на мне, пока я не отталкиваю его от себя. Телячьим взглядом он смотрит мне в лоб – и я вспоминаю, что такое ненависть. Неуклюжая скотина, вечно он всех хочет спасти – как будто его «помощь» кому-то нужна!
Я бы разнесла его словесно, но тут раздаётся страшный лязг железа, какой иногда бывает в метро, когда состав попадает на ржавый кусок рельсов, и я вижу бетонную крошку, бросившуюся в стекло. Вижу, как сидящий справа от водителя человек тянет на себя руль, с силой тянет. Машину тянет вправо. Кажется, размашистым движением мы ещё кого-то зацепили.
Водитель, наплевав на всё, бьёт по тормозам, и я бьюсь головой о кресло впереди. «Супермен» героически улетает вперёд, но приземляется на полу. Мы скользим по обледенелой дороге, и в эти финальные секунды моё сердце колотится в три раза быстрее. Происходящее вокруг замирает на несколько мгновений, как в фильмах Стивена Содерберга.
Люди, будучи такими живыми раньше, превращаются в безмолвные статуи.
Всепоглощающая злость и лютый изврат на лицах, как на картинах Иеронима Босха втекает в нечеловеческое спокойствие.
Огонь замирает в замысловатой дикой форме, а море жизни за стеклом волнуется раз и…
Не в состоянии удерживать дистанцию, в нас, раскорячившихся на дороге, влетает второй автозак, ехавший следом. И всё меркнет. В момент, в миг, всё зло в моей жизни просто рассеивается в воздухе. Словно рассвет бросается на радужку глаза, а лёгкие заполняет чистый кислород. Я знаю, что это продлится недолго, долго такого не выдержать. Но я успеваю улыбнуться. Улыбнуться и уронить слезу счастья, глядя на новые открывающиеся возможности. Я вижу, как мы несёмся в пропасть, но мне не страшно. Я словно вижу, как вылетаю через разбитое стекло и воспаряю над грязной, обледенелой землёй.
Когда на несколько секунд я открываю глаза, чувствую, как на меня крошится стекло, и падают кусочки, наверное, пластмассы. Кто-то выбирается через разбитое окно над моей головой. Я закрываю глаза.
Уже в тюрьме я узнаю, что он погиб. В больнице много спрашивают о «герое» повести, показывают мне его бумаги. Я прошу их переписать, в изоляторе, особо нечем заняться. Писать, читать. В тюрьме уже посвободнее. Тут со мной говорят не только следователи, рассказывают новости, поят чаем. Тут можно что угодно делать – в рамках приличия, конечно – хуже уже не станет. Тетрадь и ручку пришлось выклянчивать у охранника. Вот, записываю свои мысли. Ручки, правда, быстро кончаются, нужно будет перейти на карандаши.
Вообще, если подумать, всё не так уж и плохо. Да, дали мне дали полтора года, ему же не суждено их прожить вообще – а это не может не радовать – плюс некоторую часть я уже отлежала в больнице. И не надо считать меня тварью! По его запискам понятно, что он запутавшийся в себе человек? Ой, у нас в стране, каждый человек запутан, и это не даёт ему никакого права быть скотиной.
Вопрос посерьёзней: изменила ли я что-то? Наверное, только жизнь вокруг себя, и тётю сократили. Наверное, лучше было уехать, тявкать из-за границы на правительство, на госслужбы, рассказывать про разруху и бедность. Всего-то язык выучить, и в путь. Ладно, шанс у меня ещё будет. А так, пока заваривается чифир и бьются наколки, у меня есть время, чтобы решить, что делать дальше. Точно хорошо одно – отсюда путь только наверх.
В работе с обложкой использовалась иллюстрация с сайта https://unsplash.com/photos/5LUFcDixqno
