Топорок снова изобразил сомнение и колебания, потом махнул рукой:
— Э, была не была! Сам понимаешь, сержант, какое нынче время. Мой кореш купил автомат. Должны же мы, русские, в случае чего оборону держать, как считаешь? Сам-то русак?
Сержант утвердительно кивнул.
— Так вот мы с корешком в оружии ни бум-бум. Штатские до печёнок. Помог бы нам разобраться?
— Всего-то делов? — сержант засмеялся. — Какая система? «Калаш»?
— А что? — удивился Топорок. — Они бывают разные? Да, между прочим, как тебя звать? А то неудобно как-то…
— Елизаров, — ответил сержант и тут же с видом знатока пояснил: — Есть чертова уйма автоматов. «Стерлинг» — английский, МАТ — французский, «беретта» — итальянский, «шестьдесят шесть» — японский, «узи» — еврейский…
— Не-е, друг, — покачал головой Топорок. — Нам с нашим рылом одна дорога — калашный ряд.
Оба засмеялись.
— Ты не волнуйся, сержант, — сказал Топорок доверительно. — Я за совет заплачу. Стольник хватит?
Елизаров сглотнул слюну. Приз за пустяковый совет показался ему астрономическим.
На громыхающем разболтанном трамвае они добрались до конца маршрута и двинулись пешком по заросшей гусиной травкой окраинной улице. Дошли до аккуратного зеленого дома, прятавшегося в глубине яблоневого сада. Топорок открыл калитку, просунув руку в круглую, обтертую по краям до блеска дырку. Широким жестом показал дорогу:
— Прóшу! — Он сделал ударение на польский манер — на первом слоге.
Миновали ухоженный дворик, засаженный цветами, подошли к крыльцу.
— Тимофей Васильевич! — крикнул Топорок. — Мы явились.
На крыльцо вышел Клыков в тапочках на босу ногу, в потрепанных брюках и майке-сеточке.
— Вот, нашел мастера. Он знает толк в газовых плитках…
Елизаров понял: словесный камуфляж предназначен для соседей. Мало ли кто там, за забором…
— Проходите.
Клыков посторонился, пропуская гостя в дом. Когда Елизаров скрылся за дверью, быстро спросил у Топорка:
— Где отыскал?
— Ахметка Мухамедшин показал, чистильщик. Он у него сотню патронов купил.
— Пойдет, — согласился Клыков и, войдя в дом следом за гостем, спросил шутливо: — Как там наша несокрушимая и легендарная?
— Приватизируется, — усмехнулся Елизаров.
— Как это? — не понял Топорок.
— Вон вы автомат купили, — сказал Елизаров. — Другие достают гранаты, пушки…
— Автомат еще не купили, — вздохнул Клыков. — Собираемся, да где взять? Десять кусков выложил бы с ходу.
Елизаров посмотрел на него с интересом.
— Вы серьезно?
— Почему нет?
— Могу попытаться..
— Э-э… Пытаться не надо. В таком деле либо говорят «да», либо «нет». И давай забудем об этом. Я ничего не слыхал, ты — не говорил.
— За десять я достану. Точняк, — сказал Елизаров. — Если только вы серьезно.
— Ромка! — крикнул Клыков. — Выдь сюда! Где ты там прячешься? У нас гость.
Из соседней комнаты, раздвинув бахромчатую портьеру, выплыла молодая женщина. Она была удивительно красивой и яркой: округлый мягкий овал лица, точеный носик, чувственные сочные губы, нежный золотистый пушок над ними. Голубые глаза под черными стрелками бровей светились лукавостью и озорством. На ней было платье в обтяжку, скроенное так, что красивые полные ноги были видны почти целиком.
Елизаров облизал губы, чувствуя, как один ее взгляд обдал его сухим жаром желаний.
— Знакомьтесь, — сказал Клыков. — Моя племянница, Ромелла. В жизни — просто Ромка.
— Алексей, — Елизаров щелкнул каблуками и, как конь, мотнул головой. — Рад познакомиться.
— А вы кавалер, — сказала Ромка и улыбнулась.
— Займи гостя, — предложил Клыков. — На стол собери. А мы с Володей сбегаем к Зотову на часик. Дело есть. Ты нас, сержант, дождешься?
— Дождется, — ответила за гостя Ромка и озорно ему подмигнула. — Верно, Алексей?
Когда во дворе раздался гул заведшегося мотора, Ромка дружелюбно кивнула на диван, покрытый клетчатым пледом.
— Садитесь, Алеша. В ногах правды нет.
Он послушно сел. Она пристроилась рядом, сказала высоким грудным голосом:
— Вы мне понравились, Алеша. А я вам?
Елизаров проглотил слюну, не зная, как лучше ответить.
— Ой, застеснялся! — сказала Ромка и засмеялась, открыв ровные белые зубы. — У вас в лесу девушек нет? Тогда можешь меня потрогать. Я живая.
Елизаров глупо улыбнулся.
— Боишься?
Глаза ее задорно сверкнули.
Елизаров, все так же глупо улыбаясь, положил руку на ее плечо. Ромка не шевельнулась. Тогда он обнял ее и потянул к себе. Она, не сопротивляясь, прильнула к нему горячим тяжелым телом, глубоко задышала, чуть постанывая, как голубица, которую на горячей солнечной крыше обхаживает настойчивый сизарь. Елизаров слегка растерялся.
— Ты что?
— Хочу, — сказала Ромка жарким шепотом, нежно касаясь его уха губами. — Тебя хочу…
Все произошло быстро, как в американском кино. В самых смелых мечтах Елизаров не доходил до такого…
Под окнами загудела машина. Громко топая, в комнату вошли Клыков и Топорок. Клыков пристально взглянул на парочку и понимающе усмехнулся.
— Уже поладили, как я вижу? А ты хват, сержант! Хват!
Он прошел к буфету, достал оттуда початую бутылку коньяка, рюмки. Вернулся к столу, налил всем. Предложил:
— Выпьем, голубки? Давно я не видел Ромку такой счастливой…
— Он хороший, дядя Тимофей. Ты на него не сердись, — пропела Ромелла.
— Тебе нравится, значит, все. Я тебе не парторг, не судья…
Елизаров было потянулся к рюмке, но тут же убрал руку.
— Нет, я не буду.
— Что так? — спросил Клыков, нахмурившись. — Обижаешь.
— Мне пора в гарнизон. Неприятности будут.
— Быстро пьянеешь?
— Нет, но запах…
— Молодец, — похвалил Клыков. — Сам был рядовым. Знаю порядок. Теперь насчет газовой плитки. Считай — договорились. Только чтобы все тип-топ. Достанешь — деньги твои. Погоришь — ни я, ни Ромка тебя, милок, в глаза не видели. Сечешь?
— Все будет чисто.
— Посмотрим, посмотрим…
Распрощавшись с сержантом — к трамвайной остановке его провожал Топорок, — Клыков взял Ромку за руку выше локтя, крепко сжал пальцы и притянул в себе.
— Ты теперь, красавица, к гостинице ни на шаг. Будешь кувыркаться только с сержантом. Заметят тебя там — пеняй на себя. Наташку помнишь? Так вот, рядом с ней тебя и похоронят.
— Как же мне жить теперь? — спросила Ромка плаксиво.
— А так. Гроши я дам. Что касается мужиков, повторяю — останется один Елизар.
— Скажете тоже, — хихикнула Ромка. — Я девушка впечатлительная. Мне трудно сдерживаться.
— Перетерпишь.
— Шутите вы, Тимофей Васильевич, — опять хихикнула Ромка.
— Да уж куда там, — сказал он серьезно. — Учти, не послушаешь — поотрезаю…
Он отпустил ее руку, оттолкнул от себя и пальцем нажрал левую грудь, будто в кнопку звонка.
— Улавливаешь?
— Он же солдат, — сказала Ромка растерянно. Спорить с Клыковым она не пыталась, знала — если тот говорит, придется подчиняться, и потому лишь старалась выторговать условия повыгодней. — Он же раз в неделю приходить будет…
— Станет невтерпеж — иди к Сучку.
— Тьфу! — брезгливо передернула плечами Ромка. — Нашли кого предложить. Он весь в прыщах…
— Ладно, об этом хватит. Поговорим о Елизаре. Ты его почаще таскай по городу. Заводи в ювелирный. Ах, мол, мне колечко нравится, ой, какой славный кулончик. Учи, учи…
— Без смысла, — возразила Ромка. — Откуда там бабки?
— Не твое дело, — отрезал Клыков. — Чаще намекай, что у настоящих мужиков деньги должны быть. И о плохой охране ювелирного расскажи. Ты же там работала. Когда созреет на подвиг — мне скажешь…
Однажды, отправившись в увольнение, Елизаров застал в доме Клыкова всю компанию.
— Проходи, садись, — сказал Клыков, показывая на свободный стул. — Поесть хочешь?
— Не откажусь.
Елизаров оглядел стол, заставленный едой. На тарелках лежали помидоры, свежие и малосольные огурчики, селедка, посыпанная кружками лука, колбаса, стояли баночки с красной и черной икрой. Посередине стола возвышался «гусь» — большая бутылка «Столичной» с особо красочной экспортной этикеткой.
— Вот и отлично, — сказал Клыков. — Пообедаешь с нами. А для начала есть разговор.
— Слушаю вас, Тимофей Васильевич.
— Слушать буду я, — сказал Клыков с неожиданной жест костью в голосе. — А рассказывать придется тебе.
— О чем? — удивился Елизаров.
— Ты говорил с Ромкой о ювелирном? — спросил Топорок. — О том, как его можно потрясти?
— Кому какое дело, о чем я говорю с бабой? — окрысился Елизаров. Его задел не сам вопрос, а то, что Ромка продала его Клыкову. Сучка трепливая! — Кого касается, что я делаю, думаю или говорю?
