В октябре исполняли двоих — Савина и Хвостова. Первый убил инкассатора и при приведении находился в безразличном оцепенении. Особо опасный рецидивист Хвостов, имевший за плечами семнадцать лет отбытого срока и осужденный за терроризирование осужденных и захват заложников, вел себя спокойно… Выслушав прокурора, он сплюнул и выматерился: «Стреляйте, менты поганые, мне все равно».
Потом в диспетчерской, Попов сказал:
— Крепкий кремушек! Интересно, кто его брал?
— Войсковики, — пояснил по-прежнему непьющий Сергеев. — У них своя группа захвата. Ребята — будь здоров, черту рога обломают!
— А знаете что, государи мои, — умильным, «сдруживающим» тоном заговорил Иван Алексеевич Ромов, — ведь скоро праздники!
— Будем скидываться? — ухмыльнулся Буренко. Прокурор страдальчески скривился.
— Надо нам здесь субботник устроить, — продолжил первый номер. — Приберемся, почистимся, выкинем со двора все. железяки. А потом и посидим как положено…
— Давайте и газончик разобьем, клумбу, цветочки посадим, елочки, — очень серьезно поддержал Ромова врач. — Дорожки песком посыплем, шезлонги поставим. В выходные с семьей — на отдых…
— Послушай, Николай, ну почему ты такой желчный? Ведь есть вещи, которые смаковать нельзя! Ну вот ты к себе в морг экскурсии разве устраиваешь? Или в газетах про то пишешь, как покойников потрошишь?
Иван Алексеевич обиженно пожевал губами.
— Зачем же ты все время намекаешь, что мы что-то нехорошее делаем? Мы ведь закон исполняем! Закон! Правда Степан Васильевич?
Прокурор скривился еще больше и отвернулся.
— Если не мы, то кто же? — возбужденно привстал Ромов. Он завелся, на щеках наметились красные пят на. — И ты вместе с нами это делаешь и деньги за то же самое получаешь! Так зачем, спрашивается, все время в душу плевать? Мол, ты это дело осуждаешь и вроде иак в стороне остаешься! Не-е-е-т, милый, ты с нами в одной упряжке!
Красные пятна запылали вовсю.
— А действительно, Николай Васильевич, что вы имеете в виду? — Викентьев исподлобья уставился на врача. — Я думаю, что наш ветеран совершенно прав и ваши постоянные шуточки просто неуместны. Определите свою позицию раз и навсегда. Иначе мне придется искать вам замену.
Руководитель спецопергруппы говорил негромко и внушительно. Хотя и он сам, и все присутствующие знали, что заменить Буренко — дело вовсе не простое, тем более что любые подвижки нарушают стабильность группы.
— Моя позиция проста, — врач мрачно смотрел в стол прямо перед собой. — Любая законная процедура, подчеркиваю — законная процедура, должна быть выполнена достойным способом. Какой-то ритуал: священник, последнее желание, известная всем атрибутика, торжественность…
Буренко поднял голову и обвел всех взглядом, в котором отчетливо читался вызов.
— Да, да, торжественность, — упрямо повторил он. — Ведь прерывание жизни — акт еще более значимый, чем рождение!
— Вот даже как? — Викентьев не сводил с судмедэксперта пристального взгляда.
— Именно! Рождение — естественная процедура, запрограммированная природой. И сам появляющийся на свет мало что понимает, практически ничего. И ничего от него не зависит.
Теперь Буренко смотрел прямо в глаза второму номеру. Попов подумал, что Наполеон был для доктора отвлекающей фигурой, а главным оппонентом он считает руководителя группы.
— А здесь, — Буренко показал пальцем вниз, в направлении подвала, — происходит противоестественная процедура, весь ужас которой воспринимается… — он замялся, подыскивая слово. — Приговоренным. Так разве не заслуживает он торжественного ритуала? А вместо этого — ночь, подвал, наручники, отобранный у бандитов пистолет…
— Да какая ему разница? — буркнул Наполеон.
— И вся процедура тайная, с душком предосудительности… Вот это мне и не нравится, хотя я участвую в работе вместе с вами. Ветеран прав — без этого не обойтись. Но все должно быть по-другому!
— Комендантский взвод, залп на заре? — спросил Викентьев.
— Человечество накопило большой опыт, к сожалению, и в этом страшном деле. Вполне можно перенять что-то более подходящее.
Буренко закончил непривычно длинную речь и откинулся на спинку расшатанного стула.
— Так вот, залп с некоторого расстояния чаще всего калечит смертника, — по-прежнему тихо продолжал Викентьев. — И его все равно приходится добивать выстрелом в голову в упор, ничего красивого в этом нет. А что касается мирового опыта… Гильотина? Гаррота? Меч или топор? Это отбросим сразу. Электростул, на котором жарят заживо иногда десять-пятнадцать минут? Газовая камера, где корчится удушаемый? Виселица, с которой традиционно связано обесчещивание, позор и отсутствие покоя там, — Викентьев поднял глаза вверх.
— Или ядовитый укол в вену, против которого протестуют ваши коллеги потому, что он компрометирует медицинское ремесло?
Викентьев выдержал паузу, но Буренко отвечать не собирался.
— Только красиво и гуманно отправить человека на тот свет нельзя. И требовать от этого процесса эстетической формы — чистейшее чистоплюйство! Ассенизатор всегда пахнет дерьмом, а не французским одеколоном! Но если он не станет работать, дерьмом будем вонять мы все.
— К тому идет, — сердито буркнул Ромов.
— Я вам расскажу одну историю, доктор, — подался вперед Сергеев, и выражение его лица было не самым добродушным.
— Наш товарищ, Женя Гальский, сейчас умирает от рака. Он не совершил ничего плохого, наоборот — честно пахал всю жизнь и был отличным парнем. Ваши коллеги выписали его из больницы на пятый день и поставили крест — для них его уже нет на свете. Парень корчится дома, жена бегает по кабинетам, подписывает десятки бумажек, и ставит десятки печатей, чтобы купить промедол. Больше двух ампул в день не дают, а у нас же в здравоохранении это строго… И упаси Бог пустую ампулу разбить или выбросить, только на возврат, учет прежде всего…
Сергеев облизнул пересохшие губы, а Попов разлил остатки водки.
— Пришлось мне поймать одного негодяя и вытрясти из негр все что надо! У негодяев есть любые препараты и в любых количествах, без всяких рецептов, разрешений и печатей!
Сергеев нервно пристукнул ладонью, стол скрипнул, водка плеснулась в стаканах.
— Не хотите поморализировать на эту тему, доктор? Да насчет торжественности и ритуалов порассуждать?
В диспетчерской на миг стало совершенно тихо.
— Ладно, — сказал Ромов своим обычным тоном, — давайте за Женьку…
Субботник все-таки провели. Иван Алексеевич домовито наводил порядок в диспетчерской, Сивцев с Шитовым возились в гараже и подвале, Попов, Сергеев и Викентьев разбирали металлический хлам во дворе. Послонявшись по точке исполнения, к ним присоединился и Буренко. Григорьева на субботнике не было, да никто его и не собирался приглашать.
— Помогай, Васильич, — второй, третий и четвертый номера с натугой тащили проржавевший задний мост какого-то допотопного грузовика, и в голосе Викентьева ощущалась неподъемная тяжесть ноши.
Врач с готовностью вцепился в округлое железо и, пыхтя, принял свою часть веса. После выяснения отношений он разительно изменил поведение: ни иронии, ни саркастических шуток — справный мужик, охотно выполняющий общую работу.
— Вот так! — облегченно выдохнул Викентьев, когда мост с дребезжащим лязгом грохнулся в кучу металлолома. — Доктор — мужик здоровый! Давайте чуток перекурим…
Сплоченные общим трудом четверо мужчин присели на сваленные у забора доски.
— Скажу Шитову, чтобы пригнал автокран, — раздумчиво проговорил руководитель «Финала». — А то совсем пупки порвем!
На крыльце диспетчерской появился Иван Алексеевич Ромов. Он отряхивал руки и подслеповато щурился на неяркое осеннее солнце.
— Что это аксакал высматривает? Нас, что ли, ищет? — Попов хотел привстать из-за горы ржавого железа и махнуть ветерану рукой, но Сергеев придержал за локоть.
— Посмотри кино…
Ромов целеустремленно просеменил к щели между диспетчерской и гаражом, согнулся, оперевшись рукой о колено, и пошуровал в черном проеме. Потом сделал какие-то движения ногами, притопнул несколько раз, будто собирался пуститься в пляс.
— Галоши подбирает, — сдерживая смех, пояснил Сергеев. — Ну умора! Михайлыч, может, оформим ему как спецодежду — по ордеру?
Какие галошй? — по инерции спросил Попов, хотя тут же мелькнула неприятная, хотя и довольно правдоподобная догадка.
— С объектов! Федька с Петром их то в угол забрасывали, то в гараже прятали — везде находит!
Сергеев встал.
— Ай-ай-ай! Все видели! Неужели купить жалко?
Гигант перестал сдерживаться и от души расхохотался.
Таким веселым Попов его еще не видел.
Ромов дернулся, суетливо взбрыкнул ногой, но тут же степенно выпрямился.
