну как может клеваться жареный петух? Его ж без головы жарят, а, значит, и без клюва…
И встрепенулся:
– Значит, у Сергея все в порядке? Он летит на выставку в Венецию?
Иеромонах Герман почувствовал слабый укол совести. В этот радостный день он, занятый планированием реконструкции внутреннего убранства храма, совсем позабыл о своих друзьях.
Не позвонил Сереге, не узнал, как прошла комиссия, которой так боялся изобретатель водяных домов… И как там дела у Лешки? Стал он официальным женихом или пока еще нет?
– В общем, буквально полчаса назад мне перезвонил старый знакомый из МИДа, – продолжал вещать Мокеев-старший. – Дело в шляпе. Твой друг должен завтра не позднее пяти часов вечера быть в Москве, в итальянском генеральном консульстве. Точнее, не в самом консульстве, а в так называемой консульской канцелярии. Большая Полянка, дом два дробь десять.
Запоминаешь?
– У меня абсолютная память, батя. Передам все слово в слово.
– Значит так. В отличие от обычных граждан, за которых не хлопочут друзья твоего отца, Сергею не требуется ни приглашение, ни справка с места работы. Только загранпаспорт, две цветные фотографии три на четыре и сто тридцать пять евро.
– На какой срок виза?
– На две недели.
– Вполне достаточно, – кивнул Геннадий.
– Ну что, твой отец еще кое-что может в этой жизни, а? Или ты с этим не согласен?
Геннадий поджал губы, покивал головой. Как тут не согласишься, если именно с помощью батиных высокопоставленных друзей Генку, ничем не примечательного провинциального парнишку, сразу после школы приняли на дневное отделение Сергиево-Посадской семинарии!
Удивительные все-таки создания – люди. Когда лет семнадцать назад отца с кандебобером выставили из Парижа и навсегда уволили из дипломатического корпуса, он оказался в полной изоляции от общества. Все чиновные друзья-приятели, как один, отвернулись от него, и батя чуть с ума не сошел, часами пялясь на упорно молчащий телефонный аппарат.
Но стоило Мокееву-старшему уехать вместе с сыном из Москвы, поселиться в этом родном для себя городе, как отношение старых знакомых резко изменилось. Бывший дипломат стал почитаться изгнанником, уволенным из российского посольства во Франции в результате интриг. Посочувствовать такому, помочь – дело чести. И сочувствовали, и помогали… Несколько лет кряду в этой скромной квартирке раздавались телефонные звонки со всего света – из Франции, США, Автралии… Даже с Коморских островов звонили. А пару раз в гости к отцу приезжала целая компания успешных, довольных жизнью дипломатов. Понавезли сувениров, дорогой выпивки, деликатесов…
