Пани Ядвига устроилась на диване и воззрилась на Льва усталыми миндалевидными глазами. Рыжая пушистая челка мешала ей смотреть, и она то и дело убирала её с глаз и шумно вздыхала.
— Чтобы понять правду о человеке, надо спросить о нём у трех разных людей. Вот этим я сейчас и занят, — объяснил своё появление следователь. — У вас очень уютно, — счел нужным добавить он.
— Я искренне любила Лильку, — вздохнула хозяйка. — Вино «Лафит Ротшильд» видите? — кивнула она на чёрную бутылку на камине. — Откройте её, Лев… Сверните ей голову! Помянем Лильку?..
— Помянем! — повеселевший Лев Тимофеевич уже через минуту разливал вино.
— Я в себя прийти не могу, — вздохнув, призналась захмелевшая хозяйка. — Я ведь знала её больше тридцати лет. Надо сказать, что как актриса я закончилась именно тогда…
— Вышли замуж? — угадал Лев Тимофеевич.
— Да, — кивнула хозяйка, — вышла на свою беду, и муж поставил условие — либо сцена, либо дом.
— И вы выбрали дом? — Рогаткин обвёл глазами гостиную в стиле «модерн».
Пани Ядвига вздохнула.
— Если бы… Я стала работать искусствоведом в Русском национальном музее. Мой покойный муж занимал большой пост и, сами понимаете, когда он подыскал мне эту работу, ослушаться я не могла. И там я впервые увидела Лильку…
— Она была замужем?
— Она вышла замуж чуть позже, — пани Ядвига тоскливо посмотрела в пустой бокал. — Я курировала работу Лили. В то время она трудилась в зале редких изданий и рукописей-загадок.
— Скажите, а в последние годы Лиля Юльевна работала или была на пенсии? — уточнил следователь.
— Лиля работала всегда, — пани Ядвига кивнула на бриллиант, украшавший безымянный палец. — Последний год — экспертом по драгоценным камням. У неё было какое-то природное чутьё на драгоценности, понимаете?.. Лилька с ходу определяла подделку!
— А какая она была в двух словах, пани Ядвига? — осторожно спросил Рогаткин.
— Она всегда была очень амбициозна, и утверждала, что принадлежит знатному польскому роду. К тому же, для своей дочери Евы искала не просто мужа, а лучшего жениха на свете, — пани Ядвига смешалась и замолчала.
— И им оказался Хазаров?
— А почему бы нет? — Пани Ядвига передёрнула плечами. — Кстати, во мне тоже течет старинная польская кровь, но про род Калюновски я знаю совсем немного. Никакой знатности, там, поверьте, нет.
— Ходят разговоры, что Хазаров бил жену?.. — глядя в окно, спросил Лев Тимофеевич.
— Боже упаси, — пани Ядвига замахала руками. — Ким из хорошей восточной семьи, он никогда бы не поднял руку на жену. У Евы просто была очень нежная кожа, одно неосторожное движение и синяк обеспечен… К тому же, Лиля знала про дочь всё, и если бы Ким неделикатно обращался с ней, то Лиля свернула бы ему шею!
Пани Ядвига надолго замолчала.
— Когда её предадут земле?.. — наконец спросила она.
— Понимаете, — Рогаткин с трудом подыскивал слова. — В общем, сейчас ищут стоматологическую карту покойной. Её лицо обезображено в такой степени, что это единственная возможность с уверенностью определить личность пострадавшей. Таковы правила, хотя Лилю Юльевну уже опознал зять.
— Всё ясно, — задумчиво обронила пани Ядвига. — А вы знаете, что у Лили был душеприказчик? Его фамилия — Прищепский. Вы спросите у Кима Магомедовича, правда, я не уверена, что он знает.
Рогаткин сделал пометку в блокноте и задал следующий вопрос:
— Вы были близкими подругами? Она что-нибудь рассказывала о своём детстве?
— Бабуся, то есть Лиля, родилась в 1939 году в местечке, недалеко от Бреста, — Ворожцова помолчала. — Это было не самое хорошее место для рождения, и после войны Лиля попала в детский дом. И такое было в ёе жизни… Что она там вынесла, чего натерпелась, бог знает!..
— Вроде детдома после войны были не так уж ужасны, — предположил Лев Тимофеевич.
— Возможно, ведь в шестнадцать лет Лиля умудрилась поступить в историко-архивный институт и, закончив его, стала работать в Русском национальном музее, — пани Ядвига обвела глазами гостиную. — Для сироты из детдома это, согласитесь, подвиг.
— То есть Лиля Калюновски была настоящим ученым?
— Доктор исторических наук с кучей публикаций, а вы сомневались? — хмыкнула Ворожцова. — Все её научные изыскания имели отношение к древним захоронениям Москвы.
— Простите, а кто был мужем Лили и Евиным отцом? — осторожно спросил Лев Тимофеевич.
— Лиля родила, не будучи замужем, хотя замужество в её жизни тоже было, — пани Ядвига кивнула, посчитав на пальцах. — Её мужем был весьма пожилой мужчина, ювелир. Именно в его квартире Лиля с дочкой жили потом.
— Это был брак по расчету? — уточнил Лев Тимофеевич.
— Муж очень любил Лилю, а там, где есть любовь, расчет лишь один — счастье, — повертев кольцо на пальце, улыбнулась пани Ядвига. — Ну, когда любящий делает для любимого всё, что в его силах. Что касается Евочки, то её отцом, по словам Лили, был иностранец, а кто именно она не говорила, да это и не важно, — пани Ядвига громко всхлипнула. — Ни Евочки, ни Лильки уже нет! И я скоро умру…
Лев Тимофеевич, покраснев, заметил:
— Вы ещё молодая.
— Правда? — Пани Ядвига вытерла платочком глаза. — Вы не шутите?
— Выходите за меня замуж, — улыбнулся Лев Тимофеевич. — Не пожалеете.
— Какой милый мальчик, — пани Ядвига пальчиком дотронулась до плеча Льва Тимофеевича.
— Я очень одинок, — пояснил Рогаткин, грустно улыбнувшись. — И очень мил.
— Знаете, Лев, вы меня так растрогали. Приходите ко мне завтра пить чай! — с материнской заботой посмотрела на Льва Тимофеевича пани Ядвига. — Договорились?.. Я вам ещё расскажу про Лилю, какая она была роскошная женщина. «Мой ребенок — моя слабость!» — всегда говорила Лиля. Заметьте, не мужчины, не работа, не она сама, а ребёнок! Евочка выросла правильная, красивая и счастливая, и ей достался лучший жених! Я — свидетель их счастья…
Лев Тимофеевич кивал и слушал… Он считал такие моменты лучшим, что бывает в жизни следователя.
— Хазаров все пять лет парил над землей, пока был женат на Еве!
— А как Хазаров относился к бывшей теще? — уточнил Лев Тимофеевич, снова доставая блокнот.
Пани Ядвига нахмурилась.
— Она безумно боялась больше не увидеть внучек, — у Ворожцовой от волнения даже затряслась голова. — Лиля постарела на глазах, узнав, что скоро у девочек появится мачеха, хотя я ей говорила, что дело-то житейское, ведь мужчина не может долго жить один.
— Бесспорно, — улыбнулся Лев Тимофеевич. — А кто был жилеткой для неё, пани Ядвига?
— О, господи, Лиля никого, даже меня, не грузила своими проблемами, — снова прослезилась Ворожцова. — Бабуся была не из таких!.. Когда у неё родились три внучки, она их просто обожала, и всех просила называть её бабусей, хотя, ей впору было самой замуж выходить, она никогда не выглядела старухой, — пани Ядвига, поискав на столе, протянула следователю фотографию.
Со снимка Льву улыбалась прекрасная женщина с грациозным римским носом и недоверчивыми глазами.
— Ахинея, конечно, но говорили, что Лиля получила несколько писем от Евы, когда та уже умерла…
— Кто говорил? Она? — Следователь кивнул на фото бабуси.
— Нет, нянька… Ну, которая пропала вместе с девочками… Кстати, их так и не нашли? — Ворожцова взглянула в окно.
— Пока нет, — Рогаткин задал ещё пару вопросов и откланялся. На улице следователь направился к двум спорящим гражданам, которых увидел в окно.
— Накупили джипов и мусор везде кидают… Весь поселок в мусоре! — у помойки, размахивая руками, брюзжал миллионер Могилев. Из-за бака за ним наблюдал невесёлый москвич Койотов.
— Какой поселок-то?.. — проворчал Койотов, покосившись по сторонам. — Деревня…
Рогаткин переждал, пока Могилев вернётся к собственному особняку с большими витражами, и подошел к Евстифею Койотову, тот уже намеревался пошуровать в мусорном бачке палкой.
— Отойдём? — положил ему руку на плечо Лев Тимофеевич.
Койотов вздрогнул и, не оборачиваясь, услужливо кивнул.
— Поговорить? — спросил он, едва взглянув на следователя, когда они отошли к забору. — А о чём, господин мент?..
— Обо всем, — отрезал Лев Тимофеевич, и чуть было не задал свой коронный вопрос: «А что вы делали прошлым летом в подворотне дома 4-«а» на Чистых Прудах?» За то время, пока человек терялся и начинал лихорадочно вспоминать про подворотню, следователь мог задать вопрос, который интересовал его на самом деле… Но в этот раз Лев Тимофеевич просто ждал, глядя в глаза Койотову.
У Евстифея Койотова были глаза пофигиста, и то, что он никогда не утруждает себя враньём было видно за версту, а если присмотреться, даже за две.
— Насчет бабки значит? — дыхнул перегаром Евстифей. — Угадал?..
