которое чуть покрылось жиром. Приятная, хоть и мрачноватая внешность, темные вьющиеся волосы, беспокойные карие глаза, курносый нос и чуть обвислый подбородок. Черные обтягивающие брюки и белая рубашка, раскрытая на груди; в одной руке гитара в чехле.
– О, – сказал он. – Мне показалось, что кто-то пришел. Здравствуйте, доктор.
– Здравствуйте, Гвидо, – ответил Кинтайр, не вставая. Лично у него нет ничего против старшего брата Брюса, который вполне прилично себя вел во время их нескольких встреч. Однако… «Тот, кто не избирает дорогу добра, избирает дорогу зла», говорится в «Рассуждениях» Макиавелли, и Гвидо висел грузом не на одной шее.
– Не будь занудой, малышка, – обратился он к сестре. – Я слышу твое оперное выступление за милю против ветра.
Коринна, дрожа, повернулась к нему и сказала:
– Мог бы дать ему остыть, прежде чем снова петь в клубе свои грязные песни.
– Моя девочка, ты говоришь, как настоящий бакалавр; Брюс подтвердил бы это, если бы мог. – Гвидо улыбнулся, одной рукой достал сигарету и сунул ее в рот. – Весь уикэнд меня не было в городе, именно тогда, когда коты сходят с ума. И если я сегодня не появлюсь, меня просто сожгут, и что хорошего это даст Брюсу?
Он все так же одной рукой достал коробок спичек, открыл, взял одну и искусно зажег.
Коринна перевела взгляд с одного лицо на другое, и в нем появилось трагическое выражение.
– Всем все равно, – прошептала она.
Она села. Ломбарди с несчастным видом свел пальцы; Мария сжалась в углу кресла, Гвидо прислонился к косяку двери и выдул облако дыма.
Кинтайр как-то неопределенно подумал, что ему нужно утешить девушку. Он сказал:
– Пожалуйста, мисс Ломбарди. Нам, конечно, не все равно. Но что мы можем сделать? Мы лишь помешаем полиции.
– Знаю, знаю. – Произнося это сквозь стиснутые зубы, она смотрела в пол. – Пусть кто-нибудь другой это сделает. Разве не таков девиз нашей цивилизации? Но когда-нибудь никого другого рядом не окажется, а мы станем слишком вялыми, чтобы помочь себе.
Это было настолько сходно с его мыслями, что он вздрогнул. Но сказал только:
– Вы ведь не можете объявить вендетту.
– Успокойтесь! – Она презрительно посмотрела на него. – Конечно, я не имела это в виду. Но я знаю, кто должен был это сделать, и знаю, что у него есть история, и никто не станет проверять эту историю, потому что он кажется таким жалким и несчастным. А он не таков! Я знаю Джина и Питера Майкелисов. Они знают, чего хотят!
– Хватит! – взревел Ломбарди. – Молчи!
Она не обратила на это внимания. Взгляд ее не отрывался от Кинтайра.
– Ну что? – спросила она спустя мгновение.
Он подумал, действует ли на него ее несчастье или она на самом деле такая гарпия. И очень осторожно сказал:
– Теоретически любой из нас может оказаться виновным. Я мог сделать это потому, что Брюс встречался с девушкой… с которой когда-то встречался я. Или Гвидо – ревность? ссора? У нас только его слово, что он отсутствовал в субботу и воскресенье. Может, стоит попросить полицию проверить каждую минуту его уикэнда?
Человек у двери вспыхнул.
– Еще чего? – медленно сказал он. – Вы собираетесь…
– Ничего подобного, – сразу прервал его Кинтайр. – Я пытаюсь показать, что подозрения отдельных людей не могут быть основанием…
Гвидо глубоко затянулся, погасил сигарету в ужасной сувенирной пепельнице и вышел, не сказав ни слова. Все слышали, как он спустился на лестнице.
– Простите, господин профессор, – сказал Ломбарди.
– Niente affatto, signor. [10] – Кинтайр встал. – Вы все устали. – Он улыбнулся Коринне. – Вы высказали некоторые из моих принципов. Мы, пессимисты, должны держаться вместе.
Она даже не повернула к нему голову. Но ее профиль напомнил ему о Нике Самофракийской, о Победе, идущей против ветра.
– Я всегда считала, что принципы должны быть основанием для действий, – мрачно сказала она.
– Коринна, – сказала Мария.
Дочь не обратила на нее внимания.
Кинтайр вышел под извинения хором. Оставшись один на темной улице, он присвистнул. Было совсем не весело.
Но теперь с этим покончено. Можно подождать с неделю, пока все не успокоятся, потом отвезти личные вещи Брюса и попрощаться с неискренним обещанием «заглянуть, когда будет время». И на этом все будет кончено.
Но он с бьющимся сердцем подумал, что это приходила к нему Морна.
Негнущимися пальцами он стал доставать сигарету и уронил пачку на тротуар, прежде чем удалось это сделать. И почувствовал, как ужас пронизал его.
Иногда, подумал он, пытаясь сохранить хладнокровие, отвлечение может помочь избежать неприятностей. Если бы он мог заняться чем-то вне себя, но все же важным для него, чтобы все его внимание было на это направлено, ужас мог бы отступить.
Он набрал дым в легкие, выпустил его, бросил сигарету на тротуар и растоптал ее. Потом пошел в галантерейный магазин. Там на стене висел телефон. Кинтайр поискал справочник и нашел имя.
Майкелис Питер С.
Он не стал звонить, а прямо поехал вниз. И когда припарковался и вышел, увидел над собой белые очертания башни Койт на Телеграфном холме. В нескольких кварталах отсюда рыбачья гавань, множество туристических аттракционов и несколько аутентичных ресторанов. Но сейчас он стоял на участке трущоб, перед домом, обиталищем крыс. Единственный фонарь в квартале отсюда бросал слабый гнойный свет на поверхность под ногами. Повсюду была ночь. Кинтайр слышал поблизости мерное пыхтение паровоза, толкающего по рельсам грузовые вагоны; мимо прошла тощая кошка. В остальном он был совершенно один.
Он с невольной бодростью пошел к дому, зажег спичку и посмотрел на фамилии на почтовых ящиках, пока не увидел фамилию Майкелис. Номер 8.
Дверь в подъезд открыта. В коридоре с потертыми коврами несколько тусклых электрических лампочек. Кинтайр слышал звуки за дверьми, чувствовал запах еды. Номер восемь наверху. Он поднимался, только сейчас начиная соображать, как выполнит поручение.
Да и поручение ли это?
Брюс никогда не говорил с ним о Джине Майкелисе. Они детьми вместе росли у гавани. Брюс на год моложе, несомненно, тихий книжный мальчик, любимец учителей, но это на нем не отражалось, дети к нему относились хорошо. Однако ему должно было быть одиноко. А Джин был грубый и хулиганистый сын рыбака. И тем не менее между ними возникла горячая мальчишеская дружба. Вероятно, верховодил в ней Брюс, хотя они не отдавали себе в этом отчета.
Со временем они разошлись. Джин бросил школу в шестнадцать лет, сказал как-то Брюс, после бурной истории, связанной с девушкой; с тех пор он много раз менял работу, был охранником в гавани, поваром, вышибалой, продавцом. В
